— Алло! — Здравствуйте, я могу поговорить с Максимом Викторовичем? — услышала она в трубке знакомый голос Алексея. — Алло, Леша, здравствуй! Как ты, дорогой мой? Что-то давненько к нам не заезжал! — Ой, Нина Николаевна, какая приятная неожиданность! Вот не вру, только недавно вспоминал про вас. Вам там, простите за нескромный вопрос, не икалось? Нина Николаевна от души рассмеялась — она давно привыкла к тому, что Березин неисправимый балагур и жизнелюб. — Нет, Бог миловал, Лешенька, но спасибо, что спросил. Так когда заедешь-то? — Скоро, Нина Николаевна, теперь очень скоро, — сказал Лешка, улыбаясь, и невольно вспоминая Инну — ну а куда теперь денешься?! Все-таки будущая теща, и надо сказать, что теща — золотая! — А Макс у вас, как я понимаю? Мне очень нужно с ним поговорить. — Он умывается, Лешенька! Сейчас подойдет. Ты мне пока расскажи, как твои дела? — Да по разному, Нина Николаевна. Вы же меня знаете: работаю, а в свободное время пьянствую, гуляю, наслаждаюсь жизнью. Только вот жаль, что для последнего времени у меня почти не остается! Уже забыл, как водка пахнет! — весело ответил Березин. — Ну, Лешка, ты, я смотрю, совсем не меняешься! Все такой же шутник! Как бы сказал мой муж — «трепачова фабрика». Уже много лет, с тех самых пор, как умерла его мама, семья Королевых была для него родной. Родители Макса и Инны всегда были рядом, они помогали, они ругали, они учили и давали советы, когда таковые были нужны. Всегда деликатные, они никогда не были ни назойливыми, ни дотошными. В бытность студентом он не раз перехватывал у них денег до стипендии. А по выходным и на каникулах вместе с Максом приезжал к ним в деревню, где всегда их ждали вкуснейшие шашлыки с костра и фирменная настойка, которую Королевы всегда делали сами и никому не открывали рецепта. Каждый год под конец сезона на полочках в погребе выстраивалась целая коллекция различных бутылок: черничная, земляничная, рябиновая, калиновая, на мяте и на смородине: выбирай любую! Костер запаливался только на березовых и сосновых полешках, потому что Виктор Петрович не признавал никакого готового угля и новомодных мангалов. Только шампуры и костер. А ночью, когда родители и Инна уходили спать в дом, Макс с Алексеем вдвоем разговаривали обо всем на свете и пели песни и пекли картошку. «И как в вас столько влезает? Я, например, после такого количества шашлыка «кыш» сказать не могу, а вы еще и картошку есть собираетесь!» — постоянно удивлялся Королев-старший. А они ели, пели, пили, и было в этом столько счастья, что и представить сложно! И ежики шуршали в хворосте, и был даже один знакомый филин, постоянно прилетавший по ночам на соседнюю березу. Они даже дали ему имя Никодим. Этот Никодим ухал, охал, бессмысленно пучил оранжевые глаза и луна отражалась в них, играя и переливаясь, как будто наливая их, как два блюдечка, своим таинственным загадочным светом… — Ну, ладно, Лешенька, ты только не пропадай, а то мы с Витькой скучаем. Передаю трубку! — Леха, ты что так рано-то? Случилось чего? — Макс вышел на кухню и уселся возле стола, на котором уже исходили ароматом аппетитные румяные сырники с изюмом. — Случилось, Макс, случилось. Нам бы пересечься и чем раньше, тем лучше. По-моему, я вчера накосячил, и по ходу, серьезно. — В смысле? — Макс не удержался и сунул в рот горячий сырник, щедро полив его сгущенкой. — Короче, давай, собирайся и через десять минут жду тебя около подъезда. Повторяю, это срочно. Отбой. Макс с сожалением отодвинул тарелку и отхлебнул чай. Нина Николаевна присела напротив на краешек табуретки и заглянула сыну в глаза. — Ну, что, опять неприятности? На работе, провались она пропадом? — Ма-а-ам! Ну ты же знаешь, что это единственное, что я умею делать хорошо, потому, что это единственное, что я делаю