– Кажется, ему надо поесть и памперс… – Поменять? – подсказывает парень. – Надеть, – отвечаю сквозь слёзы, не в состоянии отвести взгляда от крошечного комочка на своих руках. Нерадивая мамашка даже не потрудилась надеть на малыша подгузник, просто завернула в несколько грязных пелёнок, которые уже успели намокнуть. Сердце больно сжимается, неспособное принять ту жесткость, с которой вынуждено столкнуться. Богдан крепко сжимает кулаки, а потом поднимается с дивана и идёт к журнальному столику, чтобы взять в руки телефон. – Сначала закажу доставку, чтобы покормить ребёнка, а потом уже вызову, кого следует, – постановляет друг. Машинально диктую ему, что может понадобиться для младенца. У моей тёти трое детей, и я с детства помогала ей, нянчилась, так что у меня превосходный опыт в этих делах. Прохаживаюсь из одной стороны комнаты в другую с ребёнком на руках, и к своему удивлению обнаруживаю, что младенец вновь засыпает. Класть его обратно в люльку выше моих сил, поэтому я просто присаживаюсь на край дивана вместе с малышом на руках. Всё это время Богдан не сводит с меня глаз, пристально рассматривая, словно видит впервые. – Что? – шепчу, чтобы не разбудить ребёнка. Хотя бы пока не приедет доставка с детским питанием. – Ничего, просто непривычно видеть тебя с ребёнком на руках, – отвечает с непривычным теплом в голосе и отводит взгляд. – Когда ты вызовешь полицию и скорую? Я не уверена, что заказанная нами смесь точно подойдёт ребёнку. Это же всё очень серьёзно, Богдан, его нужно показать специалистам, да и полиция должна заниматься поиском матери… – Я не буду вызывать полицию, – отвечает категорично. – В смысле, Богдан, а скорая? – продолжаю настаивать и взывать к здравому смыслу своего друга. – Вместо скорой приедет дядя Боря, если ты не забыла, он лучший педиатр в городе. Ну, да. У Романовского старшего помимо основного бизнеса осталась ещё частная клиника, которую он купил давно, лет двадцать назад, может, чуть меньше. И там полно врачей, с некоторыми из которых знаком и Богдан. Насколько я знаю, дядя Егор даже хотел скинуть на сына руководство клиникой, но Богдан выбрал специальность совершенно в другой сфере, чем вызвал недовольство родителей в своё время. Так же как и я, выбрав профессию блогера, вместо того, чтобы приобщаться к семейному бизнесу. Спорить с парнем, особенно когда у меня младенец спит на руках, не самая лучшая идея, поэтому я благоразумно молчу. Тем более, надеюсь, что врач внесёт свою лепту и объяснит парню, что он поступает неправильно. Спустя минут двадцать приезжает Борис Александрович. Седовласый мужчина окидывает хмурым взглядом ребёнка на моих руках, но лишних вопросов не задаёт. – Где я могу его осмотреть? – интересуется сухо, обращаясь к Богдану. – Нужен стол или хотя бы кровать. Парень встаёт с дивана и идёт в свою комнату, спустя полминуты возвращаясь оттуда с полотенцем в руках. Расстилает его прямо на диване и кивает, чтобы я положила малыша. Мне непонятно поведение Богдана: он слишком загадочен и молчалив. Но сейчас не до того, чтобы выяснять причины и закидывать Романовского вопросами. В дверь звонят, и Богдан уходит, чтобы встретить доставку, а я пока укладываю спящего ребёнка на полотенце и аккуратно снимаю с него оставшуюся тоненькую пелёнку. То, что предстаёт перед моими глазами, заставляет сердце сжаться в очередном болезненном спазме. Пуповина, она даже ещё не зажила до конца, и прищепочка, которую обычно цепляют в роддоме, на месте. Чувствую, как по щеке катится слеза, но ничего не могу с собой поделать. Я выросла в полной и любящей семье, в которой помимо меня ещё двое младших детей, и никогда в жизни не видела подобной жестокости. Родители нас любили и баловали, давая всё самое лучшее, и потому мне сложно понять, что должно быть в голове у женщины, выбросившей своего ребёнка, как вещь. – Возраст ребёнка? – спрашивает Борис Александрович, вырывая меня из размышлений. Ловкими отточенными движениями он проводит необходимые манипуляции, прослушивает лёгкие и сердечко, прощупывает животик. Малыш кряхтит, но упорно продолжает спать. – Богдан сказал, что