Машина останавливается у склада, и, когда я вылезаю, в нос бьет вонь горелой плоти и волос, здание все еще дымится и пускает черный дым в голубое небо. На земле перед большим зданием лежат тела, некоторые из них прикрыты, другие нет, их черты теперь неузнаваемы под волдырями и оплавленной кожей. В одном конце склада еще горит огонь, но основная часть здания уже потушена, хотя от нее мало что осталось. Крыша обрушилась, окна разбились, а внутри находилось еще больше тел. — Как? Атлас передает мне планшет, который держит в руке, и нажимает на экран, воспроизводя записи с камер наблюдения, сделанные около шести утра. Три часа назад. Склад находится в промышленном районе на окраине города, достаточно далеко, чтобы пожар такого размера оставался незамеченным в течение нескольких часов, прежде чем либо рабочие придут на смену, либо будет замечен дым. Охранники постоянно патрулировали территорию, некоторые из них были моими сотрудниками, некоторые нет, но все они были убиты, застрелены или зарезаны, чтобы никто не смог сообщить о пожаре до того, как он станет неконтролируемым. Я смотрю на запись, где трое мужчин, одетых в ту черную одежду, которую я видел раньше на судне, входят в склад, находятся там всего десять минут, а когда выходят, один из них зажигает спичку и бросает ее в открытую дверь. Пламя мгновенно разгорается и затем распространяется как лесной пожар. — Запись с полуночи была стерта, — говорит мне Атлас. — Только с шести утра началась новая запись. Я продолжаю смотреть. Человек, бросивший спичку, поворачивается к камере, наклоняет голову и смотрит прямо на нее. Из-за закрытого лица и мерцания бушующего огня невозможно понять, кто это. И тогда он уходит вместе с остальными, оставляя гореть склад и все, что в нем находится. Впереди пожарные борются со случайными возгораниями, другие ищут выживших в здании. Их не будет. Если бы огонь не убил их, то это сделали бы эти люди. — Черт! — прорычал я. На мой город напали. Это была война, но я сражался вслепую. Я ничего не знал о противнике, не знал мотивов, и я проиграю, если не разберусь в этом. Сначала судно, теперь мои запасы. Они забирали все! Кто-то хотел заполучить мой город себе, но сначала им придется убить меня. Редхиллом управляют Сэйнты, и так было на протяжении многих поколений, поэтому мы не потеряем его во время моего правления. — Выясни, есть ли там какие-нибудь пригодные для спасения запасы, — приказываю я Атласу. — И утройте охрану на других наших объектах. Я найду, кто это делает. Атлас кивает и направляется в сторону склада и людей, выходящих и выезжающих из здания. От злости у меня закипает кровь, сердце набирает скорость ударов. Я забираюсь в машину, руки сжимаются в кулаки на бедрах, я откидываю голову назад и закрываю глаза, чтобы утихомирить огонь внутри себя. За веками мелькает лицо Амелии, ее мягкие волосы и то, как моя рука перебирает пряди, когда я глажу ее по затылку. Вкус ее губ задерживается у меня во рту, мягкость ее тела сохраняется в моей памяти. Воспоминания о поцелуе успокаивают мои эмоции. Я позволяю им заполнить мой разум. Я никогда не думаю ясно в гневе, да и кто думает? И то, что она контролирует эту сторону меня, даже просто в воспоминаниях, достаточно, чтобы сдержать ярость. Эхо ее вздоха — как музыка для моих ушей, в тот момент, когда мои губы коснулись ее губ, и она прильнула ко мне, впуская меня в себя, позволяя мне владеть собой, это не было похоже ни на что, что я когда-либо испытывал прежде. Я хотел большего. Я хотел поглощать ее, хотел пробовать ее вкус, кусать ее губы, погружать пальцы в ее податливую плоть, исследовать, дразнить… Но тут она вернулась в свою реальность. Я почувствовал это сразу: ее тело напряглось, рот застыл на моем, но я знал, что если бы в ее маленькой хорошенькой головке не шла война, она бы покорилась мне. Она позволила бы себе попасть в мои сети, и я бы овладел ею. Но моя жена была слишком упряма и