Юго-западная часть Харькова Надя права, это ужасно. Потому что война, и на войне все силы нужно отдавать войне, иначе не победишь. До сего момента он так и жил, только потому и выжил. Хотя на самом деле ему было не столь важно – выживет, не выживет. Призраку умереть – невелика потеря. Но теперь захочется жить. Уже захотелось. Это значит, будешь бояться, не только за себя, но и за Надежду. Имя-то какое… опасное. Романов будто услышал его по-новому и поежился. От сумбурных, тревожных мыслей Алексей не смотрел по сторонам и даже не запомнил, как миновал реку, железнодорожные пути (недалеко находился Южный вокзал), как поднялся по аллее к приземистой тумбе водонапорной башни. От стены отделилась фигура. Пальцы в кармане сжали рукоятку револьвера, но Романов увидел по силуэту, что это женщина, что ее руки опущены и оружия в них нет. Романтическая встреча с прекрасной незнакомкой, сказал себе Романов. Он больше не терзался возвышенными страданиями, включились профессиональные навыки: слух, ночное зрение, чутье. Так, есть ли тут кто-нибудь еще? Слева в кустах вроде никого, справа тоже. Вот в черной тени у правого края башни, кажется, какое-то шевеление. – Это я, Алексей! – громко сказал он. – Вы от Терентия? Женщина певуче ответила: – Встала. Луки вот так. Показала: развести руки в сторону. Китаянка? Оригинально. Хотя да – у Заенко в ЧК, рассказывали, был какой-то китайский взвод, исполнявший приговоры. Романов остановился. Поза – крест. Женщина приблизилась. Правда китаянка. Лица толком не разглядеть, но глаза раскосые. Субтильная, ростом Алексею по грудь. Очень ловко, впору опытному оперативнику, женщина обшарила Романова, причем вынула не только «наган» из кармана, но и «браунинг» из-под мышки (тот самый, о котором просила и которого не получила Надя). – Ого, эротический массаж! – пошутил Алексей, когда легкая рука ощупала его снизу. Обернувшись к башне, пигалица полупроговорила-полупропела: – Зае, моя пловеляла. Ага, «Зая» все-таки здесь, успокоился Романов. Настроение у него сразу улучшилось, хоть, конечно, вся эта оперетка его злила. Сын микадо Нанки-Пу и красавица Ям-Ям в городе Титпу. Под башней чиркнула спичка, огонек стал из маленького побольше – кто-то там зажег керосиновый фонарь. – Ну, давай сюда. Погляжу на тебя. Побалакаем, – донесся низкий, не шибко дружелюбный голос. Алексей подошел. На ступеньке горела шахтерская лампа, красновато освещая сидящего человека. Был он широкоплеч, длинные руки лениво покоились на коленях, повернутое к Романову небритое лицо колыхалось черными тенями. Алексей опустился на корточки, чтобы быть с Заенко на одном уровне, разглядеть его получше. Физиономия у начальника ГорЧК была прямо классика Ломброзо, тип «прирожденный убийца»: широкая приплюснутая голова, выпирающие скулы, обезьяньи надбровные дуги, зобастый подбородок, тяжелый взгляд. В общем, красавец. Мелькнула мысль: у Революции, как у бога Януса, два лика. Один – чистый и мечтательный, как у Нади. Второй – как у Заенко. И поворачивается она то одним, то другим. – Где ж вы по сю пору были, герои эрвээсовцы, что вас не видать и не слыхать? – язвительно спросил Заенко. – Хорошо работаем, потому и не слыхать, – в тон ответил Романов. – Это от вас один треск, взрывалы безрукие. Но показал зубы – и хватит. Не ругаться пришел. Поэтому дальше заговорил иначе, рассудительно: – Слушай, товарищ Заенко, мы с тобой тут не в Москве, как наше начальство, нам не до ссор. По краешку ходим что мы, что вы. Давай помогать друг другу. У вас есть то, чего нет у нас. И наоборот. – Ну, и чего у вас есть? Похвались, – прищурился Заенко. – Есть связь с Москвой. Какая не скажу, но доходит в тот же день. Поделимся. Есть свои взрывники, получше твоих. Если будешь согласовывать с нами акции – можешь рассчитывать…. – Это пускай баба твоя согласовывает, когда ей… – грубо перебил Заенко. – Командиры нашлись! Романов