– Что произошло у нашего корейского друга? Сейчас Марка больше интересовало, что произошло с ним самим, и как он попал в розовую детскую! Одежда в педантичном порядке висела на деревянной напольной вешалке. Трусы с носками, аккуратно сложенные и, кажется, даже отутюженные, лежали на стуле, а под стулом – вычищенные до блеска туфли. Марк кашлянул в кулак. Он попал в дом к свихнувшейся Золушке? – Вознесенский? – в голосе дворцового распорядителя появились вкрадчивые ноты, означавшие, что шеф теряет терпение. – Вы говорите о Киме? – Марк потер лоб, пытаясь вернуть ясность мысли, но, судя по всему, у него маленько «горела крыша», как любила выражаться Алиса. – А ты у себя приютил весь корейский полуостров? – рявкнул Полоцкий, и разнесчастный потеряшка отодвинул трубку от уха. – Конечно, я говорю про чертова Кима проклятого Чжуна! В следующем месяце его мачеха собирается к нам с официальным визитом! При воспоминании о корейской железной леди у Марка нехорошо стрельнуло в левом глазу. Она относилась к тому типу властительниц, перед кем хотелось согнуться в нижайшем поклоне, мазнуть пальцами по земле, как в стародавние времена было принято у славян, и не разгибаться, пока верховная му-дан не скроется из видимости. Марк сел на кровати, опустил ноги на ледяной пол и тряхнул головой, пытаясь прийти в себя. – Эти азиаты вконец обнаглели! Нас просто уведомили о приезде! – ругался шеф. – За кого они нас принимают? За клоунов? У нас здесь что, проходной двор какой-нибудь? Сам рвет и мечет! Марк попытался собрать мысли в кулак: – Вы хотите выяснить причину приезда? – А я, по-твоему, посплетничать позвонил? Вдруг дверь в комнату с тихим скрипом отворилась. Мужчина резко обернулся. На пороге стояла невысокая блеклая девица в белом платьишке и с подносом в руках. Та самая охочая до опрятности Золушка? Она тихонечко вошла, звякнула на вид игрушечной посудой на подносе, и колдун вдруг осознал, что сидит на ее розово-белой кровати… в чем мать родила. Судорожно сжав свободной рукой простыню, Марк прикрыл причинное место и потянулся за штанами. Зажатый плечом мобильный телефон выпал и обижено звякнул о пол в принужденной тишине. Экран погас. – Ты проснулся, любимый? Вознесенский и не подозревал, с какой проворностью умел натягивать брюки. – Здравствуйте, – пробормотал он, застегивая ремень на штанах. Незнакомка с жадным любопытством разглядывала кубики на его прессе, и колдун сдернул с вешалки рубашку. – Я принесла кофе. – Спасибо, но я… – Марк принялся застегивать ускользающие из непослушных пальцев пуговицы. – Давайте, выпьем кофе в следующий раз. Когда-нибудь… или лучше никогда. – Ты ничего не помнишь? Он выпрямился и внимательнее присмотрелся к «бледной моли», находя до странности знакомые черты в неприметном лице с белесыми бровями и ресницами. И тут его осенило! Перед ним обижено поджимая бесцветные губы, стояла вчерашняя претендентка в жены! Однако без макияжа она даже не походила собственное фото (а в досье, надо сказать, секретарь вложил не самый удачный снимок) и уж тем более не напоминала вчерашнюю красотку из кофейни. – Помню… кое-что, – соврал Марк. Ни-че-го! Он не помнил ровным счетом ничего. В голове будто зияла черная дыра. Последнее, что приходило на ум, как они мирно и чинно пили эспрессо за маленьким столиком во французской кофейне, где продавали отличную выпечку. Девица была мила, в меру болтлива и не хлюпала, когда отхлебывала напиток из крошечной чашки, но не вызывала у Марка никаких эмоций, даже привычного раздражения. И если вопрос, как он попал в зефирно-кукольную комнату, отпал сам собой, то воспоминание о том, где он надрался до беспамятства, растворилось в частичной амнезии. – Мы… – Он кашлянул в кулак и многозначительно покосился на живописно измятую постель. – Между нами что-то… кхм… случилось? – А ты как думаешь? – тихо спросила девица. Судя по тому, что Марк проснулся в первозданной красе, видимо, это самое и что-то еще другое случилось. А может, ни один раз. – Извините, если я был груб. – Ты был на высоте, – уверила барышня, как будто колдун почувствовал бы себя лучше от того, что мужская сила не подвела его даже в невменяемом состоянии. – Рад слышать… – пробормотал он. Марк впервые оказался в столь глупой ситуации. Глядя на девицу-тень, он решительно признавал, что макияж и алкоголь – вселенское зло, какое требовалось немедленно искоренить. Собственно, под предлогом искоренения колдун решил раскланяться. – Мне пора. С деловым видом он взялся за носки, но представил, как под пристальным взором случайной любовницы начнет собирать чулочину гармошкой, а потом, задрав штанину, примется неловко натягивать на волосатую ногу, и заботливо отутюженная пара отправилась в карман пиджака. Втискивать босую ступню в туфли, придерживая задник пальцем, оказалось страсть как неудобно, но Марк с честью справился с обуванием и выпрямился. Девушка с подносом в руках молчаливо следила за его побегом. Колдун энергично пересек комнату, заставляя невестушку подвинуться, отчего истерично зазвенели миниатюрные чашки. Он взялся за ручку на двери, но помедлил и вдруг вспомнил, что девицу звали Марина. В душе даже проснулось уважение к бабке Модесте, хитроумно