с удовольствием! И вообще, мне казалось, что мы уже давно все обсудили и тему закрыли, — Макс улыбнулся, нежно взял маму за руку и поцеловал. — Это опасно? — Ну какое там «опасно», мамуль! Конечно нет. Я прошу тебя, не волнуйся, а вечером я постараюсь притащить к нам Березина. Посидим, чайку попьем, чаек коньячком полирнем, поболтаем. Кстати, надо бы Иннке тоже позвонить, как думаешь? — крикнул он уже из коридора, надевая куртку. — Все, мамуль, мне надо бежать! До вечера. Постараюсь днем позвонить, но не обещаю! Макс клюнул мать в теплую щеку и вышел в коридор. * * * — Вот такие дела, брат Максимка. Я был у Мальцевой. Машины ее перед домом нет, а в квартире мне открыла какая-то полоумная старуха, — как я понял, ее соседка по коммуналке, — которая сначала наорала на меня, а потом сказала, что Вероника — шалава и сегодня дома вообще не появлялась. Так что нужно срочно искать госпожу Мальцеву и наведаться в тот дом, куда наш клиент привез Катю Долгову. Разорваться я, как ты понимаешь, не могу. Так что в область ехать надо кому-то еще, — Березин выбросил окурок, поднял стекло и поставил обогреватель на максимум. В машине было надымлено так, что щипало глаза, но бессонная ночь и два литра приторного кофе сказывались ознобом, который колотил его нещадно. — Так, спокойно! Не газуй. То, что Вероника не подходит к телефону в конторе, вообще-то, вполне объяснимо. На часах только половина седьмого утра. Офисные работнички начинают трудовой день не раньше девяти, а то и позже. — А где ее ночью черти носили? Ведь соседка заявила, что не было ее дома! — Ну ты даешь, Леха! Да где угодно! Она девушка одинокая, незамужняя, дети ее не ждут, так что вполне возможно, что ночь она провела у какого-нибудь своего друга или подруги. Так что бить тревогу пока рановато, — Максим опустил стекло. Дым клубами рванул наружу, уступая место сырому московскому воздуху. Вместе с ним в салон ворвались привычные утренние звуки московской улицы и сердитые, будто простуженные, голоса моторов. Алексей поежился. — Макс, закрой окно, холодно! — Не могу! Иначе мы рискуем с тобой задохнуться. Потерпи еще пару минут. И вообще, у тебя так печка шпарит, что мне даже жарко. — А мне холодно! — Березин со злостью нажал на кнопку, и стекло послушно и тихо поехало вверх. — Ну ты даешь! — удивленно покачал головой Максим — Слушай, а ты не заболел? Что-то ты плохо выглядишь. Вон и глаза красные, как у окуня. Не спал что ли? — Не спал, — буркнул Березин. — Оно и видно. — Слушай, Королев, мне сейчас не до шуток, — ответил он с раздражением. — Я совершенно серьезно думаю, что эта девица будет шантажировать Филиппова. А он таких штучек не прощает. Хлопнет он ее, как пить дать — хлопнет! Если уже не… — Так, стоп психоз! Макс глубоко вздохнул и хлопнул ладонями о колени: — Ну вот что. Я сейчас возьму ребят, мы поедем в область и постараемся все осмотреть, хотя, мне кажется, что это пустышка. И вообще, что ты предполагаешь там обнаружить? Хладный труп гражданки Мальцевой? — Типун тебе на язык! Надеюсь, что до этого еще не дошло, хотя все возможно. Макс, прошу тебя, пошурши там. Может подвал там есть или погреб? Не знаю, может это действительно паранойя, но предчувствие у меня очень нехорошее. Думаю, что наш маньяк не будет сидеть сложа руки, ведь насколько я сумел понять, эта Мальцева может утопить его, как кутенка. Блин! И кто меня вчера за язык тянул?! — Давай, Леха, поезжай-ка ты к офису этого «Фармконтакта» и постарайся ее там перехватить. И успокойся, я тебя прошу! Макс вышел из машины, а Березин в который раз набрал уже наизусть заученный номер Вероники. Трубка отозвалась длинными гудками и в конце просьбой оставить сообщение. * * * …Перед закрытыми глазами метались радужные пятна, как в детской игрушке, которую в детстве