Он громко рявкает: – Я тебя не насиловал! Все объяснил триста раз, как дело было на выпускном! Ты меня не слушала?! В гневе он, конечно, страшен. Мне рядом с ним, мягко говоря, не по себе. Но не настолько, чтобы смолчать. Молчать это в принципе не мое… Я выставляю вперед ладонь и заявляю: – Вот только не надо мне повторять историю, как я на тебя набросилась, бедного, несчастного. Я девять лет думала, что ты мной нагло воспользовался. А как оно было на самом деле, я уже никогда не узнаю! Но я предлагаю зарыть топор войны, оставить прошлое в прошлом и… – Ты посмотри, какая благородная, – рычит он, сверкая взглядом. – Зарыть топор войны она согласна. Ты девять гребаных лет молчала о том, что у меня есть ребенок! Это тебе не хлеба забыть купить. Это ребенок, Кристина! По-твоему, я вправду не имел права знать?! Пожалуй, если взглянуть на ситуацию с его стороны, получается – я виновата, что не сказала. Чувствую укол совести. Махонький такой… Наверное, и вправду надо было сказать, но не сказала, да. И у меня были на то свои причины. – Хочешь на меня поорать? – спрашиваю напрямик. – Поорешь, но потом. А сейчас, пожалуйста, забери Еву у Максима! Теперь-то у тебя есть мотивация, да? А то неизвестно, что сейчас творится в той квартире… И снова это происходит. Лицо Рафаэля грубеет, становится будто неживым. А потом он прямой наводкой поворачивается к подъезду, шагает вперед. Но делает это как-то странно, не как живой человек, а как Робокоп, что ли? Да, да, тот самый робот с пушкой из старого американского фильма. Ровно настолько механическими выглядят его движения, а лицо кажется бесчувственным и в то же время дико решительным. При каждом его движении я почти слышу механические звуки, какие издавали в старых фильмах роботы. Ух, что сейчас будет! Не будь Максим мерзким слизняком, может быть, мне стало бы его даже жаль. Ведь этот Робокоп идет по его душу… – Ежова за мной, – командует Рафаэль. Бегу следом, не смею ослушаться. * * * Максим – Давай, лучше вытирай кафель! – командую старшей дочке. Ева как будто специально развозит грязь на кухонном полу. Я с психа швырнул вчера ночью на пол кружку с кофе. Слава богу, самому убирать не пришлось, вовремя доставил дочку домой. Есть кому смыть уродливые коричневые брызги, которые теперь сплошь покрывают белый кафель кухни, заодно собрать мелкие осколки. Я пытался это сделать вчера, но неудачно порезал палец. – Папа, я порезалась, – охает Ева. Будто подслушала мои мысли, честное слово. Она трясет правой рукой, на которой, между прочим, ни капли крови. Эта девица-красавица будто задалась целью взбесить меня по полной программе. Только и делает, что жалуется. Стопроцентно специально так сказала, чтобы я пожалел, как сделала бы мать. Думает, я поведусь, что ли? В отличие от некоторых, я не тупой, видно же, что слезы в ее глазах не настоящие. – Больно, – продолжает Ева, кусая губу. – Че у тебя там болит? – рявкаю на нее. – Что угодно придумаешь, лишь бы увильнуть от работы. Три пол, я сказал! Чтобы через полчаса кухня блестела. С этими словами разворачиваюсь и ухожу. На ее наигранный скулеж внимания не обращаю вовсе. Разбалованное, мерзкое создание, мать вконец ее испортила. Ей полезно потрудиться – труд, как говорится, облагораживает. Интересно, что бы сказала Кристина, когда увидела бы, что именно я приучаю ее дочь к труду, хотя это задача матери. Тихо посмеиваюсь, припоминая потерянное лицо жены. А все-таки день сегодня выдался на редкость удачный. Мне удалось провернуть такой финт! Кристина, поди, чувствует себя полной дурой, ведь и близко не ожидала, что я догадаюсь забрать дочку домой. А все мамины советы: «Действуй через детей». Вот действую, причем очень успешно. Теперь Кристина у меня с рук есть будет. Как миленькая пойдет на все мои условия, и прыти у нее поубавится, когда заберет заявление о разводе. Жена вернется домой, и я ей пригрожу тем, что отсужу детей, пусть переписывает квартиру на мою мать. Уж потом она никуда не рыпнется, останется со мной. Станем жить-поживать и добра наживать. Мне. Все-таки во мне живет настоящий стратег! Неожиданно слышу звонок в дверь. Странно… Я ожидал, что Кристина вернется много позже. Что-то не верится, что она уже успела сходить в суд и забрать заявление. Иду в прихожую, смотрю в глазок, а там и правда Кристина. Волосы в растопырку, глаза бешеные, ни дать ни взять фурия. Открываю дверь и на ходу говорю: – Если ты опять пришла качать права, то не на того напала, ясно тебе? Однако передо мной неожиданно вырастает этот чурбан, сосед Кристины. Я его сразу признал, внешность уж больно характерная: черноглазый, черноволосый верзила. И морда соответствующая – мерзкая, будто даже не живая, на убийцу похож! Я снова поворачиваюсь к жене и ору: – Ты совсем сбрендила, натравливаешь на родного мужа всякую шушеру? – Сейчас покажу, кто тут шушера! – рычит он. Секунда… Один резкий взмах кулаком… И вот моя грудная клетка уже разрывается от боли, а в легких разом заканчивается воздух. Только и могу, что ловить ртом остатки кислорода, который, кажется, весь закончился, и хрипеть. Валюсь спиной о стену и сползаю на пол. Только вот упасть-то мне не дают. Ушлепок хватает меня за грудки и ставит на ноги, ощутимо встряхивает. Потом он оборачивается к моей жене и говорит: – Иди за Евой, а я этого пока спрячу на лестнице, чтобы не пугать ребенка его расквашенной мордой. Он что, лицо мне разбить собрался? Вокруг, как назло, ни души! И на лестнице на десятом этаже тоже наверняка никого не будет. Я ведь лично всех курильщиков отсюда повыгонял, как только въехал. Жаловался на них в домоуправление каждый день. У-у-у… – Хорошо, – кивает Кристина и решительно направляется к двери. Тут-то мне и становится по-настоящему жутко. Что этот тип сделает со мной на безлюдной лестнице? – Кристина, не уходи! – смотрю на нее умоляюще. А она лишь хмыкает в мою сторону и юркает в квартиру. – Крадешь маленьких девочек, значит, – гудит мне в ухо этот полоумный и вправду тащит на лестницу. – Сейчас я тебе покажу, что за такое бывает. Из моей головы разом улетучиваются все разумные мысли, остается лишь дикий, животный страх. – Мама… – все, что могу прокричать.