– Мы и сейчас сестры. – Если можно не перебивать, было бы очень круто. Так вот, когда-то давно мы были сестрами. Семьей. Это было здорово, и я до сих пор вспоминаю то время с такой легкой, теплой ностальгией. Потом ты вышла замуж и стала первой леди… – Первой леди я стала не сразу. – Но ты все-таки ею стала, а я осталась той, кем была. Я мало интересовалась твоей жизнью, ты моей. Мы стали совсем разными и пришли к тому, что имеем сейчас. Я не помню, когда в последний раз видела племянников… – Это было на дне рождения Лири. – Не цепляйся к словам. В общем, ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. О том, что между девчонкой в подземке и той, кто нашла ее, несмотря ни на что, сейчас огромная пропасть. Это грустно, но это так и есть. Я не понимаю тебя, Леона, ты не понимаешь меня. Мы всегда были разными, но сейчас стали совсем чужими. Моя сестра предупредила бы меня о том, что происходит, перед тем, как кинуть на заседание. Я бы поорала, но потом мы бы обнялись. И да. Наверное, моя сестра, чисто теоретически, пнула бы Гроу в самое ценное после случившегося. Напомни, ты не собираешься в Ферверн? Леона улыбнулась, но губы у нее почему-то дрогнули. – Танни, я виновата, – сказала она после долгого молчания, которое уже начинало слегка давить. – Я действительно очень перед тобой виновата. Она закусила губу, подошла к креслу и опустилась в него. Как всегда, настолько изящно и грациозно, словно была рождена исключительно для того, чтобы садиться и вставать. А если посмотреть, как она выходит из флайса… Вся эта чешуйня лезла мне в голову, и я даже не особо ей сопротивлялась, потому что боялась, что сейчас меня опять прорвет, как на парковке. Нет, глаза были сухими, но они у меня и тогда были сухими, а потом я села к ногам Терграна и принялась фонтанировать. Фервернский стыд. – Но прежде чем я расскажу, в чем именно, я бы хотела объяснить почему. Когда мы только начинали наши с Рэйнаром отношения, я не признавала полумер. Я вообще мало что тогда признавала и… – Она пожевала губы. – Получилось так, что заговор против него совпал с нашей ссорой. – Ага. Только я не совсем понимаю, к чему… – Сейчас поймешь. С той самой очень серьезной ссорой, из-за которой мы чуть не разошлись. В общем-то разошлись. Как я считала какое-то время. Можно покороче, захотелось сказать мне, но я промолчала. – Рэйнар хотел во всем разобраться, и только после того, как все разрешится, возобновить наши отношения. Потом произошел несчастный случай с его братом, и мы помирились. Он просил меня переехать в Скай Стрим, но я долгое время это оттягивала из-за плотного графика репетиций, мы снова почти поругались и… В общем, ты права. Это к делу не относится. Все, что произошло, Танни, – Зингсприд и Ортахарна, это дело рук кого-то в Ферверне. Кого-то очень… талантливого в том, что касается информационных технологий. Тергран вытащил это, когда проводил расследование. – Угу, – сказала я. – Но у меня был анафилактический шок… (И скоро будет гребенок…) Поэтому я плохо соображаю. И по-прежнему не понимаю, при чем тут я. Леона наклонила голову, разглядывая свои идеальные руки с идеальным маникюром. – Есть предположение… точнее, это даже не предположение. Что все происходящее имело отношение не к Рэйнару, а к Гранхарсенам. Она подняла голову и посмотрела на меня. Я – на нее. На этот раз мы смотрели друг на друга до тех пор, пока до меня не дошло. То есть я, конечно, никогда не отличалась яркими дедуктивными способностями, но сравнить историю Леоны и то, что случилось, приблизительно могла. Наложить трафаретик и очешуеть. Потом перебрать все мысли заново и очешуеть окончательно. – То есть ты хочешь сказать, – очень тихо поинтересовалась я, – что вся эта… гм, чешуйня… то