Он почти полностью загородил собой проникавший в укрытие свет, поэтому учуял смерть раньше, чем увидел. Вонь прокисшей рвоты, крови и кала ударила ему в ноздри. Казалось, воздух хижины пропитался разложением и злом. Этот запах не был ему незнаком, но он, как всегда, едва сдержал мощный порыв к тошноте. Справившись с отвращением, Адам нагнулся, свет хлынул поверх него, и он впервые разглядел тело. Дигби Сетон по-собачьи заполз умирать в угол, и смерть его не была легкой. Жалкое тело, холодное и застывшее, привалилось к дальней стене, колени были подтянуты почти к самому подбородку, голова задрана, словно остекленевшие глаза пытались напоследок увидеть свет. Мучаясь в агонии, он перекусил нижнюю губу почти надвое, и полоса крови, почерневшая, смешалась с рвотой, застывшей на подбородке и на лацканах когда-то элегантного пальто. Окровавленными руками Дигби Сетон рыл земляной пол, и теперь земля была размазана по лицу, осталась в волосах, набилась в рот, словно в предсмертном безумии он хотел хотя бы так раздобыть каплю свежести, влаги. В шести дюймах от тела валялась фляжка без крышки. — Кто это, Адам? — раздался голос Джейн Дэлглиш. — Дигби Сетон. Не входи. Мы ничего не можем сделать для него. Он пролежал мертвый не менее двенадцати часов. Судя по виду бедняги, его убил какой-то яд раздражающего действия. Адам услышал ее вздох и невнятное бормотание. Потом она спросила: — Мне сходить за инспектором Реклессом или лучше я останусь здесь? — Позови его, а я покараулю здесь. Отправившись сам, он сэкономил бы минут десять-пятнадцать, но помочь Сетону уже было нельзя, а оставлять тетю одну в этом пропахшем смертью месте было бы бесчеловечно. К тому же она ходила быстро, так что промедление ожидалось недолгое. Джейн Дэлглиш ушла, и Адам проводил ее взглядом. Тогда он поднялся на песчаную дюну и нашел там защищенное от ветра углубление, где можно было сидеть, упершись спиной в тростник. С этой высокой точки удобно было наблюдать за укрытием; справа открывался вид на весь пляж, слева — на тропу за дюнами. Время от времени он видел высокую фигуру быстро удалявшейся тети Джейн. Судя по всему, она набрала отличный темп, однако Реклесс и его люди с носилками появятся минут через сорок пять. Машине «Скорой помощи» не подъехать к пляжу близко, а кратчайшим путем к убежищу служила тропинка. Нагруженные своими приспособлениями, да еще на сильном ветру, они будут долго добираться сюда. Дэлглиш провел в укрытии несколько минут, но уже ясно и четко представлял картину преступления. То, что Дигби Сетона убили, не вызывало сомнений. Хотя он не обыскивал труп — это было обязанностью Реклесса — и даже не трогал его, не считая секундного прикосновения, чтобы определить, что оно холодное и имеет место трупное окоченение, Адам почти не сомневался, что никакой записки о самоубийстве не найдут. Дигби Сетон — незамысловатый, разболтанный, глуповатый молодой человек, радовавшийся свалившемуся на него богатству, как ребенок — новой игрушке, полный счастливых планов создания новых ночных клубов, больших и сияющих, вряд ли стал бы сводить счеты с жизнью. К тому же даже Дигби хватило бы ума найти более легкий способ сделать это, чем выжигание ядом своего желудка и кишок. Рядом с трупом не было других емкостей, кроме фляжки. Несомненно, яд находился в ней, причем большая доза. Дэлглиш размышлял, что бы это могло быть. Мышьяк? Сурьма? Ртуть? Свинец? Данные виды отравления имеют схожие внешние признаки. В свое время патологоанатомы ответят на все вопросы: что за яд, какая доза, сколько времени потребовалось, чтобы вызвать