– Это перед ним Ипполит Игнатьевич стоял на коленях. – Вот-вот, просил старик – сдайся по-хорошему. Не захотел Рудаков, и – вдребезги! – А третий? – Что третий? – Вы сами сказали – их трое было. С третьим ничего не случилось? Он затянулся. – Пока не слышно. Пока, я думаю. А старик исчез. – И они тут почему-то убеждены, что я знаю куда, – сказал я с искренним возмущением в голосе. – А ты, конечно, не знаешь. – Да откуда?! Тихий дедок, педант, зануда, я говорил – проверьте, может, к родственникам, к друзьям свалил. Морги, наконец, психушки. Скажите, вот вы сказали «пока», третьего «пока» не тронули, вы что думаете – будет продолжение? Кончик его сигареты раскалился. – В машине было три пьяных милиционера. Рудаков вел, он и сбил. Карпец, это тот, что упал с балкона, сидел сзади. Он не спал, но был пьяней всех. Третий сидел справа от водителя, он виноват в том, что заставил Рудакова уехать и не оказывать помощь старушке. Карпец тоже, кстати, на этом не настаивал, на помощи. – А она была еще жива? – Врачи говорят, что еще была, часа полтора-два. Наверно, можно было спасти. Вряд ли, но все же. – Значит, можно было спасти? – Маловероятно, но кто его знает. Если хочешь еще коньяка, наливай сам. – Спасибо. – Вина третьего немного меньше, чем вина Рудакова, но больше, чем вина Карпеца, тебе так не кажется? – Ну-у, наверно, так. – Одного насмерть, второй сломал ногу и ребра. Я молчал, не понимая, куда он клонит. Он задумался. И я вдруг тоже задумался. Мне стала казаться странной такая детальная осведомленность собеседника. Да и коньяк с лимоном в камере – это не норма, думаю, даже в голландской тюрьме. Че-ерт побери! А не влип ли я в самую, что ни на есть простецкую ловушку? Я попытался собраться, вспомнить все, что уже успел выложить. Все, что я мог выложить, было выложено. А какова теперь линия обороны?! Мрачный курильщик вдруг спросил, не глядя в мою сторону: – Скажи, а откуда у тебя визитка генерала Пятиплахова? Причем ведь не армейского генерала. Ты хоть представляешь себе, что это за служба? – Какая служба? Он полез в карман треников и достал маленький бледный прямоугольник. – Ничего не видно. Он достал опять же из кармана маленький, как упаковка «рондо», фонарик и ослепительной белой струей впился в картонку. И я тут же ее узнал. Только… Это была точно она – визитка, которую я получил от Пети Плахова на борту теплохода «Китеж», я не мог забыть этого золотого орла в углу. Вот оно что, значит – игра звуков. Я учился с ним не в одной группе, а всего лишь на одном потоке, а вслух будущего генерала все у нас звали по фамилии, а я решил, что по имени и фамилии. Короче, обыкновенная путаница. Как мог, объяснил то, что сам только что понял: мол, странно, что сам раньше не догадался. Ведь у меня подходящий склад ума. Своего кота, например, я называл Дивуар. И тут же подумал – зачем вру? Ведь это можно проверить. Нет у меня никакого кота. Впрочем, как это проверить? Скажу, что кот уже мертв. Человек в майке слушал внимательно и беззвучно. – Хорошо, что у тебя при обыске нашли эту визитку. – Почему? – Мы подумали, что наши особые службы занялись этим непростым дедушкой. У них, у спецов, все экстрасенсы, все колдуны на учете, все летающие тарелки пронумерованы, понимаешь же, что этим занимаются в государственном масштабе и давно, и тайно. И у нас и в Штатах. – Их же по телевизору показывают. «Битва экстрасенсов». – Мусор, показывают то, что не представляет никакой ценности. Для отвода глаз и выпускания пара. Я был крайне далек от этих материй, и даже, если так можно сказать, по гигиеническим соображениям. Двадцатиминутное общение с рядовым уфологом так загаживает сознание, что лишь пол-литрой можно удалить последствия. – Ты не задумывался, почему сейчас так много разговоров об инопланетянах – книги, фильмы снимаются, сотни, дети индиго опять же, приорат Сиона, Вольф Мессинг, «человек дождя», нацистская база в Антарктиде, нанотехнологии, клонирование… Все телевизоры забиты. – Почему? – спросил я, хотя мне было плевать, но я чувствовал, что собеседнику лучше подыграть ради возможной будущей пользы. Он смачно забычковал окурок. – Хочешь спрятать информацию – прячь в информационном шуме. Понятно? Это было действительно понятно, и я кивнул. – Вот Интернет… Раньше я думал, что настоящее знание – это реальное знание, секрет нашего мира, это чего нет в Интернете. Сеть – она для дебилов, я считал, а у сильных людей свои способы. А потом как-то понял – все намного проще и гениальнее, тайное знание замешано в гуще других, бесчисленных знаний, тонет в океане мертвой, одноразовой информации. Под видом всеобщей доступности