боязлива. Боялась меня и других вещей, о которых мне еще предстояло узнать. Но я узнаю. От меня она не сможет скрыть никаких секретов. Но прежде всего мне нужно было сделать этот город безопасным для нее и для нас. Теперь уже спокойнее, чем несколько минут назад, я нажал на кнопку, чтобы завести машину, отъехал от дымящихся обломков здания и направился через весь город. Все было по-прежнему: люди занимались своими повседневными делами, толпились у торговых центров и многочисленных забегаловок и ресторанов, разбросанных по всему Редхиллу. Поскольку город находится недалеко от океана и знаменитых пейзажей, окружающих его, туристы были обычным явлением. Они были полезны для экономики, и, прокачивая деньги через многочисленные предприятия, Сэйнты всегда поддерживали их. Никого не волнует, откуда берутся деньги, ведь если они попадают на банковский счет, то это крыша над головой и еда на столе. Благодаря им открываются двери предприятий и движется транспорт. Если деньги приходят от мертвых или от не совсем законных действий, то пусть так и будет. Я направляюсь к пристани, простаивая в пробках на дорогах, и тяжелое эхо гудков и сирен заполняет тихую пустоту в салоне автомобиля. Я смотрю на причал, наблюдая, как два судна заходят в порт. В Редхилле не было огромного порта, но он был достаточно большим, чтобы им могли пользоваться поставщики с Дальнего Востока, Европы и всей Америки. Он был построен много лет назад, чтобы помочь решить проблему перегруженности других портов на Западном побережье, но как только он был введен в эксплуатацию, мы, Сэйнты, стали его владельцами. Мы получаем долю с каждого судна и контейнера, приходящего в город и выходящего из него, и используем их для перевозки наших товаров по всей стране, доставляя их из Мексики, России и Дальнего Востока. Ни одно судно, независимо от того, кто владеет судоходной линией, не может уйти без уплаты налога. Когда у меня в руках сидят государственные чиновники, легко было задерживать грузы на неопределенное время, заставляя грузоотправителей и грузополучателей потеть, чтобы они гнулись и ломались под моей волей. Налог был уплачен, карманы заполнены, груз освобожден. Сейчас я видел, как мои люди патрулируют доки, как несколько человек разговаривают с чиновниками, как между ними передаются конверты, слишком толстые, чтобы быть просто транспортными документами. Конечно, у нас был свой законный бизнес: казино, которое доминировало в районе Феста, недалеко от Южного пляжа, и было пристанищем как для туристов, так и для горожан. Самый большой игорный зал в городе, в котором каждый мог найти себе развлечение по вкусу. Живая музыка и покерные столы, темные уголки, где все незаметно, и отель, расположенный над ним. Это был самый большой и самый старый бизнес Сэйтов, который приносил нам больше всего денег, уступая темной стороне этого образа жизни. Проезжая мимо пристани, я направился в ту самую часть города, свернул за угол и обнаружил, что прямо передо мной стоит большое стеклянное здание, закрывающее вид на Саут-Бич и его песчаный берег, скалы, вздымающиеся ввысь. Мой дом стоял на вершине этих самых скал, но отсюда его не было видно. На этих скалах была Амелия. Моя жена. Я не заезжаю в казино, но слегка улыбаюсь, когда вижу длинную, процветающую очередь, вытекающую из дверей. Этот город был для меня домом. Я знал эти улицы лучше, чем тыльную сторону своей ладони, мог рассказать, как пахнет каждый район — соленым морским воздухом на Рыбацкой набережной, свежим ароматом кофе и выпечки на Плазе в центре города, или как пахнет Вэлли-Парк цветами вишни и сирени летом, землей и дождем зимой. Этот город впечатался в мою кровь, в мою душу. Лето было жарким, зима холодной, но он был моим. Перед тем как отправиться домой по обрывистой дороге, я съезжаю на обочину, позволяя колесам медленно двигаться по улице. С каждой сотней ярдов дома становились все более запущенными. Неважно, сколько