– Да. Престижное заведение, но, в отличие от других его выпускниц, она не страдает звездной болезнью и комплексом августейшей особы. – Ну а теперь расскажи о себе, – попросил я. – А что тут рассказывать? – ни с того ни с сего ощетинилась она. – Ну, в смысле, расскажи, чем ты будешь заниматься после выпуска. – А, понятно. Бухучетом, – последовал мгновенный ответ. – Меня приглашают на работу пять компаний в Сити. К концу недели определюсь с выбором. – Ого, впечатляет. – Да не особо. Такая уж у меня профессия. Точнее, пока нет, но скоро будет. – Анна слабо улыбнулась. – Как думаешь, удастся нам сегодня выпить? – Нет. По крайней мере, не сейчас. – Я кивнул в сторону компании парней в полосатых футболках регби. На одном из них не было ничего, кроме трусов и защитных очков, напоминавших маску аквалангиста. – Да уж, – пробормотала Анна и отвернулась. Она явно заскучала, и я уже представил, как она слезает со стула и, продираясь сквозь толпу, направляется к своим друзьям и я больше никогда ее не увижу. – Хочешь, сходим куда-нибудь? – в отчаянии выпалил я. – Хочу, – ответила она, едва дав мне договорить. Может, она меня не расслышала? – Погоди, я… – Ой, извини, – перебила она, – я, наверное, не так поняла: мне показалось, ты зовешь меня на свидание. – Вообще-то, так и есть. Из-за музыки я едва ее слышал, поэтому придвинулся еще ближе. – Вот и хорошо, – улыбнулась Анна. Я почувствовал исходивший от нее запах – запах геля для душа и только что вымытых волос. – Прости, очень уж тут громко, – сказал я. – Тогда можно мне твой номер телефона, или адрес электронной почты, или что-то еще для связи? Анна отступила немного назад, и я чуть не потерял равновесие, – оказывается, я почти висел на ней. – Конечно – но при одном условии. – Договорились, – согласился я, продолжая прокручивать в голове ее слова про «того Роба». – Что за условие? – Ты отдашь мне мой телефон. Только тут до меня дошло, что я все еще сжимаю в руке ее «нокию». – Блин, совсем забыл, прости. Она улыбнулась и положила телефон в сумку. – Запоминай. Мой адрес: аннамитчеллроуз собака яху точка ком точка юкей. «Аннамитчеллроуз» в одно слово, без точек и тире, «митчелл» с двумя «эль». Кинотеатр, неделю спустя. На экране шли трейлеры. Я ощущал тепло ее тела, и мне очень хотелось дотронуться до ее голой ноги. Я то и дело поворачивался к Анне, надеясь, что она тоже повернется и наши взгляды встретятся, но тщетно. Она сидела как изваяние, в своих очках в толстой оправе, не отрываясь от экрана и выпрямив спину, будто в церковь пришла, а не в кино. Единственное движение, которое она делала время от времени, – бесшумно доставала из пакетика разноцветные конфеты, которые до этого мы купили в универмаге. Я еще с интересом наблюдал, как сосредоточенно она их выбирает – ровно по пять штук каждого вида. Фильм был про какого-то придурка, который путешествовал автостопом по Северной Америке и умер на Аляске. Я сидел как на иголках, все ждал, когда же кончится эта нудятина. А вот Анна, судя по тому, что за все время она почти не шелохнулась, была в восторге. Я уже начал думать, что она из тех фанатов, что остаются в кресле до самого конца, в благоговейном восторге дожидаясь последней строчки титров, но ошибся: как только картинка на экране сменилась черным фоном, она встала и взяла пальто. – Ну и как тебе? – спросил я, когда мы поспешно спускались в бар. – Кошмар, – отрезала она. – С первой и до последней минуты. – Серьезно? – Да. Чудовищный фильм. В крошечном лобби-баре стояло старинное пианино. Мы заняли столик рядом с ним. – Забавно, – сказал я. – Я-то думал, тебе нравится. – Отнюдь. Главный герой мне сугубо неприятен. Путешествует в свое удовольствие, не удосужившись предупредить родителей. Главное, что ему хорошо, а на всех остальных начхать. «Начхать». Услышь такое мои товарищи детства, уж они бы повеселились. – Но он отказался от материальных благ, деньги сжег – разве не круто? – Мне доставляло удовольствие подтрунивать над ней. Анна сняла очки, протерла их кусочком ткани и убрала в футляр, который выглядел так, будто достался ей от прабабушки. – Да что в этом крутого-то? – яростно возразила она, и на ее щеках вспыхнул румянец негодования. Тут она посмотрела на меня, прищурилась, и я подумал, что сейчас она снова достанет очки. – Все ясно, ты надо мной издеваешься, – улыбнулась она. – Но тут ведь правда ничего крутого нет. Его родители тяжело трудились, чтобы их сын ни в чем не нуждался, а он взял и все бросил, объясняя свой поступок какой-то дурацкой идеей – незрелой и неубедительной. Безнадежно избалованный и эгоистичный человек. Тут подошла официантка с нашими напитками, и Анна осеклась, словно ей стало неловко. Когда мы снова остались одни, она спросила: – А тебе фильм понравился? – Ничуть, – ответил я. – Я еле до конца досидел. Лицо Анны просияло. – Очень рада это слышать. – Что он там постоянно твердил? «Каждый день стремись к новым горизонтам»? – Вот-вот, – подхватила Анна. – Нравоучительная банальщина в духе нью-эйдж. – А знаешь, что было действительно смешно? – Что? – Он так упорно шел к своей мечте – жить там, где не ступала нога человека, – а в итоге облажался из-за того, что попросту не подготовился как следует. – Точно, – рассмеялась Анна, и ее голубые глаза весело заблестели в оранжевом полумраке бара. – Господи, так и есть: он был совершенно не приспособлен к подобной жизни. Если бы он сначала спросил совета у бывалых людей – экспертов по выживанию в условиях дикой природы, например, – то, может, и не умер бы. – Каких-каких экспертов? – По выживанию в условиях дикой природы, – повторила она упрямо. – Я уверена, что такие специалисты существуют. И сделала крошечный глоток из своего бокала. Она была очень красива: изгиб рта говорил о том, что она любит улыбаться; в глазах вспыхивали задорные искорки. Нет, она явно была слишком хороша для меня. Наверняка она уедет в Лондон и выйдет замуж за одного из тех парней, что с детства по ней сохнут. – Расскажи о себе. Где твои родители? – спросила Анна, и тут только до меня дошло, что я в открытую на нее пялюсь. – У меня остался отец в Ромфорде. Пауза, еще один маленький глоток. – А мать? Они развелись? – Нет, мама умерла. Мне было пятнадцать. – О, прости, – поспешно сказала она. – Это очень грустно. – Да ничего, – ответил я. – Ты ведь не виновата. Я ухмыльнулся, и она, оценив шутку, улыбнулась в ответ. Я не любил рассказывать о том дне, когда вышел из школы и увидел за оградой отца в его лучшем костюме. Он не стал ходить вокруг да около: «Маме на работе стало плохо, – сказал он, – обширный инсульт». А они все время шутили, что первым из них умрет он. – А ты откуда? – спросил я у Анны. – У нас в Суффолке дом. Правда, домом его можно назвать с большой натяжкой – слишком уж редко мы в нем бывали.