* * * Часть первая Глава 1 Наталья всегда знала, что с ней что-то не так. Это знание жило в глазах отца, об этом молчала мама, и только старшая сестра Женька не придавала этому никакого значения. Чудесная, светлая, легкая Женька. В то далекое лето отец привез семью к своей матери в деревню. Нате было пять, Женьке – восемь. Что бы ни случилось в жизни дальше, память упрямо возвращала Наталью в тот день, когда едкая, жгучая зависть впервые укусила ее за сердце. …Даже свет боялся бабы Нюры и не лез в темный угол, где стояла гигантская, неприступная, как крепость, кровать. Седая, косматая бабкина голова утопала в груде подушек, приваленных к кованой кроватной спинке с железными, колючими пиками. На безразмерном холме бабкиной груди поднималось и опадало в такт тяжелому дыханию красное деревенское одеяло. – Сынок. – Баба Нюра махнула опухшей рукой с твердыми синими ногтями. Отец подошел к кровати и склонил голову. Зашевелились морщинистые, как старые грибы, бабкины губы, тихим, придушенным голосом она сказала ему что-то на ухо. Отец кивнул и посмотрел на маму. Мама встрепенулась и быстро-быстро замахала им рукой. Женька крепко, слиплись пальцы, сжала Нате руку и шагнула вперед. – Только Женя, – поморщился отец и показал на разлапистую, тяжелую скамеечку для ног у бабкиной кровати. Женька медленно, как во сне, подошла к кровати, встала на скамеечку. – Евгения, – торжественно, как дядя на параде, сказал отец, – открой рот. Затрепетало оранжевое в мелкий цветочек Женькино платье, на один странный миг Нате показалось, что сестра превратилась в вытащенную на берег диковинную рыбу: круглые, сумасшедшие глаза, широко открытый рот. Единственное, что отличало Женьку от рыбы, – что она не колотилась телом об землю. На вытянутых по швам руках крепко лежали отцовские ладони. На Женькино лицо надвинулась косматая тень, бабка внимательно, словно пересчитывая, оглядела Женьке зубы и медленно кивнула. Отец подхватил Женьку за талию и с облегченным вздохом поставил на пол. – Теперь ты. – Отец протянул к Нате сложенные в тиски руки. – Я сама. – Ната спрятала руки за спину и как можно быстрее вскарабкалась на скамеечку. – Рот, – скомандовал отец. Ната широко, заболели щеки, разинула рот. Баба Нюра придвинула к Нате темное, нахмуренное лицо. Прошла секунда, другая. Баба Нюра повернула к маме огромную седую голову и сердито, по штуке, выплюнула слова: – Чем ты ее кормишь? Зубы черным-черны! Мама вспыхнула, посмотрела на Нату и осеклась, в глазах заплескалось знакомое виноватое выражение. Баба Нюра повернула голову к забывшей закрыть рот Нате. – Никогда, – прошипела она задыхающимся шепотом, – никому не показывай зубы. Из пещеры бабкиного рта дохнуло тяжелым, затхлым запахом. Ната отшатнулась, ступила ногой в пустоту, но не упала. Отец подхватил ее за предплечья и брезгливо поставил на пол. Вокруг Наты словно образовался невидимый пустой круг. Потупилась мама, отвернулся отец, выпучилась в никуда недалекая, идеальная Женька. В приоткрытом рту сестры блеснули влажным перламутром зубы, которых никогда не было и не будет у Наты. Глава 2 Сентябрь 1990 Басы вибрировали в барабанных перепонках, свет прожектора то и дело выхватывал из темноты изломанные в такт громкой музыке тела. Первая дискотека учебного года в Калининском политехе была в полном разгаре. Первокурсница Наталья перестала танцевать, одернула новую юбку и погляделась в стеклянную дверь. Дома подол не казался таким коротким, и колени могли бы быть стройнее… и вообще. – Оля! – сказал кто-то так близко, что встали дыбом волоски на шее. Загорелый незнакомец улыбнулся яркими губами, в полутьме зала влажно блеснули зубы. – Я не Оля, – выдохнула она, чувствуя смутное сожаление. – О’ля – это «привет» по-испански, – объяснил незнакомец, на щеке заиграла очаровательная детская ямочка. – Привет. – Ната почти улыбнулась в ответ. На обнаженный Натальин локоть легла горячая чужая рука. – Ты красиво танцуешь. – Он вложил ее руку в свою и приобнял за талию. Двигаясь в такт музыке, он повел ее в центр зала. Мысли в Натальиной голове расплавились, потекли смутной чередой. Русские так не танцуют, думала она. Его бедра двигались с небрежной грацией, он притягивал ее к себе, кружил, обхватив теплым кольцом рук, отпускал на длину вытянутой руки и притягивал обратно. Движения сами по себе были нетрудными, недаром она занималась в танцевальной студии, но необходимость двигаться в унисон поглощала все внимание, и она не замечала, как с каждым тактом расстояние между ними становилось все короче, а его руки – все смелее. Теперь он был совсем близко, лицом к лицу, в его огромных смоляных зрачках плавало, скользило ее отражение. Новое, незнакомое ей самой отражение, в котором она была взрослой и… таинственной. Закончилась музыка, он поднес ее руку к своим губам и легонько поцеловал в запястье. Наталья вздрогнула. Никто и никогда так с ней не обращался. Воздух словно наэлектризовался, каждый тонкий волосок встал на теле дыбом, в грудной клетке забилось пойманной птицей сердце. Объявили перерыв. Народ расступился, разошелся по стенам. Он продолжал держать ее за руку, словно это было самым естественным в мире занятием. Неожиданная мысль обожгла Наталье затылок: что будет, если у нее вспотеет ладонь? Он улыбнулся, чуть выдвинув мужественный подбородок. Какой он, этот подбородок? Такой ли он упругий, каким кажется, подумала Наталья и удивилась, обнаружив свою руку на его лице. – Как тебя зовут? – улыбнулся он, целуя кончики ее пальцев. – Наталья, – еле слышно прошептала она. – Красивая девушка, красивое имя. Звук иностранной речи отозвался в ушах неведомой песней, покатились веселыми горошинами «р». Слова взбудоражили знакомое тревожное ощущение. Никто и никогда не называл ее красивой. Красивой была Женька. Даже школьная подружка Ася выглядела гораздо интереснее, чем она, тем более с ее прикидом и дорогим макияжем. – У тебя красивая фигура. Его губы защекотали мочку уха. По телу пронеслась сумасшедшая искра, закружилась голова. Заиграла медленная, слишком медленная музыка. Он держал ее в плотных объятиях, из которых хотелось выскользнуть, но не хватало сил. Или воли. Или всего вместе. Как утопающий за соломинку, Наталья ухватилась за ускользающую нить разговора: – Как тебя зовут? Из какой ты страны? – Эдуардо. Моя родина – Куба. Мягкое «б» превратило Кубу в «Куву». В детстве была такая песня… – Куба – любовь моя, – пробормотала Ната. Получилось неожиданно громко, повернулась танцующая рядом пара: нахмурился однокурсник, мигнула насмешливым веком старшекурсница. Наталья обмерла, хотела всем все объяснить, но не успела, к губам прильнули горячие, мятные губы. – Миллион, миллион, миллион алых роз, – запела Алла Пугачева. Миллион разноцветных огоньков разорвал темноту. Глава 3