Глава 30 Амелия Кружево скользит по коже, когда я натягиваю его и закрепляю ленту на шее. Я никогда раньше не решалась надеть такое, но мне так хотелось. Оно слишком многое открывало, все шрамы на руках были на виду, а шрамы на животе виднелись сквозь кружево. Я знала, что тоже самое будет и на спине. Я не могла их так спрятать. Занавеска в раздевалку внезапно распахнулась, и Сьерра замерла, устремив взгляд на шрамы. — Сьерра! — кричу я. — Что случилось, — она бросается ко мне, осматривая эти следы. — Нет, прекрати, — умоляю я, громче, чем собиралась, когда она поднимает руку, чтобы потрогать. — Пожалуйста. — Амелия? — от голоса Габриэля у меня на коже выступает холодный пот. — Амелия, все в порядке? — Сьерра, пожалуйста, я не хочу, чтобы он видел, — ее глаза расширяются. — Я в порядке, Габриэль! — Амелия? — Сьерра шипит. — Как это он никогда не видел? — Пожалуйста, Сьерра. — Ты уверена? Я слышал, как ты кричала. — Я в порядке! — я умоляюще говорю Сьерре, наблюдая, как она смотрит на каждый длинный шрам, порезы и ожоги, испещрившие мою кожу, — маленькие и большие. Хуже всего было на спине: кожа была вздутой, словно кто-то капнул на нее свечным воском и оставил высыхать. Я надеялась, что по мере моего роста и взросления они станут менее заметными, но этого не произошло. — Амелия, — шепчет она мягче. — Что с тобой случилось? — Пустяк, — отвечаю я ей, переводя взгляд на занавеску, отделяющую меня от Габриэля. Я не верила, что он просто так ворвется ко мне, у него были такие джентльменские наклонности, которые мне нравились, но я не исключала, что он мог бы вмешаться, если подумает, что я в беде. — Это не похоже на пустяк, Амелия. Похоже, тебя кто-то обидел. — Просто брось это, Сьерра. — Он ведь не знает, правда? Я вздохнула, но потом покачала головой. — Я не хочу, чтобы он знал. — Но… — Нет, пожалуйста, — умоляю я. — Только, пожалуйста, ничего не говори. Ее глаза смягчаются, когда она еще раз меня рассматривает. За тот короткий час, что я пробыла здесь, мне сразу понравилась Сьерра, с ее умом и бесстрашием, у нее были легкие отношения с Габриэлем, которые, как мне кажется, заставили бы меня ревновать, если бы не ее характер. Я, конечно, не имела на это права, но с ней этого и не случилось. Она была из тех, с кем я раньше дружила, кому могла доверять. — Хорошо, — соглашается она с сочувствующей улыбкой. — Я вхожу! — рычит Габриэль. Сьерра тут же вскакивает и почти с силой отдергивает занавеску. — Она не хочет, чтобы ты ее видел. — Она моя жена! — яростно рычит Габриэль. — Ну, может быть, она хочет, чтобы это был сюрприз! Наступает молчание. Учитывая все, что сейчас происходит между нами, я не была уверена, что он поверит в это. — Не лги мне, Сьерра. — Габриэль, дай девушке свободу! — она огрызается. — Ты не можешь винить ее за то, что она этого хочет! — С ней все в порядке? — Она в порядке, Габриэль. — Амелия!? — зовет он. — Габриэль, она говорит правду, я в порядке. Я слышу его вздох, а затем топот его шагов. — Ты должна поговорить с ним, — мягко говорит Сьерра. Я качаю головой: — Мы, может быть, и женаты, но мы не пара, Сьерра. И никогда не будем. *** Габриэль передает мне пакеты из бутика, платья, которые я купила, а затем нижнее белье, после чего замирает. — Все в порядке? — спрашиваю я. — Присоединишься ко мне за ужином? — Всегда. Он опускает глаза и снова поднимает. — Я имею в виду, действительно присоединяйся ко мне, Амелия. — Габриэль, — начинаю я. — Просто подумай об этом, — перебивает он. — Я причинил тебе боль, позволь мне это исправить. Я киваю, думая о том, что он сделал для меня, о том, что он продолжал делать для меня. И вот я иду в свою комнату с пакетами и бельем, в голове образ того идеального платья. Линкольн возвращается ко мне перед самым ужином, счастливый, веселый мальчик с кучей новой одежды, подаренной бабушкой, и красными от улыбок щеками. Я крепко обнимаю его несколько мгновений, прежде чем спуститься вниз. Удивительно, что возле моей комнаты не было охраны, а в коридорах не слонялись люди, делая вид, что не замечают меня, но я была благодарна. В кои-то веки я была чиста в своих мыслях, действительно наедине с ними. Я сажу Линкольна на пол в игровой, соседней с кухней комнате, где он играет с игрушками, и иду в другую комнату, чтобы приготовить ему ужин. Я почти механично перемещаюсь по просторному помещению, отбирая ингредиенты и подготавливая их, потерявшись в мыслях, выходящих из-под контроля в моей голове. Габриэль был в центре внимания, как, впрочем, и всегда. Но он оказался загадкой. Как только мне кажется, что я все знаю, он все меняет. Я не сомневалась, что этот человек опасен, он убивал, пытал и причинял боль людям. Он ведет теневые дела, контролирует город и все, что в нем находится, но он не был тем монстром, каким я его считала. Покачав головой, я ущипнула себя за переносицу и вздохнула. Поставив овощи вариться, а курицу — в духовку, я возвращаюсь в игровую, чтобы проверить Линкольна. Но его там нет. — Линкольн? — я судорожно обыскиваю комнату, пытаясь найти его, но, не найдя, бегу на кухню, ищу его там, но его там тоже нет. Мое сердце падает в желудок, когда я выхожу в коридор и смотрю в его конец, обнаруживая, что дверь в бассейн открыта. — Линкольн! — кричу я. Мои ноги двигаются быстрее, чем у меня есть время осознать, ступни тяжело ступают по плитке, и я бросаюсь в туда, когда сердце замирает при виде моего маленького мальчика в воде. Он отчаянно машет руками, погруженный в воду, конечности едва достают до поверхности. — Линкольн! — кричу я, не задумываясь о том, что делать дальше. Не имело значения, что я не умею плавать, что у меня был страх перед бассейнами дольше, чем я себя помню. Все это не имело значения, когда я прыгнула туда, и вода хлынула в мой открытый рот и погрузила меня с головой. Я металась, брыкалась, пока мои руки не коснулись его тела, и тогда я вцепилась в него, отталкиваясь изо всех сил. Я не умела плавать, но понимала, что нужно делать, и паника, связанная со спасением Линкольна, пересилила страх перед водой. Мне удается вытащить его на поверхность, и мое собственное лицо высовывается наружу, когда я вдыхаю воздух, втягивая его в легкие. Линкольн кашляет, плачет, но это было хорошо! Он дышал. Слава Богу, он дышал.