– Но должно ведь было у вас сложиться какое-нибудь мнение о нем? – Стиг Нюман. как и все мы, грешные, был человеком сложным, – туманно произнес врач. – Больше вы ничего не можете о нем сказать? – Ничего. – Благодарим. – До свиданья, – сказал Гюнвальд Ларссон. На этом беседа закончилась. Когда специалист-гастроэнтеролог удалился, Гюнвальд Ларссон принялся хрустеть пальцами, методично вытягивая один за другим, – пренеприятнейшая привычка. Колльберг наблюдал эту процедуру с кротким отвращением. Наконец он сказал: – Ларссон! – Ну чего? – Зачем ты так делаешь? – Хочу и делаю, – ответил Ларссон. Колльберга по-прежнему одолевали разные вопросы, и после некоторого молчания он сказал: – Ты можешь представить себе, о чем он думал, ну, тот, который лишил жизни Нюмана? После убийства? – Откуда ты знаешь, что это был он? – Очень немногие из женщин умеют обращаться с таким оружием и еще меньше носят ботинки сорок пятого размера. Итак, можешь ты представить или нет? Гюнвальд Ларссон поглядел на него спокойными ясно-голубыми глазами и сказал: – Нет, не могу. Я что, ясновидец, что ли? Он поднял голову, откинул со лба белокурые волосы, прислушался и сказал: – Это что еще за шум? Где-то поблизости звучали возбужденные голоса, раздавались выкрики. Колльберг и Гюнвальд Ларссон тотчас выскочили из комнаты и бросились на крыльцо. Они увидели черно-белый полицейский мини-автобус. Возле автобуса они увидели пять молодых полицейских, которые под предводительством пожилого чина в форме гнали от крыльца кучку лиц в гражданской одежде. Полицейские образовали цепь, а предводитель грозно вздымал резиновую дубинку над своей седой, коротко остриженной макушкой. Среди гражданских они увидели несколько фоторепортеров, медсестер в белых халатах, шофера такси в форменной куртке и еще несколько человек различного пола и возраста. Плюс обычное число зевак. Некоторые из гражданских вслух выражали свое возмущение, а один из тех, кто помоложе, что-то поднял с земли. – Давай, давай, ребята, – скомандовал старшой, – довольно с ними цацкаться! В воздухе мелькнули пять белых дубинок. – Отставить! – крикнул Гюнвальд Ларссон металлическим голосом. Все замерло. Гюнвальд Ларссон шагнул вперед и осведомился: – В чем дело? – Очищаю территорию перед заграждением. Золотой кант на рукаве свидетельствовал о том, что Ларссон имеет дело с первым помощником комиссара. – А на кой черт здесь понадобилось заграждение? – рявкнул Ларссон. – Да, Хульт, – сказал и Колльберг, – вообще-то Ларссон прав. А ребят ты где набрал? – Вспомогательные силы из пятого участка, – отвечал человек с золотым кантом, машинально став по стойке «смирно». – Они здесь уже были, ну я и принял на себя командование. – Развяжись немедленно с этими идиотами, – сказал Гюнвальд Ларссон. – Поставь лучше охрану на лестнице, и она помешает посторонним лицам проникнуть внутрь здания. Хотя я очень сомневаюсь, что в этом есть надобность. А остальные пусть лезут в машину и катятся в свой участок. Там они нужней. Из глубины автобуса донеслось потрескивание коротковолновою приемника, и металлический голос произнес: – Первого помощника комиссара Харальда Хульта просят соединиться с диспетчерской для установления последующей связи с комиссаром Беком. Хульт по-прежнему держал дубинку в руке и, насупясь, глядел на обоих детективов. – Ну так как? – спросил Колльберг. – Намерен ты выходить на связь или нет? Тебя, похоже, разыскивают. – Все в свое время. – отвечал Хульт. – А кстати сказать, я сегодня здесь по доброй воле. – Не убежден, что здесь требуются добровольцы, – произнес Колльберг. И был не прав. – Ерунда все это, – сказал Гюнвальд Ларссон. – Во всяком случае, здесь я выяснил все, что нужно. Он тоже был не прав. Едва он сделал первые размашистые шаги в сторону своей машины, где-то щелкнул выстрел, и чей-то пронзительный, испуганный голос закричал: «Спасите!» Гюнвальд Ларссон остановился в растерянности и взглянул на свой хронометр. Было двенадцать часов десять минут. Колльберг мгновенно насторожился. Уж не этого ли он ждал все время? XXI – Так вот, по поводу Эриксона, – сказал Меландер и отодвинул от себя стопку бумаг. – Это очень долгая история. Но вам она наверняка известна, хотя бы частично. – Давай уговоримся, что нам ничего не известно, и рассказывай с самого начала, – предложил Мартин Бек. Меландер откинулся на спинку стула и начал набивать трубку. – Ладно, – сказал он. – Сначала так сначала. Оке Эриксон родился в тысяча девятьсот тридцать пятом году. Он был единственным ребенком в семье токаря. В пятьдесят четвертом он кончил реальное училище, через год был призван на военную службу, а отбыв ее, поступил в полицию. Был зачислен на подготовительные курсы и одновременно вступил в Финский союз футболистов. Он раскурил трубку и выпустил над столом облачко дыма. Рённ, сидевший напротив, закашлялся демонстративно и укоризненно. Меландер не обратил на кашель Рённа ни малейшего внимания и продолжал дымить. Он говорил: – Таково краткое извлечение из ранней и сравнительно неинтересной для нас части его жизни. В пятьдесят шестом он стал участковым в округе Святой Екатерины. О пятьдесят седьмом сказать нечего. Полицейский из него, сколько можно судить, получился посредственный, не очень хороший и не очень плохой. Жалоб на него не поступало, но я также не могу припомнить, чтобы он как-нибудь отличился. – Он все время служил в одном и том же округе? – спросил Мартин Бек, который стоял у дверей, возложив руку на шкаф с документами. – Нет. – ответил Меландер. – Он сменил за первые четыре года три или четыре округа. Меланлер умолк и наморщил лоб. Потом вынул трубку изо рта и ткнул чубуком в сторону Мартина Бек. – Беру свои слова назад, – снова начал он. – Я сказал, что он никак не отличался. Я ошибся. Он отлично стрелял, побеждал на всех соревнованиях. – Верно. – подал голос Рённ. – Это даже я помню. Пистолетом он здорово владел. – Из винтовки он стрелял не хуже, – дополнил Меландер. – Когда он добровольно пошел на курсы командного состава, каникулы он всегда проводил в лагере футбольного общества. – Ты сказал, что он в первые годы сменил три или четыре округа, – сказал Мартин Бек. – А не случалось ли ему работать под началом у Нюмана? – Да, некоторое время. С осени пятьдесят седьмого и весь пятьдесят восьмой. Потом Нюману дали другой округ. – Не знаешь, какие у них были отношения? Нюман ведь не церемонился с теми, кого недолюбливал. – Нет никаких указаний на то, что Нюман относился к Эриксону хуже, чем к другим новичкам. И жалобы Эриксона меньше всего касаются событий этого периода. Но, зная методы Нюмана, с помощью которых тот, по его собственному выражению, «делал мужчин из сопливых щенков», нетрудно себе представить, что и Эриксону доставалось по первое число.