смерть. За остальное отвечал Реклесс. Но если предположить, что яд подсыпали во фляжку, то кто наиболее вероятный подозреваемый? Тот, кто располагал доступом к яду и к фляжке, это очевидно. Человек, хорошо знакомый с жертвой; знавший, что Дигби, скучая в одиночестве, не избежит соблазна приложиться к фляжке, прежде чем брести домой на безжалостном ветру. Это сразу наводило на мысль о человеке, способном уговорить его встретиться в укрытии. Иначе зачем ему сюда тащиться? Никто на Монксмире не слышал об увлечении Дигби Сетона наблюдением за птицами или прогулками. Да и одет он был не для подобных занятий. Никакого бинокля. Так что это, без сомнения, являлось убийством. Даже Реклесс вряд ли предположил бы, что смерть Дигби Сетона была естественной или что какой-то обладатель извращенного чувства юмора отнес труп в укрытие, чтобы преподнести Адаму Дэлглишу и его тетушке неприятный сюрприз… У Дэлглиша не было сомнения, что два убийства связаны между собой, но его поражало, насколько они несхожи. Можно подумать, что их задумали и осуществили люди несовместимого склада. Убийство Мориса Сетона осложнено без всякой видимой необходимости. При всей трудности доказательства умышленности данного преступления при наличии заключения патологоанатома о смерти от естественных причин, в ней было мало естественности. Выглядело все так, словно убийце понадобилось доказать свой ум и настоятельную необходимость разделаться с Сетоном. Новое же убийство было проще, прямее. Вердикт о смерти по естественным причинам исключался. Убийца не пытался посеять сомнения. Не сделал даже попытки создать впечатление самоубийства, навести на мысль, будто Дигби покончил с собой в приступе горя по убиенному брату. Сфальсифицировать самоубийство было бы нетрудно, и Дэлглиш счел важным отсутствие попытки сделать это. Он как будто уже понимал, чем это объяснялось. Ему пришла на ум по крайней мере одна причина, почему преступнику понадобилось избежать предположения о самоубийстве от горя или в связи с замешанностью в смерти брата. Сидеть в убежище из песчаного тростника было на удивление тепло и уютно. Адам слышал свист ветра в дюнах и мерные удары волн о берег, но высокая густая трава прикрывала его так хорошо, что у него возникло странное ощущение изолированности, будто шум ветра и волн доносился откуда-то издалека. Сквозь траву виднелось укрытие — знакомое, лишенное оригинальности, нарочито примитивное, просто хижина, такая же, как дюжина других по периметру птичьего заповедника. Ему почти удалось убедить себя, что отличия действительно отсутствуют. Чувство отрезанности от мира, нереальности было таким сильным, что Адам поймал себя на глупом побуждении пойти проверить, на месте ли тело Сетона. Джейн Дэлглиш не теряла времени. Через сорок пять минут Адам заметил вдали человеческие фигуры. Люди то ненадолго оказывались на виду, то опять пропадали за дюнами. Дэлглиш удивился, что они не подошли ближе. Но вскоре они выросли уже из-за ближайшего поворота. Борясь с ветром, люди волокли на себе много вещей, имея вид крайне неорганизованной и отчасти даже деморализованной экспедиции. Реклесс выделялся среди остальных нахмуренностью, близкой к злости, и своим неизменным плащом, застегнутым до самого подбородка. При нем находились его сержант, полицейский медик, фотограф и двое молодых констеблей с носилками и рулоном брезента. Говорить было почти не о чем. Дэлглиш прокричал инспектору на ухо свой рапорт и вернулся в воронку в дюнах, чтобы не мешать. Это не его дело. Им не нужен лишний человек, топчущийся на мокром песке перед хижиной. У