– До какого дня? – К кассе подошел Фрэнки с корзиной. На этой неделе волосы у него были ярко-фиолетовыми. – Роза интересуется парнями, – сказала Паула. – Вовсе я не интересуюсь парнями, – завела я глаза к потолку. Пока Паула пробивала ему стейки и крупы, он повернулся ко мне: – И кто же этот парень? – Господи, да никто! – воскликнула я. – И вообще, мне уже не десять лет, могу и с парнем поговорить. Все знали, что я никогда ни с кем не встречалась. У меня не было времени. Иногда случались поцелуи на вечеринках или походах в кино с компанией, но ничего такого, о чем стоило бы говорить. – А Мими знает? – Нет, конечно. Роза познакомилась с ним на пристани, – произнесла Паула таким тоном, словно это постыдный секрет. Фрэнки, казалось, был шокирован: – Я видел, как ты ехала на велосипеде. Думал, у тебя доставка, а не свидание! Я перегнулась через стойку, в отчаянии оглядела проходы между полками и крикнула: – Эй! Кто-нибудь хочет рассчитаться? – Не слушай нас, – расхохоталась Паула. – Встречайся с кем хочешь. Фрэнки неуверенно кивнул. У него на лице было написано, что ему очень не хочется соглашаться. – Ну, может быть, только на всякий случай совет: не с парнями, у которых есть лодки. Иногда мне казалось, что вся эта история с проклятьем существует только в моей голове. Словно это предостережение нарочно выдумано, чтобы я сосредоточилась на собственных жизненных целях. Мои мать и бабушка слишком многим ради меня пожертвовали, чтобы я думала о чем-то еще, кроме собственного будущего. Я должна чего-то достичь, чтобы все эти потери, жертвы и боль оказались не зря. Но сейчас проклятье смотрело на меня из глаз моих друзей. Это оно превратило весь город в непомерно тревожного родителя, испуганного, что я вот-вот упаду в море. И даже мысль о моем появлении на берегу до смерти напугала старого рыбака и встревожила ребят. Может быть, идти к морю значило дразнить нечто гораздо более древнее и буйное, чем я сама? Нечто, коллекционирующее человеческие кости, как ракушки, и порождающее ураганы. Мне тоже уготовано найти там свою боль, как это случилось с моей матерью и abuela. И все равно, после того как я побывала в бухте, во мне бурлило беспокойное любопытство. Теперь я знаю, откуда мой отец в последний раз вышел в море. Там, на пристани, о нем вспоминали не без скорби, но с достоинством. И я завидовала тому, как легко они обходятся со своими призраками. К концу моей смены дождь все еще шел. Я уже была недалеко от дома, когда ветер усилился. Тогда я подхватила свой лонгборд и бросилась бежать. Пробежала последний квартал и взвизгнула, когда, уже почти у крыльца меня нагнала вспышка молнии и раскат грома. А когда я подняла голову, на ступеньках стояла, глядя на меня, моя мать. Глава 5 Она была здесь, но это не означало, что она дома. Дома у нее не было. Не имело значения, что она родила меня в маленькой больнице в другом конце нашего города и укачивала, сидя в качалке на крыльце, под шум таинственных морских ракушек. Это место домом она не считала. Я не сомневалась в том, что мама нас любит – просто она была не то потерявшейся русалкой, не то упавшей с неба звездой, которую мы не способны удержать. – Привет, – сказала она, стоя на крыльце под фонарем. Я кивнула в знак приветствия и прошла мимо нее, чтобы открыть дверь своим ключом. У нее больше не было ключа. И она никогда не звонила. Телефоны отказывались передавать ее звонки. Она и наш дом были как враждующие подростки; дом всегда знал, что она вернулась, и все попросту выходило из строя. Еда подгорала, свечи гасли и – самое ужасное – мой ноутбук никак не мог поймать вай-фай. В общем, возвращение мамы домой было столь же опасно, как ретроградный Меркурий. – Я закончила ту работу в Аризоне. Те ужасные подсолнухи, которые заказчики просили сделать на стене в кухне… Я их сделала. – Она стряхнула дождевые капли со своего желтого пальто, стоя на пороге, а я прошла дальше в дом, зажигая свет по пути. Она собрала длинные темные волосы в узел на затылке. – Когда ты подстриглась? – спросила она с любопытством. Я бросила сумку на кухонный стол и резко вздохнула: – Я не стриглась. Она медленно спустила свою сумку с плеча на диван. – А… – тихо сказала она. Вот именно. Я открыла ноутбук и начала щелкать мышкой. Мне нужно было выйти в интернет – для учебы