Сколько их было за эти пять дней? Сотня? Тысяча? Им я тоже счёт потерял. Всё ещё не верится, что как конченный нарик, так на её губы подсел. Даже, блядь, от её дыхания торчу. Оно тоже одно на двоих было. Себе ничего не оставил. Всё ей отдал. Не только сердце. Жизнь к ногам. А она? Вытерла подошвы и пошла дальше. Может, она уже замужем? И нет больше Мироновой? Теперь Должанская? Блядь, вот на хрена я об этом думаю? Для чего мне это знать? Должно быть похуй! Но мне совсем, блядь, не похуй. Не выходит, сколько не заливаюсь алкашкой. Один сплошной запой. Бухаю не просыхая. Так хоть отрубиться удаётся, чтобы не видеть её голое тело на своей постели. И снова, сука, не слышать, как она стонет под моими губами. Как выкрикивает моё имя, когда кончает. Опять заливаю в глотку вискарь и морщусь. Давлюсь и долго хрипло кашляю. Разодранное горло так и не зажило. Выл, как раненный зверь, весь день, вечер и ночь. И все следующие сутки. Орал, пока не потерял голос и не разорвал голосовые связки. И пил. Много. До потери сознания. Просто падал посреди комнаты. Или по дороге в туалет. Всю морду в кровь разнёс, но даже боли не было. Всё ещё не понимаю, подох я тогда или продолжаю агонизировать? Тоха меня от пола отскребал на следующий вечер. В чувство привёл, но ненадолго. К ночи опять в говно. - Э, Тёмыч, ты чего? Живой вообще? - орёт Арипов, открыв дверь запасным ключом и напарываясь на мою распластанную на полу тушу. - Отъебись! - шиплю сорвавшимся и всё ещё пьяным голосом. Машу руками, заливая слюной паркет в коридоре, стараясь отогнать его, как заебавшую муху. - Вставай, блядь, Север! - тащит меня вверх, а мне просто сдохнуть охота. - Ты чего в синие сопли ухуярился? - Захотелось, бля! - отрубаю и падаю на диван, до которого друг с трудом меня дотащил. Ложусь на спину и закрываю глаза. Ловлю вертолёты. И в каждом из них она. - Сука! - рывком сажусь и тут же чувствую приступ тошноты. Тоха молча притаскивает мне какое-то ведро, в которое блюю, пока желудок наизнанку выворачивать не начинает. Суёт мне в руки бутылку хер знает откуда взявшейся минералки. Раскуроченные руки дрожат. Несколько пальцев безвольно свисают и ноют. Крышку открутить мне, ясен хуй, не удаётся. Приятель выдёргивает у меня минералку, открывает и возвращает обратно. С трудом делаю несколько глотков, отзывающихся острой болью в изувеченном горле. Пока пью добрую часть проливаю. Всего колошматит, как в каком-то припадке. Ставлю бутылку на стол, но их внезапно становится два. Пластик с глухим стуком падает на пол, отдаваясь тяжёлыми вибрациями в черепушке. Опять опускаю веки, но лежачее положение больше не принимаю. - Рассказывай давай. Что с Мироновой? - Нет больше Мироновой. Забудь о ней. - отзываюсь глухо и тут же давлюсь каким-то странным звуком, похожим на всхлип. - В смысле, блядь, нет? Надеюсь, ты имеешь ввиду не то, что она на тот свет отчалила? - вытягивается его лицо. А я смеюсь. Ржаво. Со скрежетом. Сквозь боль. Переживу. Должен пережить. Иначе никак. - Дичь не пори. Живая она. Здоровая и счастливая. - Тогда в чём проблема? - Не со мной. - Сука! - вот нахуя я опять себя через это протаскиваю? Сколько можно выворачивать и без того искорёженную душу? С того дня Арипов едва ли не каждый вечер ко мне таскается. Сам не бухает и за мной следит. Надзиратель, сука, сраный. Если надо, до кровати