есть… что… Мне опять не хватало воздуха, а еще что-то внутри явно подморозило горло и язык, потому что я никак не могла сформулировать то, что хочу сказать. За меня это сказала Леона: – Да, Гроу уехал поэтому. Поэтому он от тебя отказался. – Так, – сказала я, стараясь говорить так, чтобы ни у кого не завяли уши, и это было сейчас очень сложно. Проще говоря, слово «так» стало единственным, что на тот момент пришло мне в голову. Цензурного. – Ради интереса. Ты сейчас за что извиняешься – за то, что Гроу от меня отказался, или за то, что ты все это время загадочно молчала? – Я рассказала ему ту историю. – Леона внимательно на меня посмотрела. – То, что случилось после моего похищения и как это случилось. – Да, рассказывать истории ты мастер, – ответила я и сложила руки на груди. Мне хотелось отгородиться от всего этого: от того, что моя сестра знала и молчала, от того, что я по-прежнему думаю о ней «моя сестра», от того, что из-за этой дряни глубоко внутри все равно больно. Не так, конечно, как в первый раз, и даже не так, как во второй. – Танни, я хочу, чтобы ты поняла… – А я не хочу понимать, – сказала я. – Ты приехала, чтобы мне рассказать о том, что должна была сказать сразу? О’кей. Сказала. Теперь можешь уезжать и спать спокойно. Такого она явно не ожидала, поэтому молчание затянулось. Лично мне было уже все равно. Я понимала, что если позволю себе сейчас в это нырнуть, меня арестуют за нападение на первую леди. Ну или за попытку – честно говоря, я не представляла, позволит ли она мне себя ударить, а главное – смогу ли я. Не представляла и представлять не хотела. – Я подумала, что ты должна это знать. – В кои-то веки голос Леоны звучал растерянно. – Я тоже так подумала, но есть такая чешуйня, как запоздалая информация. Вот это – тот самый момент, – сказала я. – Поэтому… – Танни, – она внимательно на меня посмотрела, – ты понимаешь, о чем я говорю? Наверное, это меня и добило. Может, ее внимание, которое (чем дракон не шутит) могло оказаться настоящим. Эта наблово внимание, пятьдесят на пятьдесят искреннее, от которого больнее было во много крат, чем от всего предыдущего, вместе взятого. – Я понимаю, что тебе нужно уйти, – сказала я, резко поднимаясь. – Понимаю, что тебе просто нужно выйти за эту дверь, закрыть ее с той стороны и никогда, больше никогда – слышишь – не лезть в мою жизнь. Тишина отзывалась внутри ударами сердца. Мне хотелось кричать, топать ногами, разбить что-нибудь, устроить истерику, но истерика вряд ли спасла бы то, что уже нельзя было спасти. Я всегда была непутевой младшей сестрой, в школе (когда Леону постоянно вызывали в школу из-за моих выходок) я действительно творила набл знает что. Я постоянно вела себя вызывающе, пытаясь отгородиться от своей слабости, потому что в глубине души понимала: очень больно, когда тебя бросают. Эту истину я прочувствовала на себе, будучи совсем маленькой, когда папаша свалил в закат сразу после смерти матери. Я защищалась от любых отношений, когда бросалась обидными словами или выставляла напоказ самые мерзкие стороны своего характера. Я не хотела, чтобы это повторилось, тем не менее оно повторилось. История с Лодингером меня ничему не научила. Я как была идиоткой, мечущейся в поисках тепла и признания самых близких, так ей и осталась. Я хотела стать лучше для тех, кому это вообще не было надо, потому что для Леоны я по-прежнему – непутевая Танни. А для Гроу… чешуя его знает, кем я была для Гроу. Наверное, никем. Если он предпочел расстаться со мной по телефону без объяснений. – Танни. – Она попыталась снова, но я покачала головой. – Нет, Леона. Ничего не получится. Кажется, в этот момент она тоже это осознала, потому что поднялась. Совершенно не грациозно, а как-то устало, с