– Мать-и-мачеха – особое растение. Оно цветет там, где земля потревожена, изранена, обнажена. Например, на откосах, насыпях или в ямах. Сначала появляются яркие желтые цветки, а когда они отцветают, приходит время зеленых листьев. Они повернуты к солнцу гладкой стороной. Приложишь ее к щеке и почувствуешь холод, люди зовут ее – Мачеха. А к земле они повернуты мягкой, нежной стороной, если ее потрогать, можно почувствовать тепло. Люди зовут ее Матерью. Крупные зеленые листья укрывают землю, заботятся, защищают, как крепкие зеленые щиты, шепчут: «Мы с тобой…» Замолкаю, почувствовав, что пора. Жду еще несколько минут. Внимательно прислушиваюсь к ровному дыханию детей. Даже самые стойкие наконец засыпают. Ласкаю взглядом детские лица, а сама морщусь от спазма. Живот ноет с самого утра. Вроде бы рановато для критических дней, но кажется, вот-вот пойдут. Впрочем, больно мне сегодня не только из-за особого состояния организма. На душе так тяжело, что и не передать. Вчера мне не хватило никаких моральных сил разбирать вещи, принесенные Рафаэлем. Но сегодня утром все-таки пришлось заглянуть в чемоданы, ведь надо было собирать детей. Еву в школу, близнецов в садик. Однако, когда я заглянула туда, честно сказать, впала в шок от увиденного. Все наши вещи скомканы, свернуты в клубок, измяты. Такое ощущение, что Рафаэль запихивал их в чемоданы ногами. Нормально это? Вот оно, его истинное ко мне отношение, без прикрас. А как он встретил меня сегодня утром! Смерил надменным взглядом, обдал аурой ненависти и ушел. А я ведь просто спросила, приведет ли он мальчишек в сад. Без злого умысла спросила! Я же знаю, что ему не с кем их оставить. Впрочем, теперь, наверное, есть с кем, раз вернулась их мать. Тихонько охаю, чувствую, как живот начинает болеть сильнее. Кое-как встаю, выхожу из комнаты, иду по коридору к Светке, которая сидит на своем рабочем месте у входа. – Свет, – тяну невесело. – Обезболивающие есть? – Не-а, – качает головой она. Морщусь сильнее. – Тогда я домой на минутку, – предупреждаю ее. – Захвачу таблетки и назад. Света кивает, отпуская меня. Не трачу время на переодевание, выхожу из садика как есть – в синей униформе, которую мы выбрали для всех работников, чтобы выглядели солиднее. Поднимаюсь на третий этаж, открываю дверь. Сразу спешу в комнату. Таблетки я храню на верхней полке шкафа, чтобы близнецы ненароком не добрались. Достаю, пихаю одну красную капсулу в рот. Запиваю стаканом воды, который еще с ночи стоит возле дивана, забытый нами. Не помогает. Боль режет меня изнутри. Но оно и не должно помочь мгновенно, так? Надо подождать хоть несколько минут. Обессиленная, усаживаюсь на диван, решаю немножечко подождать, дать организму передышку. И… И почти сразу забываю про боль, услышав горький-прегорький плач за стенкой. Тиграшка воет… Это без сомнений. Артур он как-то повзрослее, хотя старше всего на две минуты. Он редко плачет, в основном отмалчивается. А Тигран плачет вот так, с надрывом. Слышать его вой неприятно, но я понимаю – так бывает. За свою материнскую карьеру длиной в восемь лет я выучила многое. В частности то, что порой дети плачут просто потому, что хотят плакать. Это раньше казалось – садисты родители измываются над малышами, избивают их хворостиной, заставляя рыдать в три ручья. Но, став мамой, я поняла, что причины плача могут быть гораздо банальнее – игрушка упала, не дали сладкое, стало жалко мишку, которого забыли у бабушки… В общем, в основе своей детские слезы – не повод бить тревогу и обвинять родителей во всех смертных грехах. Однако слезы – не единственное, что мне слышно через стенку. – Иди сюда, паршивая дрянь! Я тебя за этот телефон изничтожу! Кто тебе разрешал прыгать на диване, сука ты мелкая! Меня передергивает. Ситуация становится понятнее – скорее всего, Тиграша разбил телефон. Но кто эта истеричка? И почему она считает возможным говорить такое Тиграну? К тому же всем мамочкам давно известно – не хочешь, чтобы твой гаджет сломали, не оставляй его в зоне доступа детей. – Мамоська, я слусяйно! – кричит детский голосок. Шепелявый. Точно Тигран. Мамочка, видите ли. А столько отчаяния в детском голоске, столько страха, что у меня внутри аж все обрывается. Так и вижу его испуганное личико, огромные карие глазки. Да, я провела с близнецами совсем немного времени, но каким-то образом успела их полюбить. Они мне больше не чужие, их боль – моя боль. И отношения с Рафаэлем тут совсем ни при чем. – Иди сюда, паскуда! – снова женский крик. – Я тебя из-под кровати достану, тварину такую… Всю жопу излуплю! Наверное, Тиграшка опять спрятался, он так обычно делает, если набедокурит. Истеричка продолжает орать, угрожая ребенку всеми возможными карами. Мне уже хочется ее за это прибить, и дико жалко мальчонку, на которого она срывается. Понятно, что телефон жалко, но не настолько же, чтобы так обзывать ребенка. Ему четыре года, между прочим! Но может, поорет и успокоится? В самом деле, не будет же она его бить? Однако уже через несколько секунд я слышу душераздирающий вопль, а потом истеричную мольбу: – Мамоська не надо! Я больше не буду! И снова вопль. Что «не надо»? Что там происходит, вашу мать? Я подскакиваю с дивана, изо всех сил прислушиваюсь. Снова полный отчаяния и боли вопль Тиграшки. Ор истерички и новый детский крик. Сердце разрывает в клочья. Чувствую себя так, будто это меня там бьют, а не его. Не могу это терпеть. А делать что? Вызывать полицию? Из-за плача ребенка? А они приедут? Через сколько? Тут же вспоминаю, что вчера забыла отдать Рафаэлю ключи от квартиры. Быстро нахожу их в рюкзаке, с которым ездила на дачу к подруге. Иду туда… Не могу по-другому. Я не помню себя, выскакиваю из квартиры, сую ключ в замочную скважину, а он почему-то не засовывается, руки слишком трусятся. Наконец мне удается открыть дверь, бегу прямиком в детскую. Уши режет от детского плача, Тиграшка им уже буквально захлебывается. Каждая секунда, что он рыдает, кажется мне пыткой длиною в год. Резко распахиваю дверь и наблюдаю, как уже знакомая мне блондинка с размаху лупит парнишку ладонью, а тот подпрыгивает, пытается увернуться. – А ну, отпустила его! – ору на блондинку. Та таращится на меня обалдевшим взглядом, но все же выпускает плечо Тиграна. Малыш тут же кидается ко мне. – Артур где? – спрашиваю, пряча Тиграна за своей спиной. – Тебя не звали! – орет она. – Че приперлась?