полиции много работы, сопровождавшейся криками и жестикуляцией. Стоило им подойти, ветер как назло задул еще сильнее, и на относительно загороженной дюнами тропе тоже стало трудно друг друга расслышать. Реклесс и врач скрылись в хижине, недаром именовавшейся укрытием — там не властвовал ветер. Зато царила духота и запах смерти. Дэлглиш знал, что долго они там не пробудут, и действительно, минут через пять они вышли на свежий воздух, уступив место фотографу, самому рослому в группе, который, согнувшись чуть ли не вдвое, долго протискивал в дверной проем свои принадлежности. Двое констеблей занимались безнадежным делом — пытались установить вокруг убежища брезентовую ширму. Брезент пузырился, норовил улететь, хлестал их по ногам при каждом порыве ветра. Дэлглиша их напрасный труд удивлял: на безлюдном берегу следствию не грозило нашествие зевак, а заметенные песком подступы к укрытию вряд ли были усеяны важными для раскрытия преступления следами. К укрытию вели три цепочки следов: его собственные, тети Джейн и еще одна, предположительно самого Дигби Сетона. Их уже измерили и сфотографировали, и ветер должен был вот-вот запорошить их песком. Через полчаса труп вынесли из укрытия и положили на носилки. Пока констебли возились с прорезиненным покрывалом и с ремнями, Реклесс сообщил Дэлглишу: — Вчера днем мне звонил ваш друг, некий Макс Герни. Похоже, он пока держит при себе интересную информацию о завещании Мориса Сетона. Неожиданное вступление! — Я обедал с ним, — произнес Дэлглиш. — Он спрашивал, следует ли ему связаться с вами. — Он так и объяснил. Сами понимаете, он мог бы и сам сообразить. Сетона нашли мертвым, с признаками насилия на теле. Логика подсказывает, что мы проявим интерес к денежной стороне дела. — Возможно, он одного с вами мнения, что это была естественная смерть, — предположил Дэлглиш. — Вероятно. Но вряд ли его это касается. Так или иначе, он соизволил сообщить мне кое-что любопытное. В «Сетон-Хаусе» не было упоминаний об этом. — Сетон напечатал письмо под копирку. Герни пришлет вам оригинал со следами копировальной бумаги на обороте. Похоже, кто-то уничтожил второй экземпляр. — Кто-то… — мрачно повторил Реклесс. — Может, даже сам Сетон. Я пока не изменил своего мнения о том, было ли это убийством. Но вы, наверное, правы. Особенно учитывая это. — Он указал на носилки, которые полицейские пытались приподнять. — Сомнений нет: самое что ни на есть убийство. Теперь у нас появился выбор: либо один убийца и один неприятный шутник, либо один убийца и два преступления, либо два убийцы. Дэлглиш позволил себе предположение, что в столь тесном кругу последнее маловероятно. — Маловероятно, Дэлглиш, но не исключено. В конце концов, между двумя смертями мало общего. В данном убийстве все сработано грубо и бесхитростно. Слоновья доза яда во фляжке Сетона и уверенность, что он рано или поздно приложится к ней. Все, что требовалось от преступника, — сделать так, чтобы к моменту, когда это произойдет, врачебная помощь оказалась недоступной. Хотя даже она, судя по его виду, не помогла бы… Дэлглиш размышлял, как убийца убедил Сетона отправиться в укрытие. Уговорами, угрозами? Кого ожидал встретить здесь Сетон — друга или врага? Если последнее, то разве он пошел бы на встречу один и безоружный? А если предположить свидание другого типа? Ради кого на Монксмире Дигби Сетон согласился бы преодолеть две мили по морскому берегу в холодный осенний день, да еще при сильном ветре? Носилки уносили. Одному констеблю, судя по всему, приказали остаться караулить укрытие. Остальные потянулись за трупом гуськом, как процессия не позаботившихся о своем внешнем виде скорбящих. Только Дэлглиш и Реклесс шли рядом, но тоже молча. Впереди бугор под покрывалом покачивался на носилках, следом за вилянием носильщиков на кочковатой тропе. Края брезента ритмично хлопали, как парус на ветру, а морская птица, паря над трупом, долго издавала истошные крики, как мятущаяся душа, пока не описала широкий круг и не унеслась в сторону болота. 