опущенными плечами, которые расправила у самой двери. В ту минуту, когда я поняла, что она вот-вот обернется, я поднялась и отошла к окну. – Береги себя, – донеслось мне в спину. Мне захотелось чем-нибудь в нее запустить, но я даже не пошевелилась. В затемненных окнах на панораме Зингсприда отражались мы: я с плотно сжатыми губами, глядящая куда-то в сторону Вайовер Грэйс, и она, смотревшая на меня. Будто до сих пор не верила, что я не повернусь и не позову. Позвать-то можно было, конечно. Позвать и начать все сначала, но началось бы все то же самое, а я этого не хотела. Поэтому стала считать горошины на больничной рубашке и считала их до тех пор, пока она не вышла. Да, мило. Ничего не скажешь. Иногда незнание – это сила. Я подошла к кнопке вызова и нажала ее, спустя полминуты в палату уже влетел врач. – Я выписываюсь, – сказала я, не позволив ему даже открыть рот, добавила: – Под свою ответственность. Готовьте документы. Он хотел было возразить, это читалось в его глазах, но потом передумал, только кивнул. Видимо, лицо у меня было такое, что сразу становилось понятно: связываться бесполезно, а то и опасно. – У меня еще один вопрос, – остановила его, когда врач уже собрался выйти. – В вашей клинике можно сделать прерывание беременности? – А по-моему, она права. Последнее заявление Имери выбило у меня из-под ног то, что под ними находилось. В настоящий момент это были перила, поэтому я спрыгнула на балкон и ответила: – А по-моему, нет. – А по-моему, да. Если ты настолько уверена, после Лархарры ничего не изменится. Мне захотелось кинуть в подругу мобильником. В последние пару дней мне вообще хотелось во всех кидаться всем подряд, но пока я держалась. Удержалась и вчера, когда пришла к Джамире, чтобы попросить у нее свободный день для аборта, но она категорически отказала. Изначально я вообще не собиралась ставить ее в известность, но этот чудо-человек, читай врач, сказал, что сегодня (то есть после анафилактического шока) мне никто ничего делать не будет. К тому же спонтанные решения по такому вопросу – это фу. Нет, медицинская этика не позволяла ему так выразиться, он сказал, что они не делают прерывание день в день и что мне нужно время разобраться в себе и пообщаться с психологом. После чего я чуть не посоветовала пообщаться с психологом ему самому. Джамира сказала примерно то же самое, а если быть точной: «Вернемся к этому вопросу после возвращения из Лархарры», – и после этого весь оставшийся день делала вид, что меня не существует. Что было достаточно сложно, потому что я – исполнительница главной роли. Тем не менее ей это каким-то загадочным образом удавалось, не считая рабочих моментов, и даже во время последних она смотрела не на меня, а за мое плечо. Как если бы там было что-то очень интересное. Уже постфактум я подумала о том, что надо было сказать, что у меня болит зуб, и не париться, но это на будущее. Завтра мы уезжали в Лархарру на съемки ответственного пласта сцен, возвращались через две недели. Нет, срок мне такое позволял и даже не такое, но… Но! Я не хотела к нему привыкать. Не хотела привыкать к тому, что внутри меня кто-то живой и что этот кто-то – результат нашей с Гроу зажигательной… не представляю, какой ночи. Заодно мне хотелось кастрировать Гроу тупыми ножницами или заставить забеременеть его самого, а для полноты картины еще и запихнуть ему его «будем воспитывать» в самое туда. Ненавижу! Как я его ненавижу, знал бы кто! – Танни, эй? Голос Имери вернул в реальность. Подруга очень философски восприняла мою беременность, и это, к слову сказать, злило. Потому что раньше она всегда была на моей стороне, а сейчас с какой-то радости решила, что она мой психолог и с удовольствием будет говорить мне умные вещи. – Танни?