– Света, открой! Потом отлип от двери и снова с разбега врубился в нее. * * * Небольшая круглая беседка с решетчатыми стенами, густо увитыми вьющейся зеленью. Настолько густо, что сквозь них невозможно узнать проходящего мимо человека – видна только его тень. В беседке вкопан одноногий стол, на нем большая бутылка минеральной воды. Справа и слева от стола на деревянных скамейках сидят: генерал Пятиплахов, Петрович, Лолита Обломова и Майка. Между ними в полуразвалившемся, но когда-то породистом плетеном кресле сидит худой, можно даже сказать, щуплый человек в сиреневой больничной пижаме с черной, короткой, но неаккуратной бородой. Глаза его глубоко запали в глазницы, и в них угадывается легкое неопасное безумие. На губах то появляется, то исчезает едва заметная улыбка. Он немного похож на Ленина в Горках в 1923 году и выглядит хозяином, принимающим жалостливую, церемонную депутацию. Судя по всему, он только что закончил что-то рассказывать. Майка осторожно погладила его по сиреневому рукаву и по-взрослому нахмурила брови. Понятно, что она ни за что не вылезла бы сейчас с какой-нибудь безапелляционной репликой. Петрович выпятил губы и кивнул. Он в хорошей форме и выглядит даже немного моложе своего старинного друга Жени Печорина, к которому прикатил с товарищеским визитом, захватив и других друзей. Видно, что дела у него идут неплохо и от этого ему немного неловко. – Подожди, я не успел подсчитать, сколько всего было смертей. – Семь, – вступил Пятиплахов. Он выглядит даже лучше Петровича, одет в гражданское, но на плечах как будто можно разглядеть новые погоны с многочисленными звездами. И чувствуется, что пропуск у него ни в коем случае не просрочен. – Да, семь, – кивнула Лолита. На левой щеке у нее несколько тонких белых шрамов, чего раньше не было. Майка не вмешивается, скромно поглядывая то на одного, то на другого взрослого. Петрович кивнул, поблагодарив всех, кто дал подсказку. – В прошлом всего, значит, три. Одна – на Алтае, ввиду того, что твою бабушку зарубили, когда она была беременна твоей мамой. – Его передернуло. – Привидится же такое! Майка загнула один палец. Петрович погладил ее по голове и продолжил: – Вторая – озеро Иссык. Это какой же год? – По-моему, шестьдесят третий. Мне было одиннадцать месяцев, – ответил Евгений Иванович. – Да, ледник съехал в озеро, сель снес одноименный городок. Вы с матерью сидели в автобусе на автостанции. Погибли все, кто там был. Маму твою оглушило, она тебя выронила, волной тебя вынесло на какое-то старое дерево, зацепился пеленкой, хотя и не должен был. – Не совсем было понятно, зачем Петрович повторяет рассказ друга. Видимо, просто особенность характера. Больной только кивнул. – Третья смерть – совсем банальная и совсем недавняя: двадцать миллиграмм энапа на литр с лишним водки и еще какие-то лекарства. – И это было не самоубийство. Я, наоборот, лечился. – Может быть, хватит? – с неожиданной для себя твердостью сказала Лолита. – Зачем ты его мучаешь этими повторами? Печорин улыбнулся: – Совсем нет. Ничего мучительного. Как в кино, только все время странный ракурс, словно я смотрю это кино лежа. – Вперед ногами, – прошептала Майка. Лолита нахмурила на нее брови. Девочка опять стала хорошей и еще раз погладила рукав пижамы. Вступил генерал: – Это все ерунда – смерти, которые не состоялись. Я бы и сам поглядел такое кино о себе. В твоем случае интересно, что дважды эти ситуации были так или иначе связаны с твоей матерью. Печорин улыбнулся. – Так и в третьем случае то же самое: пить в тот раз я ведь начал по случаю маминой скорбной годовщины. Пятиплахов отмахнулся: – Это все не имеет значения. Важно смотреть вперед. Там у тебя четыре смерти и