2 Застать Реклесса одного Дэлглиш смог только под вечер. Дневное время инспектор посвятил допросу подозреваемых и выяснению передвижений Дигби Сетона в последние дни. В «Пентландс» он добрался к шести часам якобы с целью снова расспросить мисс Дэлглиш, не видела ли она одинокого гуляющего в направлении Сейзуэлла и нет ли у нее догадки, кто мог надоумить Дигби Сетона отправиться в укрытие. На оба вопроса он получил ответы раньше, в «Зеленом человечке», где Дэлглиш с тетей рассказали под протокол об обнаружении трупа. Джейн Дэлглиш сообщила, что весь вечер понедельника провела у себя в «Пентландсе» и никого не видела. Хотя, оговорилась она, Дигби и любой другой могли бы пройти к укрытию по нижней тропе между дюнами или по пляжу и не быть замеченными ею, потому что протяженность этого пути из «Пентландса» не видна. — Все равно он должен был пройти мимо вашего коттеджа, чтобы выбраться на тропу, — заявил Реклесс. — Разве в этом случае вы могли его проглядеть? — Вполне могла, если он держался ближе к скалам. Есть отрезок ярдов в двадцать длиной, между моим выходом на пляж и тропой, на котором я могла бы его заметить. Но не заметила. Вероятно, он не хотел, чтобы его видели, и выбрал удобный момент, чтобы прошмыгнуть мимо. — Это предполагает тайное свидание, — пробормотал Реклесс, будто размышляя вслух. — Не такой это был человек, чтобы в одиночку пойти любоваться птицами. К тому же он вышел, когда уже стемнело. Мисс Кедж говорит, что вчера в «Сетон-Хаусе» он пил чай сам. С утра ее ждали грязные чашки. — А ужин? — уточнила мисс Дэлглиш. — Он остался без ужина. Умер, судя по всему, не дождавшись вечерней трапезы. Вскрытие, конечно, установит точно. Джейн Дэлглиш попросила извинить ее и ушла в кухню, готовить еду. Адам решил, что она тактично оставила его с Реклессом наедине. Как только за ней закрылась дверь, он обратился к инспектору: — Кто видел его последним? — Лэтэм и Брайс. Но почти все признаются, что провели с ним вчера какое-то время. Мисс Кедж видела его мельком после завтрака, когда возилась в доме. Он оставил ее в роли секретаря и прислуги и использовал, надо полагать, как его сводный брат. Потом отобедал с мисс Колтроп и ее племянницей в коттедже «Розмари» и ушел в начале четвертого. На обратном пути в «Сетон-Хаус» заглянул к Брайсу, поболтать о возврате вашей тетушке топорика и попытаться узнать, что погнало вас в Лондон. Похоже, эта ваша экскурсия вызвала всеобщий интерес. У Брайса находился Лэтэм, и они проводили время втроем до начала пятого, когда Сетон откланялся. — Что на нем было? — Та же одежда, в которой его нашли. Фляжка могла находиться где угодно: в кармане пиджака, брюк, пальто. В «Розмари» он снял пальто, и мисс Колтроп убрала его в шкаф в прихожей. У Брайса положил его на спинку кресла. Фляжку никто не видел. На мой взгляд, подсыпать в нее яд мог любой из них: Кедж, Колтроп, Марли, Брайс, Лэтэм… Любой! И не обязательно вчера. Дэлглиш заметил, что инспектор не упомянул его тетю, что не означало, разумеется, ее отсутствия в списке подозреваемых. — Я не продвинусь далеко вперед, — продолжил Реклесс, — пока не получу результаты вскрытия и не узнаю, что это