сдержался. Спокойно продолжил: – Еще у нас есть свои источники. В контрразведке. А у тебя в штабе армии, так? Молчит. – Вы ведь оттуда узнали про приют и про бронепоезд? Давай обмениваться сведениями. Заенко моргнул, но опять не ответил. – Ладно, начну первый. До тебя докапывается очень серьезный человек. И будь уверен – докопается. – Козловский, что ли? – покривился Заенко. – Без тебя знаю. Хитрая сволочь, Терентий рассказывал. Их там в контрразведке трое: хромой полковник, одноглазый Черепов и капитан Романов. Назаров говорит, капитан с казаком дубы, а хромой шустер, змеей подползает. Ничего, мы ему жало вырвем. А ты, эрвээс, катись откуда взялся. Вы, тихони слюнявые, нам без надобности. Так, Шуша? – Хао, Зае, – откликнулась сзади китаянка. Что ж, поговорю с тобой иначе, решил Романов. Сейчас покажу тебе «тихоню слюнявого», раз ты по-хорошему не понимаешь. С такими субъектами работает только один аргумент – сила. Он поднялся, цапнул чекиста рукой за горло, без труда поднял кверху, чтоб глядеть глаза в глаза. – Слушай, Зая, я сейчас тебе об эту стену мозги вышибу. И договариваться буду с Назаровым. Он не такой кретин, как ты… Занес кулак, но что-то ударило по локтю – вроде не больно, но рука вдруг онемела и повисла. Алексей развернулся. Китаянка Шуша стала еще меньше ростом – как-то вся растопырилась, приопустилась, сделалась похожа на паучиху. Оскалила зубы, зашипела. Так же невесомо коснулась второй руки – и та тоже утратила чувствительность. Романов стоял, будто связанный, и не понимал, что с ним. Заенко развернул его к себе. – Рычать вздумал? На меня – рычать? Сопля зеленая! Двинул коленом в пах. Вот это Алексей почувствовал, с криком согнулся пополам. От сильного удара в ухо полетел наземь, получил еще пинок по ребрам. – Это я с тобой попросту, по-русски, – сказал сверху Заенко. – А будешь под ногами путаться – Шуше отдам. Она тебя по-китайски отработает. Поросем завизжишь. Поваляйся тут на холодку, эрвээс, подумай. Шуша, обезножь его. Маленькая нога коротко ударила носком по одному колену, по другому. Теперь у Романова отключились все четыре конечности. Заенко смачно харкнул на лежащего. – Пукалки ему верни. Нам чужого не надо. На землю упали «наган» и «браунинг». Они лежали прямо перед носом, но взять оружие Алексей не мог, он был совершенно беспомощен. Услышал звук удаляющихся шагов. Потом стало тихо, только посвистывал ветер. Парализованные нервы начали оттаивать нескоро, Романов успел продрогнуть – октябрьская ночь не баловала теплом. Прошло часа два, прежде чем зашевелились руки – хоть смог на локтях доползти до крыльца. Еще через час понемногу ожили ноги, но через парк Алексей тащился по-стариковски, еле-еле. Наконец кое-как очухался, быстрым шагом дошел до «гримерки» – так на профессиональном жаргоне называется укромное место, где меняют облик. У Романова для этой цели имелся дровяной сарайчик – в глухом дворе неподалеку от гостиницы. Там Алексей снова превратился в бравого офицера, а гражданскую одежду спрятал под поленницу. Входя в тусклое фойе своей непрезентабельной «Швейцарии», мрачно думал: провалил дело. Хотел наладить отношения со смежниками, а только их испортил. Паршивая вышла ночка. Завалюсь-ка спать, утро вечера мудренее. Однако ночь еще не кончилась. Навстречу со стула рванулся ефрейтор – свой, из контрразведки. – Ваше благородие, я за вами! – закричал он, от волнения забыв откозырять. – Господина полковника убили! – Что?! – ахнул Романов. – Когда? Где? – Около ихней квартеры, в подворотне. Пулей в затылок. Часу не прошло. Я сразу за вами, а вас нет… Ах, Лавр, Лавр… Романов скрежетнул зубами. Кретины, сучьи кретины! Собирались «вырвать жало» – и вырвали. Немедленно. Получается, что он невольно погубил товарища… У Алексея во второй раз за ночь навернулись слезы. А перед тем – и не вспомнить, когда последний раз плакал. Подтаяло сердце, ослабело.