и для того, чтобы исчезнуть с этой кухни. Но одновременно с этим мне хотелось остаться здесь. Хотелось, чтобы я могла просто обнять свою мать и ощутить на лице ее фиалковый запах и тепло солнечного света. И чтобы она задала миллион вопросов о том, что случилось за день, и выслушала каждый ответ с неослабевающим вниманием, потому что она – моя мать. Первые семь лет моей жизни мы вместе путешествовали в поисках дома. Останавливались в крупных городах и горных деревушках, но всегда держались подальше от моря. И каждый раз, когда мы ненадолго приезжали к Мими в Порт-Корал, после отъезда я очень скучала. Наконец, когда мне исполнилось семь, мама решила, что мы можем остаться здесь насовсем. Мы, как всегда, жили в одной комнате. Когда я пошла в третий класс, она сама отвела меня в школу. Но через пару лет она исчезла. Мама возвращалась примерно с той же регулярностью, что морской прилив. Но чем старше я становилась, тем сложнее было вычислить ее появление по лунным фазам или календарю. Она просто появлялась на крыльце, словно буря на горизонте. И всегда стучала – меня это страшно раздражало. Она возвращалась всегда восторженная и со множеством историй, ее подарки взрослели вместе со мной – например, когда она рассказывала мне про контрацепцию или шла со мной в магазин, чтобы помочь выбрать лифчик побольше размером, – но потом снова исчезала. Любовь и отношения с матерями – это сложно. Поэтому я осталась сидеть за кухонным столом, а она расположилась в соседней комнате. Дверь открылась, и вошла Мими. Она совершенно не удивилась появлению мамы. Может, догадалась по испортившейся погоде. Может, она умеет распознавать разницу между обычными осадками и плохими предзнаменованиями – примерно так же, как ее колокольчики отличают сильный ветер от надвигающейся опасности. – Hola[30], – сказала она и вошла со своими сумками на кухню. Остановилась, подставила щеку, и мама ее чмокнула. – Tienes hambre[31]? – Просто умираю, – ответила мама и села у кухонной стойки, а Мими принялась готовить. Так всегда бывало, когда она приезжала в Порт-Корал в перерывах между заказами. Ее карьера художницы началась и пошла в гору после того, как она нарисовала залитое звездным светом парижское кафе на стене кофейни в Филадельфии, где она работала баристой, когда мне было пять. У нее имелся простенький сайт, где можно было купить ее картины, она ездила по всей стране, выполняя заказы. И наверняка еще рисовала граффити в свободное время. Ее жизнь – постоянное движение. – Мими, что это значит? – Я повторила жест старого рыбака. И должна вам признаться, что найти жест в гугле было довольно сложно. Моя abuela возмущенно фыркнула, а мать рассмеялась. – Что? – требовательно спросила я. – Это старый охранный знак, – сказала мать. – Для защиты от зла. – Один старик сделал так в мою сторону. Они обе разом прищурились – можно было практически услышать щелчок. – Какой старик? – спросила мать таким голосом, словно была готова тут же наточить нож или сварить ядовитое зелье. – Ну, там, на набережной. На лице мамы появилось любопытство. – Где именно на набережной? Я отвела глаза. – Ну, типа, в самом конце… – Ты хочешь сказать, в бухте? Мими яростным взглядом посмотрела на маму: – Ты тоже туда ходила? Та вполголоса выругалась. – Я только что приехала. И кроме того, мне уже не семнадцать. Мими снова взглянула на меня: – Что ты там делала? – Отвозила доставку. – Я подошла к холодильнику и достала оттуда банку ананасовой газировки. – Для магазина. – Я отхлебнула и посмотрела на нее. Мими и моя мать обменялись тяжелыми взглядами. Я нахмурилась, снова чувствуя себя ребенком. – Кстати, мне, возможно, придется опять туда пойти из-за фестиваля, – выпалила я. Мама подняла брови: – Ты организуешь Весенний фестиваль? – Ну, по большей части этим занимается миссис Пенья, но каждый немного участвует. Мы будем собирать деньги, чтобы спасти бухту от перестройки каким-то девелопером. – Ничего себе. – Мама по-настоящему удивилась. – Даже в Порт-Корале что-то меняется. Мими положила на стойку кусок мяса и принялась отбивать его колотушкой. Оно весь день мариновалось. Лук и давленый чеснок уже шкворчали в оливковом масле. В животе у меня заурчало. Мама ровно посмотрела на Мими. – Если все участвуют, то что тогда делаешь ты? Колдуешь, наверное?