был за яд. Тогда посмотрим. Доказать наличие у кого-либо из них яда будет несложно. Это не такое снадобье, которое можно купить по рецепту семейного врача в аптеке. Дэлглиш мог бы поделиться догадкой, что это за яд и откуда взялся, но промолчал. Они и так выдвинули много предположений, еще не владея фактами, поэтому разумнее дождаться результатов вскрытия. Если он прав, то Реклессу будет далеко не просто доказать, кто владелец яда. Существовал источник, доступ к которому имелся почти у каждого на Монксмире. Адам заранее сочувствовал инспектору. Минуту они сидели молча. Дэлглиш чувствовал, как сильно между ними напряжение. Ему были неведомы ощущения Реклесса, зато собственное неудобство и неприязнь он ощущал, испытывая от этого бессильное раздражение. Адам поглядывал на инспектора с интересом, мысленно выстраивая его словесный портрет: скулы широкие, плоские, с гладкими белыми участками кожи по бокам рта, обвисшие внешние уголки глаз, легкое подергивание верхней губы — единственный признак наличия у инспектора нервов. Бескомпромиссное в своей банальности, даже безликости, лицо. И все же, несмотря на грязный плащ и серый цвет лица — признак усталости, он оставался личностью, источал силу. Другие, наверное, не сочли бы эту личность притягательной, но дела это не меняло. Внезапно Реклесс, словно приняв решение, хрипло произнес: — Начальник полиции графства намерен прибегнуть к помощи Скотланд-Ярда. Сейчас он раздумывает, следует ли так поступить. Но, по-моему, решение уже принято. Многие скажут: давно пора. Дэлглиш промолчал. Реклесс, не глядя на него, добавил: — Он считает, как и вы, что два преступления связаны между собой. Адам не знал, следует ли считать это обвинением, что он пытался воздействовать на начальника полиции. Он не помнил, делился ли с Реклессом этой точкой зрения — на его взгляд, совершенно очевидной. Высказавшись в этом смысле, он продолжил: — Вчера в Лондоне я сообразил, как могли убить Мориса Сетона. Пока это не более чем догадка, одному Богу известно, как вы станете это доказывать. Но я, кажется, знаю, как все произошло… Он кратко изложил свою версию, тщательно следя за голосом, чтобы инспектор не уловил ноток критики или самодовольства. Тот молча выслушал его и спросил: — Что навело вас на эти мысли, мистер Дэлглиш? — Завещание Сетона, его поведение за столиком в клубе «Кортес», упрямое желание всегда останавливаться в клубе «Кадавр» в одном и том же номере, даже архитектура его дома. — Полагаю, могло быть и так, — кивнул Реклесс. — Но, не располагая признательными показаниями, я никогда не сумею этого доказать. Разве что кто-нибудь запаникует… — Можете поискать оружие. — Забавное оружие, Дэлглиш. — И все же оказавшееся смертельным. Реклесс достал из кармана военную топографическую карту и расстелил ее на столе. Они склонились над ней. Карандаш инспектора начертил вокруг Монксмира круг с радиусом в двадцать пять миль. — Здесь? — спросил он. — Или здесь. Будь я убийцей, я бы искал, где глубже. — Но не в море, — произнес Реклесс. — Вдруг всплывет? Вдруг будет возможно опознание? Хотя вряд ли кто-то связал бы это с преступлением. — Вы бы связали. На подобный риск убийца не пошел бы. Лучше выбросить туда, где ни за что не найдут или найдут очень не скоро. Если не в старую шахту, то в канализацию или в реку. Я поискал бы там. Реклесс нарисовал на карте три маленьких крестика. — Мы начнем вот тут, мистер Дэлглиш. Очень надеюсь, что вы с Божьей помощью окажетесь правы. Иначе мы напрасно потеряем время, а ведь у нас теперь не одна, а две смерти. Он молча сложил карту и ушел.