подобравшей претенденток с одинаковыми именами. Ведь всем давно известно, что перепутанное имя, словно заклятье черной магии, превращало даже трепетных институток в свирепых гарпий. – Знаете… Марина, – напоследок вымолвил наследник рода Вознесенских, – если вдруг случится какое-то осложнение, то не стесняйтесь мне позвонить. От собственного вынужденного благородства у Марка усилилась тошнота. Девушка заторможено кивнула, даже не уточнив, что именно он имел в виду, говоря про осложнения. – Тогда прощайте. Колдун широко распахнул дверь… И щелкнул затвор фотокамеры. Марк привычно прикрылся рукой, почти уверенный, что в соседней комнате его поджидал репортер из «Теневого города», вечно карауливший наследника знаменитого клана под воротами Дворца. – Не снимайте! – фыркнул Вознесенский, но вдруг обнаружил, что снизу-вверх с допотопной камерой в руках ему радостно улыбался щербатый пацан лет восьми. Ошеломленный любовник огляделся. В большой гостиной, видимо, прежде представлявшей собой детскую игровую комнату, собрался десяток персонажей абсолютно разного возраста, но с одинаково блаженными улыбками на устах. Даже крошечная малышка в крылатом чепце, сидящая на руках у молодой бледной девицы, широко разевала беззубый рот. Посреди комнаты на длинной изящной подставке красовалась золотая чаша для ритуала венчания, а рядом с колдовским инвентарем, заложив руки за спину, на Марка недобро поглядывал обрядник в праздничной бело-золотой рясе. Тут Вознесенский осознал, что у него случился не простой провал в памяти, а натурально «сгорела вся крыша», вплоть до последней черепичины, и он находился в заведении для душевнобольных. – Господа? – в тишине произнес Марк, пытаясь угадать, где в их дурдоме прятались санитары. И комната отмерла. – Ну, наконец-то, проснулся зятек, – распахнув медвежьи объятия, к нему направился совершенно незнакомый усатый тип. – Мы уже и не чаяли! Зятек?! Марк почувствовал, как во рту усиливается сухость. – Мы вчера… – Он указал на ритуальную чашу. – Нет, не повенчались. – Отец Марины сгреб потенциального зятя в стальные объятия и с таким воодушевлением постучал по спине, демонстрируя радость, словно желал выбить из него душу. – На сегодня отложили. Думали, опять перенести придется – обрядник уезжать собрался. – Откровенно говоря, я не собирался жениться ни вчера, ни сегодня, – для чего-то признался Марк и тут же понял, что совершил тактическую ошибку. Непризнанный свекор сжал его плечи железными лапищами и, нехорошо заглянув в глаза, вкрадчиво спросил: – Что ты сказал, сердешный? – Кажется, что вы что-то недопоняли, – догадываясь, что отступать уже поздно, упирался жених, – я не планировал свадьбу. Точно не сегодня. – Кажется, это ты чего-то не понял, зятек, – со странной улыбкой протянул усач. – Мы привыкли завтракать рано, но все ждали твоего пробуждения, так что жрать хотим, мочи нет. Сейчас вас с Маринкой быстренько поженим и пойдем праздновать. Стол давно накрыт и каша стынет. – Давайте пропустим венчание и просто поедим? – миролюбиво предложил Марк. – Я оплачу вызов обрядника. – Конечно, оплатишь, – согласился тот, – только обвенчаетесь сначала. Как спать в комнате моей девочки, яблочко наливное надгрызать, ягодки спелые срывать, так здрасьте-позвольте, а как отвечать, так в кусты? Откровенно говоря, у Марка имелись весьма серьезные подозрения, что в ночи у него не хватило сил не то чтобы рвать ягоды или хрумкать яблоки, но даже рот открыть. Конечно, он мог и попробовать яблочко разочек или два, но возникали большие сомнения, что фрукт до дегустации оставался целеньким. Скорее всего, женишку просто повезло оскоромиться с не надкусанного бочка. – Сколько вы хотите… за съеденные яблоки? – тихо спросил он, вдруг подлавливая себя на том, что действует ровно, как Модеста, всю жизнь заявлявшая, что не бывает безвыходных ситуаций, бывает мало денег, предложенных за выход. – Ты от моей дочурки решил откупиться? – изогнул брови отец странного семейства. – Думаешь, деньгами сможешь отделаться? Все дамы мигом испуганно ахнули, а двое мужчин сделали категоричный шаг по направлению к обидчику и сжали кулаки. Видимо, жениха собирались бить. И сильно. – То есть денег вы не хотите? И отчего-то становилось понятным, что неженатым Марку действительно из сумасшедшего дома не выбраться, ведь недруги превосходили в его силе, а с похмелья колдовал наследник древнего рода, сказать прямо, отвратительно… – Так я чой-то не поняла, – вдруг раздался каркающий голос древней старухи, сидевшей в старом английском кресле. – Он женится или нет? Подействовало снадобье? Во вновь воцарившейся тишине раздался пронзительный звон. Марина выронила поднос и драматически прижала руки ко рту. Видимо, ради приличных свадебных снимков она нацепила скромное белое платье, а одурманенному гостю вычистили костюм так, словно только-только привезли из магазина. – Какое снадобье, бабуль? – спросил громко Марк. – Так жешь память отбивающее, – прошамкала старуха в ответ. – Шобы женился, как миленький! Поменявшись в лице, отец семейства фальшиво хохотнул и отступил от ускользающей жертвы. – Она уже в маразме старческом. – Понимаю. Мы здесь все, похоже, в старческом маразме…