мало что просматривается. Вот тот город, где ты попал, судя по всему, в эпидемию. Ты сказал – явная заграница. Что это – юг? Европа? Китай? На каком языке говорили? Сколько тебе было, по ощущению, лет? Может, с какого-то возраста имеет смысл подзавязать с туризмом? – Когда болеешь, всегда чувствуешь себя стариком, – сказала Лолита. – Кажется, я слышал гудки, почти наверняка не паровозные, а корабельные. Может, порт? – пожал исхудавшими плечами Евгений Иванович. – Паровозов сейчас не бывает, – сказала Майка. – Вот и не езди туда, где порт, – посоветовала Лолита. – А языки совершенно незнакомые. Не английский, не немецкий… лопотание какое-то, рядом, по-моему, лежал негр. – Знаете, сколько языков в мире? – не удержалась Майка. – Не езди в те страны, где может быть такой лепет. Вся Америка в твоем распоряжении, Канада, вся Европа… – А вдруг это была Албания? – осадил Лолиту Петрович. – Уж без Албании всяко можно обойтись, – отступила та. – История с падением вертолета – вообще ерунда, – перешел к следующей смерти Печорина генерал. – Не летай на них, на вертолетах, и всего-то делов. Я бы тоже отказался, легко, если бы не приходилось по работе. Все согласились, что вертолетный случай серьезной опасностью не выглядит. Сколько на свете людей, никогда не пользовавшихся услугами этого транспорта, и никому не приходит в голову их жалеть. Тоже мне обделенность! – Вот третья из будущих твоих кончин… – начал было Петрович. Евгений Иванович сделал ему знак вялой рукой: не надо. – Я еще и сам тут не все додумал. Мне надо хорошенько все вспомнить, уяснить. Как-то там все спутано. – Не хочешь – не надо! – мгновенно согласился старый друг. – Кстати, – поинтересовался Пятиплахов довольно вкрадчивым голосом, явно очень опасаясь задеть больного, – а местные врачи, Модест например, что говорят про твои эти полеты во сне и наяву? Печорин вздохнул: – Второй месяц меня лечат… светил приглашали. Сначала очень извинялись, особенно Модест Михайлович за выходку «зятя». – Сын тоже здесь лежит? – спросила Лолита. – Не знаю, где лежит этот сын, но ко мне относятся тут хорошо. Вот сегодня даже вас всех разрешили ко мне пустить. Все, что я им рассказал, записали, и не один раз. Кем они меня считают – полным психом или частичным, уж и не знаю. Возникла пауза, всегда трудно придумать, что с ней делать. Но у Петровича была домашняя заготовка. Он вынул из кармана пиджака конверт. – Что это? – с живой заинтересованностью спросил Евгений Иванович, вскрыл и сам ответил на собственный вопрос: – Приглашение? – Был у тебя, забирал почту, как договаривались. Кстати, видел твоего деда. Ничего так, в форме. Сказал, что записался в хор. Но не ходит. Это сообщение никого не заинтересовало, все смотрели на конверт. – Приглашение, – подтвердил больной, вскрыв послание. – Куда? – заинтересованно наклонились к нему. – Василиса приглашает меня на защиту докторской диссертации. Причем не своей, а какого-то Егорова. – Это ее муж, – влезла Майка, – я ее знаю, я у нее ночевала; хочет сразу с двух сторон перед тобой покрасоваться, змеюка. – Она не змеюка, – спокойно возразил Евгений Иванович. Майка легко согласилась: – И Нина тоже не змеюка, сразу к тебе отпустила, как я захотела. – Секунду помолчала и добавила: – Ей-то чего, она уже беременная, хотя живота и не видно. Печорин удивился: – А как ты вообще могла узнать, что я здесь, и с кем ты приехала? – Тетя Люба Балбошина все разведала, но ехать к тебе времени у нее совсем не было, вся в делах-делах. – Позвонила мне, съезди, мол, – пояснила Лолита. – Она же за мной ухаживала, когда я… Да я бы и сама. Тебе от Любы привет. – Ты ей тоже передай. И ее медиумам. Знаете, каким образом я «оттуда» вернулся?