подарил Веронике папа. Калейдоскоп. Вот как она называлась. Маленькая Вероника очень любила, приникнув глазом к концу этой небольшой трубочки, медленно поворачивать ее и наблюдать, какие причудливые узоры складываются из мелких разноцветных стеклышек. Когда соседский мальчишка по имени Валерка увидел калейдоскоп, то непременно захотел разломать его, чтобы достать «несметные сокровища». Он отнял у Вероники игрушку и разломал ее. В ладони оказалась горсточка совершенно обычных осколков, волшебство пропало, сказка растаяла… В тот день Вероника долго и безутешно плакала… Сейчас тоже было ощущение того, что Вероника, как в детстве, смотрит, как меняются разноцветные хитросплетения. Но только тогда эти картинки не вызывали страха, не будили ужас, а напротив, были интересными и загадочными. А еще почему-то не хватало воздуха, несмотря на то, что было холодно. Вероника пыталась втянуть его ноздрями, ртом, но что-то мешало. Горло першило и кашлянуть почему-то тоже не получалось… Это, наверное, просто сон. Просто надо проснуться. Вероника слышала, что бывают такие кошмары, из которых сложно вынырнуть и для нее это всегда было удивительно. Как это — бояться во сне? Сама она всегда спала очень хорошо. Особенно в родительском доме, после сытного ужина, который готовила ее мама. К ужину обязательно было розовое сало, до которого Вероника была большая охотница, домашние пельмени с густой жирной сметаной и вкусный вишневый пирог, который обязательно надо было есть с пылу, с жару. В родительском саду росли три старых вишневых дерева. Вероника собирала красно-бордовые спелые ягоды в корзину, повешенную на шею, и после этого руки три дня нельзя было отмыть даже с мылом… Мама учила ее раскатывать тесто для пирога и Вероника обсыпалась мукой вся, как говорил отец — «от ушей до хвоста». Скалка непременно скатывалась на пол, а вишня растекалась сладко-кислой бордовой лужицей. Тогда мама смеялась над ней и выпроваживала дочку с кухни, а сама колдовала над тестом… Все это было в той жизни, когда не надо было бороться за место под солнцем, когда ее не передергивало от старушек на улицах, когда не было еще маленького швейцарского кафе с воздушными круассанами. А были простые мама и папа, бабушка и дедушка, когда были походы на речку и за грибами, калейдоскопы, мягкие игрушки и семейные ужины, вкуснее которых ничего себе и вообразить нельзя… Вероника постаралась пошевелиться, но внезапная резкая боль пронизала ее всю до самых кончиков ногтей. Она вскрикнула, но услышала только хриплый глухой звук. Сделав над собой усилие, Вероника постаралась открыть глаза. — Ну, что, сучка, оклемалась? Или ты всерьез думала, что сможешь играть со мной в кошки-мышки? Я же предупреждал, что это слишком опасно. Сухие воспаленные глаза с трудом рассмотрели силуэт, освещенный слабым светом грязной молочной луны. Человек, облаченный в непромокаемый плащ и высокие сапоги, стоял напротив Вероники. Такая же одежда была и у ее отца, когда тот ездил на рыбалку на речку Сошку, что протекала неподалеку от их дома. Правая рука, стоящего перед ней человека, заканчивалась хищным узким лезвием большого ножа. Она изо всех сил напрягла зрение, вглядываясь в его лицо. Наконец пелена немного рассеялась и она узнала его. В реальность происходящего поверить было почти невозможно. Неужели это тот самый Виктор Михайлович Филиппов — рыцарь, прилежный семьянин, любящий и заботливый отец?! Неужели это чудовище, стоящее перед ней, и есть тот самый мужчина, которого она, Вероника, не щадя сил и времени так долго и упорно добивалась?! Она наконец поняла, почему даже простой глоток воздуха дается с трудом: рот был заткнут грязным скользким кляпом, а руки и ноги опутаны веревками. Тело ломило так сильно, что на минуту ей показалось, что внутри