всех знаний мы имеем абсолютное погребение немногих реальных и важных. Если бы мировой секрет лежал в каком-нибудь сейфе на дне моря, его теоретически можно было бы обнаружить и использовать. Как смерть Кащея. А тут – ты можешь стучать по клавишам хоть целый год, хоть тысячу лет, а того, что не положено тебе знать, не узнаешь никогда. Я пожал плечами. Надо было помалкивать. Иногда такие разговоры угасают сами собой. Но я зачем-то сказал: – Да-а. – Но ведь надо же его, это знание тайное, из шума информационного извлекать как-то. Когда нужно, правильно? Я и с этой мыслью был согласен, и поэтому охотно кивнул. Собеседник вдруг хищно улыбнулся. Мы подходили в наших рассуждениях к месту и для него самого очень интересному. – Значит, нужен какой-то код. Код, с помощью которого дешифруется этот самый шум и вышелушиваются зерна из плевел. Слово «вышелушиваются» далось ему не без труда. – Но что тогда получается? Опять тот же секрет, тот же сундук с Кащеевой смертью. Только другого рода. Суть одна. Замкнутый логический круг. Надо признаться, я затосковал. Он хотел снова закурить, но раздумал. – Потом, вдруг – озарение! Нет кода! Нет секрета! Нет ничего такого, что может уместиться в одной голове, понятно. Было не очень понятно, но я на всякий случай кивнул. Собеседник все же закурил. Выдохнул дым. – Это как с мировым правительством. Сеть – просто модель, информационная модель мира. Тайное знание, скрытое в сети – аналог мирового правительства, тайно правящего миром. Я выпучил глаза, чтобы не усмехнуться, а выглядело так, будто я потрясен. Николай посмотрел на меня строго, как бы проверяя реакцию. Я кивнул: мол, слушаю, слушаю, и внимательно. Он помедлил немного, давая паузой почувствовать, что сообщит важное. – Понятно, что мировое правительство имеется. Но это не шайка миллиардеров определенной национальности, собравшихся в каком-то кабинете для обсуждения темы «Как мы будем управлять миром». – А что это? – Я выглядел, очевидно, очень наивным, но мне и в самом деле было интересно, как работает мировое правительство. Человек в майке еще раз выдержал паузу, чтобы я окончательно мог проникнуться ответственностью момента. – Мировое правительство – это не ложа какая-нибудь занюханная, не совет директоров сверхкорпорации. Это очень подвижная, из тысяч людей состоящая система, в которую входят и финансисты, и умники университетские, и политики, и народные вожди, и продвинутые журналисты, и философы и так далее. Я считал себя довольно «продвинутым» журналистом, но никогда не ощущал, что чем-то правлю. Сосед продолжал: – Суть в том, что эти люди и в самом деле управляют миром, но иногда даже не знают об этом, о своем участии в команде. Не знают, что в какой-то момент вошли в нее, и не замечают, что выпали. Они все вместе формируют мировой курс развития, но никому не гарантировано постоянное место в этой команде, тем более – место координатора. А она, эта команда, рассыпана по всему миру: там и корейский банкир, и йельский профессор, и немецкий промышленник, и миланский кутюрье, и Егор Гайдар в какой-то момент. Они могут друг друга никогда и не увидеть, и даже не знать о существовании друг друга. Пульсирующая, огромная интеллектуально-духовная плазма. И выпавшие из команды еще долго надувают щеки, являясь всего лишь скорлупой бывшего члена мировой элиты. Главное – никто из них самих ничего не знает наверняка, могут только догадываться, чуять. Всякое масонство – чушь! Оболочка. Ширма. – Да? – спросил я, чувствуя что-то вроде вызова. Как это, простите, чушь?! Нас столько этим пугали и развлекали, а какой-то мужик в трениках отменяет все масонство одним махом! Он вздохнул: – Масонство – это ритуал, это объявленное, закрепленное членство и так далее. Такая же чушь, как ротари-клубы, Римские клубы, союзы там всякие. Жискар д’Эстен поругался со своими масонами, потому что отказался ехать в их ложу, чтобы приниматься в члены: я президент, и хочу, чтобы во дворце. Анекдот! – А-а, – сказал я, потому что в этом месте подразумевалась моя реплика. – Вся суть в том, что никто как бы не принимает глобальных решений. Глобальные шаги складываются из тысяч мелких шажков, которые иногда могут делаться и в сторону от смутно ощущаемой основной линии. Но в результате потом все суммируется в одном глобальном действии. Центр везде и нигде. – Он чему-то криво усмехнулся и быстро добавил: – И власть эта – действующая, а не воображаемая сила. Я понимающе закивал. – И вы решили, что в случае с Ипполитом Игнатьевичем мы имеем дело с частным случаем проявления этой самой… силы? Выходило здорово: Ипполит Игнатьевич – член мирового правительства.