денег я выкачивал через эти улицы, многие из этих ублюдков прикарманивали деньги и оставляли свои дома — и их жильцов — гнить. Это было на той же улице, где раньше жила Амелия, хотя, может быть, и не такой ветхой, как в этом районе города. Хотя мне не нравился этот образ, и я ненавидел то, как обращались с этими жильцами, здесь жили очень важные люди. Машина останавливается перед ветхим домом, фасад которого осыпается от старости и непогоды, двор зарос и стал коричневым от солнца и отсутствия воды. Старый велосипед, проржавевший и разваливающийся, лежит, наполовину утопая в дикой траве, старые разбитые бутылки, осколки которых сверкают на свету, устилают гравийную дорожку, ведущую к крыльцу. Мне не нужно стучать. Дверь со скрипом открывается в тот момент, когда носок моих ботинок наступает на прогнившую первую ступеньку. — Мистер Сэйнт, — Тэлон переступает порог. — Пройдись со мной. Тэлон был молод, он заканчивал последний год обучения в университете Редхилла, за который платил я. Я нашел его, когда ему было шестнадцать, он воровал в местном супермаркете, чтобы прокормить семью, и продавал наркотики в подворотнях возле казино. После того как я взял его к себе, я узнал немного больше, и мне стало ясно, что этот парень гораздо умнее, чем он сам о себе думал. В то время он боялся меня, возможно, боится и сейчас, но страх в моем подчинении — это хорошо, но я старался не позволять ему управлять собой. Больше всего на свете мне нужна была преданность, а преданность не рождается из страха. У Тэлона был дар, как и у Амелии с ее рисунками. Но мужчина прекрасно управлялся с компьютером и всем, что с ним связано. Системы и программы, Интернет и все эти темные, грязные места, которые находятся внутри. У меня в команде были хорошие люди, но Тэлон был необыкновенным. Поэтому я предложил ему работу и полное финансирование в колледже. Он не сомневался в своем решении принять предложение. Я хотел оплатить новое жилье, квартиру в городе для его младшей на три года сестры и пожилой матери, но он отказался, понимая, что женщины не пойдут на это, если узнают, откуда берутся деньги. У Сэйнтов была репутация, и большинство знало, кто мы такие и чем мы занимались. Он остался здесь, в своем маленьком разбитом доме, но у него была еда на столе, он оплачивал счета, и у него оставалось еще много денег. Мне стало интересно, почему он до сих пор не отремонтировал дом, но я не стал задавать вопросов. — Я уверен, что ты видел, что за последние несколько месяцев мы несколько раз оказались в опасности. — Об этом говорили в новостях. Я хмыкнул в ответ. — Последние два были самыми сильными. — Два? — он спрашивает, опустив свои темные брови. — Я слышал только о грузовом судне. — Склад был атакован в промышленном районе, все здание уничтожено. — Черт, — шипит он. — Что от меня нужно? — Ты теперь часть моей семьи, Тэлон, — говорю я ему. — Я увидел в тебе то, чего не видел уже давно, — он кивает. — Что ж, то, что мне нужно от тебя, должно остаться между нами. Никто не должен знать. Его глаза загораются, как на чертовом параде четвертого июля. — Что это? В моем проклятом городе появился предатель, раскрывающий мои секреты. Я понятия не имел, кто это может быть, и все были под подозрением, даже члены семьи. Я не мог без риска обратиться к своим собственным парням, так что Тэлон был моим единственным вариантом, хотя приводить мальчика, пока он не был готов, было рискованно само по себе. — Мне нужен доступ к каждой камере в этом городе, — сказал я ему, когда его глаза расширились. — Я хочу иметь возможность просматривать записи за последние шесть месяцев и хочу, чтобы ты проверил моих людей. — Проверил? — он сглотнул. Я киваю, засунув руки в карманы брюк своего костюма. — Все, что на них есть, мне нужно. Даже если ты считаешь это мелочью, мне нужны папки со всеми их делами, деньгами, которые они потратили и заработали. Где они были и когда. Ты можешь это сделать?