неделя, – отвечаю мужчине, не сводя при этом глаз с маленького создания. Врач вынимает из своего чемоданчика какие-то препараты, быстро обрабатывает пуповину и снимает перчатки. – Я напишу рекомендации по уходу, список препаратов и название смеси, которая должна подойти. Через три дня приеду ещё раз, – вынимает из кармана халата листок и ручку. Он спрашивает у меня, знаю ли как, как кормить ребёнка, подмывать и менять подгузники. Я киваю на автомате, совершенно не понимая, к чему Борису Александровичу понадобилась это информация. – Подождите, – хватаю мужчину за руку, – а как же поликлиника? И полиция? Этот ребёнок, он… – хочу сказать, что нам его подкинули, но не успеваю. В комнату входит Романовский, да и врач со мной разговаривать, судя по всему, не намерен. – Это будет решать Богдан Егорович, – кивает на парня и выходит, оставив меня одну с маленьким, ворочающимся на спинке комочком. Друг идёт провожать доктора, а я растерянно присаживаюсь на диван рядом с ребёнком, который медленно разлепляет заспанные глазки. Даже взгляд ещё не фокусирует, совсем ведь крошечный. Поднимаюсь и иду к столику, на котором лежат документы и свидетельство о рождении, а ещё рекомендации доктора. Пробегаюсь глазами по списку лекарств, который не говорит ни о чём, и вспоминаю, что видела какие-то фотографии у Богдана в руках. Нахожу их в файле со свидетельством о рождении и застываю, как вкопанная. На фото изображены трое: Богдан, его друг, который учился с ним все эти четыре года, и какая-то девушка. Судя по антуражу, они сидят в каком-то клубе, девица в самом центре, и её руки на плечах у парней. Кому из них она отдаёт предпочтение, сложно определить по одной лишь фотографии. Жадно всматриваюсь в лицо девушки, и в этот момент в комнату входит Романовский. Резко разворачиваюсь и, словно преступница, прячу фотографию за спиной. – Его надо покормить, – киваю на лежащего на диване ребёнка, – я могу. Я умею, ты же знаешь, у тёти Ульяны дети… – тараторю, как из пулемётной очереди, лишь бы не спрашивать о том, на что боюсь услышать ответ. – Хорошо, – отвечает парень безучастно, и меня его спокойствие начинает раздражать. Ну как, как он может быть таким холодный и непробиваем, когда надо бить тревогу, вызывать все возможные инстанции и искать мать ребёнка? – Богдан, когда мы позвоним в полицию? – повторяю вопрос, который задавала парню около часа назад. Я честно старалась держать себя в руках, но сил не осталось, и если Романовский сейчас же не приступит к каким-то вразумительным действиям, я за себя не ручаюсь. – Ты понимаешь, что это не игрушка – это живой человек. Его нельзя просто подлечить и выставить на улицу, нужно искать мать или родственников в конце концов, – чувствую, что срываюсь на истерику. Эмоционально взмахиваю руками, попутно вытирая вновь выступившие из глаз слёзы. – Не нужно, – припечатывает парень. – Не нужно никого искать. Это мой ребёнок. Глава 3 Глава 3 Богдан – Как это… твой ребёнок? – широко округляя и без того огромные кукольные глазища спрашивает Мия. – А почему?.. Девушка запинается и растерянно опускает руки вдоль тела, а я замечаю, что между пальчиками её правой ладошки зажат один из снимков, которые я обнаружил в люльке. Нашла всё-таки… – Это его мать? – Мия быстро складывает два плюс два. Она всегда была сообразительной девчонкой. – Да, – понуро опускаю голову и сажусь прямо на пол, рядом с диваном. Перевожу взгляд на просыпающегося малыша, ища в нём знакомые черты, но ребёнок ещё слишком мал для этого. Даже цвет глаз, и тот мутный какой-то. Мия ещё раз смотрит на снимок, потом её взгляд фокусируется на мне. Видимо, она пытается представить меня вместе с матерью ребёнка. Не надо, девочка, это лишнее. – Ох, Богдан, – девушка сжимает переносицу двумя пальцами и укоризненно покачивает головой. Боюсь даже представить, что она сейчас обо мне думает. Тяжело смириться с тем, что я стремительно падаю в глазах своей самой близкой подруги, и пути наверх уже может не быть. – Я сам не ожидал, что она додумается подбросить его в мою квартиру, хотя… – перевожу взгляд на ребёнка, не договаривая свою мысль.