нее не осталось ни одной целой кости. Сильная рука грубо выдернула кляп, так, что передний зуб надломился. Вероника, вскрикнула. Человек перед ней приложил палец к губам, отрицательно покачал головой и показал нож. — Я, моя милая Вероника, очень хотел бы знать, где спрятаны фотографии. И чем раньше ты все мне расскажешь, тем быстрее умрешь. Ты сама виновата в том, что произошло, — он пожал плечами и продолжал: — Ты девочка умная, сообразительная и должна понимать, что оставить тебя в ивых я просто не могу. Хочу сразу предупредить, что здесь кричать можно, но не рекомендуется. И шутить, как ты понимаешь, я не настроен, — голос был спокойным, речь — рассудительной и тем страшнее было вникать в смысл сказанного. — Дайте мне воды! — с трудом проговорила она и не узнала свой голос. Человек вновь покачал головой. Лезвие взметнулось и прошло по щеке, рассекая кожу. Странно, но боли Вероника не почувствовала, только горячая струйка крови потекла за шиворот, обжигая лицо и шею. Девушка дернулась и застонала. Человек сморщился от отвращения, на его лице возникло выражение крайней брезгливости. — Уверен, если бы она все-таки выросла, то стала бы такой же лживой и продажной тварью, как ты! Вы готовы на все, ради собственного благополучия. Готовы отнимать то, что не принадлежит вам, готовы рушить судьбы других людей, если ВАМ это нужно. Та отняла у меня семью, а ты хочешь отнять свободу. Но я вам не дамся, нет! Я убил ее. И тебя тоже убью. Я сильнее вас! Запекшимися губами Вероника пыталась хватать воздух. — Я прошу, не надо! За что? — прохрипела она. Вместо ответа снова последовал сильный удар в незащищенный живот, который заставил Веронику скрючиться на сыром полу. Как издалека она услышала собственный безумный вопль боли и ужаса и наконец вспомнила все, что случилось с ней накануне. * * * …В ресторан она приехала заранее и выбрала самый отдаленный от барной стойки столик. Заказав бокал красного вина, она в который раз за день постаралась собраться с мыслями. Главное — уверенность и напор. Риск и блеф! Все фишки — на зеро и можно сорвать банк. И все же где-то, в самой глубине сознания, металась подлая мыслишка: «А может бросить все к черту? Ситуация слишком опасна! Этот человек не из тех, что останавливается на полпути. Для него твоя жизнь ничего не значит и ему плевать на то, что ты строишь какие-то планы и до безумия хочешь жить в маленьком уютном домике в швейцарских Альпах. Остановись, нажми на тормоз, уходи, пока не стало слишком горячо!» Но Вероника старательно гнала от себя эту трусость, запивая ее вином. Он появился в дверях как всегда подтянутый, в сером элегантном плаще и поискав ее глазами, проследовал к ней. — Итак, Вероника, я надеюсь, что повод, по которому вы меня выдернули из дома на ночь глядя, был действительно весомый, — сказал мужчина из ее недавних грез, присаживаясь напротив. — Не сомневайтесь, Виктор Михайлович. Уверяю, вам будет интересно. Будете что-нибудь заказывать? Вино не советую, оно здесь какое-то кислое, — Вероника слегка сморщила свой хорошенький носик и ослепительно улыбнулась подошедшему официанту. — Минеральной воды без газа и «американо» без сахара, — негромко сделал заказ Филиппов и выжидающе посмотрел на собеседницу. Несмотря на видимую невозмутимость, девушка нервничала. Пальцы быстро крутили зажигалку, а кончик красиво очерченных губ слегка подергивался. — Виктор Михайлович, не буду вас бомбардировать ненужной информацией и обойду все детали. Важно то, что я теперь знаю некоторые моменты из вашей биографии, которые вы старательно пытаетесь скрыть от окружающих. Вы понимаете меня? — Боюсь, что не совсем. О каких именно моментах моей жизни вы говорите? — он взглянул на нее и она мысленно передернулась: столько холода было в этом взгляде!