Он называл меня так уже несколько раз, хотя я не знала, что это значит. — Пожалуйста, — умоляю я. — Пожалуйста, просто приведи мне моего сына. Он с любопытством наблюдает за мной, переводя взгляд с моего лица на запястья, а затем обратно. Он ничего не говорит, поворачивается и уходит, захлопнув за собой дверь. Слезы застилают мне глаза, и вокруг воцаряется тишина. Сердце бешено колотится в груди, кровь грохочет в ушах. Первые слезы падают, стекая по вискам и в волосы, и вот уже адреналин выветривается, я чувствую боль в теле, жжение от порезов на запястьях и пульсацию в голове от того места, куда он меня ударил. Мои мысли заняты Линкольном. Что, если я больше никогда его не увижу? Что, если они меня убьют, а он обо мне забудет? Расскажут ли они ему обо мне? О матери, которая старалась изо всех сил, но не была достаточно хороша. О женщине, которая пыталась оградить его от своего прошлого и такого образа жизни. Я хотела оградить его от этого, но, видимо, это было безнадежно. Я надеялась, что стать Сэйнтом — не самое худшее, что может случиться. О нем будут заботиться. У него будет постель и тепло, и он не будет задаваться вопросом, откуда возьмется его следующая еда или придет кто-то из моего прошлого, чтобы убить. Но все равно было больно осознавать, что он будет расти без меня. Что я не увижу его взросления. Я быстро поворачиваю голову, когда открывается дверь, чтобы они не видели моих слез. Кто бы это ни был, он замирает на месте, но я продолжаю отворачиваться, желая остановить слезы, остановить боль. Не говоря ни слова, человек пересекает пространство между нами, замирает на краю кровати и, наклонившись, развязывает веревку на моем запястье. Я вскидываю голову и вижу, что рядом с кроватью стоит мужчина. Он был молод, но в его серых глазах было много знаний. — Они выглядят болезненными, — говорит он мне, бросая взгляд на мои глаза, прежде чем проследить за слезами на моем лице. — Кто вы? — Девон Кросс, — отвечает он. — Вы работаете на него, — обвиняю я. — Работаю. Он открывает ящик, стоящий у кровати, и крепко держит меня за запястье, пока достает принадлежности. Я пытаюсь вырвать у него руку, готовая ударить его изо всех сил, но он держит ее крепко, до боли, пальцы впиваются в кожу на моем запястье. Он пристально смотрит на меня, в его челюсти дрожит мускул. — Может быть, я и врач, мисс Дойл, но эти руки забрали столько жизней, сколько спасли. Не провоцируйте на меня. Я замираю, морщась, когда он давит на мою ушибленную кожу. — Я хочу видеть своего сына, — требую я, а он лишь ухмыляется. — Ты меня слышишь, придурок? — Вы довольно грубы, учитывая, что я единственный, кто здесь обучен снимать вашу боль. Я насмехаюсь, говоря: —Мне не нужна твоя помощь — Ну, вы получите ее в любом случае. Он крепко прижимает меня к себе, пока достает все необходимое, затем кладет сумку и садится на кровать, держа мою руку перед собой так, чтобы я не могла видеть, что он делает. Я жую внутреннюю сторону щеки, чтобы не дать себе разинуть рот, а затем шиплю сквозь зубы, когда он прикладывает к моей коже что-то холодное и влажное, как будто только что поднес к ней огонь. Он продолжает, как будто я не издавала ни звука, втирать что-то в рану на моем запястье. Он тоже груб. Я стиснула зубы и промолчала. Он заканчивает, и я чувствую, как он начинает обматывать мое запястье тканью, которая, как я вскоре понимаю, является белой повязкой, скрывающей под собой раны. — Я бы рекомендовал успокоится и не сопротивляться, — продолжает врач. — Тебя когда-нибудь привязывали к кровати и угрожали? — я огрызаюсь. — Да Я покачала головой. — И ты думаешь, что я не буду сопротивляться при каждом удобном случае? Край его рта приподнимается, прежде чем перейти к моему следующему запястью. На этот раз я не издаю ни звука, стиснув зубы, даже когда жжение становится невыносимым. — Вы будете жить, — говорит Девон, убирая медицинские принадлежности. — Пока, — ворчу я. — Если бы Габриэль хотел, чтобы вы умерли, мисс Дойл, вы бы уже были мертвы. — Тогда чего же он хочет? Он окидывает взглядом мое тело, теперь прикованное к этой чертовой кровати. — Ваша догадка также хороша, как и моя. — Вы не можете скрывать от меня моего сына, — шиплю я. — Мы можем сделать практически все, — он направляется к двери. — Приятного отдыха, Амелия. Его мрачный смех задерживается надолго после того, как он выходит и закрывает за собой дверь. Я лежу посреди кровати в полной тишине, и не слышу ничего из остальной части дома, ни голосов, ни музыки, ни шагов. Я не слышала ни смеха моего сына, ни топота его ног. Мое сердце трещало. Я чувствовала это. И быть отделенной от него, зная, что он с ним, было хуже, чем смерть. Я не могу спать. Еда меня не интересует. Мне нужен был мой сын. Глава 7 Габриэль Я стою у двери и наблюдаю за ребенком в гостиной. Он носится по комнате, вытаскивая подушки из кресел и запуская игрушки, а его хихиканье эхом разносится по тихому дому. Он был самым громким за последние годы. Звук шагов притягивают мой взгляд к лестнице, и я вижу Девона, который спускается вниз, покачивая сумкой. При виде меня он вскидывает бровь. — Может быть, ты теперь объяснишь, почему ты запер мать мальчика в комнате? Я не отвечаю, предпочитая снова наблюдать за мальчиком. Мой племянник и последний кусочек Лукаса. Моя мать была в восторге от мальчика. — Ты обработал ей раны? — спрашиваю я. — Обработал, — Девон скрестил руки на груди. — Габриэль, ты не можешь держать ее взаперти. — Почему я не могу? — огрызаюсь я. Он поднимает брови. — Это твой план? По какой причине? — Мальчику нужна мать, — я лгу. У меня были намерения убить ее и забрать мальчика. В конце концов, он бы забыл о ней, и мы бы его вырастили. Все было очень просто, и все же я этого не сделал, и хотя в большинстве случаев мне не хватало элементарного сострадания, держать ее взаперти и вдали от сына было неоправданно жестоко. Девон насмехается. — Конечно, нужна. — Осторожно, Кросс, — предупреждаю я. — Я не спрашивал твоего мнения по этому вопросу, и, честно говоря, у меня не хватает терпения разбираться с этим. Он поднимает руки вверх и вскидывает бровь. — На кону твой член, — он пожимает плечами. — Не мой. Значит, она показала ему свою боевую сторону. Почему это вызвало во мне чувство жара и злости? Конечно, она будет драться с ним и с любым другим, кто войдет в эту комнату, ее гнев был направлен не только на меня, хотя мне и нравилось наблюдать за тем, как она раздражается.