дотаскивает. Или какой-нибудь хернёй отвлечь пытается. Редко, но срабатывает. Оказывается, у него там реально с Заболоцкой что-то налаживаться стало. Рад за него. Она девка неплохая. По крайней мере, не прикидывается кем-то другим, как Миронова. Да твою же мать! Почему она в каждой моей мысли? В каждом, блядь, закутке сознания? Ещё глоток. Не отпускает. Миронова ли? "Пятого октября я выхожу замуж…" - Сука! - с некоторых пор это слово чаще всего вылетает из моего рта. Всё же хватаю мобилу и щурюсь от рези в глазах, когда экран загорается в полной темноте. В доме такой же мрак, как и на душе. Свет я больше не включаю, и все шторы задёрнуты. Но не потому, что от запоя слепит. В темноте её силуэт сложнее разглядеть. Лица не видно. Только на этом и выезжаю. Всматриваюсь в расплывающиеся цифры. Двадцать девятое сентября. Когда я в последний раз её видел? Первого была вечеринка. Шестого. Двадцати три дня без её тепла, глаз, смеха и дыхания. Двадцать три дня я бьюсь в агонии. И нет, она ещё не замужем. Но скоро будет. Шесть дней. Блядь! И я позволю? Пока не знал сегодняшней даты, проще смириться с этим было. А сейчас опять растаскивать начинает. Пиздец! Да было же это у нас! Даже если стереть все дни до того самого! До последнего поцелуя. По глазам, сука, видел, что ей тоже больно. И нихуя тут не в плотских желаниях дело. Тогда почему? Почему отпустил? Какого хрена не поехал к её предкам, чтобы из них правду вытрясти, раз из Насти не получилось? Давлюсь и хриплю. Даже в мыслях это имя не произносил уже двадцать три грёбанных дня. Только местоимение "она". Даже у Тохи спрашивал. Когда это было в последний раз? Неделю назад? Две? Вчера? Все дни в один слились. - Её видел? - спрашиваю, опрокидывая в себя очередную стопку. Антон снова торчит у меня. Суёт мне кусок пиццы, а жрать вообще никак не тянет. Мотаю башкой. - Жри давай, пока с голоду не подох. - отрезает, опять протягивая хавку. - Не лезет. - раздвигаю колени и свешиваю с них руки. Опускаю вниз голову и закрываю глаза. - Как она? - Скажу, если пожрёшь. Не уверен, что эта информация нужна мне настолько, чтобы что-то, кроме алкашки затолкать в желудок. Да и сколько можно себя разрывать? Какое мне дело? На учёбу ходит как ни в чём не бывало. Живая. Что мне ещё надо? Беру пиццу и вгрызаюсь зубами, отрывая смачный кусок. Прожёвываю и понимаю, что реально голодный. Ещё два куска урезаю уже с каким-то мрачным кайфом. Друг рассказывает что-то там о Заболоцкой. Замечаю, что съехал с темы, но затыкаюсь. Харе уже себя топить. Но через пару Тохиных явок опять накрывает. - Как она? - рычу, когда он в очередной раз отмалчивается. - А как она, Тёмыч? Тебе то нахуя это обвалилось? Она тебя на куски разорвала, а тебе, блядь, знать надо, как она живёт? Забудь её уже! - Как она?! - завываю, подскакивая ноги. - Нормально она! Как и всегда. Таскается везде с подружкой. На пары ходит. Ни одного дня не пропустила. Сопли, в отличии от тебя, не распускает. Не знаю, что я хотел тогда услышать. Что она плачет по углам? Что сама не своя? Что вообще в академии не появляется? Чего я ждал, дебил сука? Во время короткого протрезвления принял единственно верное решение. Позвонил в деканат и попросил подготовить документы на отчисление. Дольше на учёбу забивать нельзя, а вернуться я не смогу. Не могу её видеть. И слышать не хочу. - Блядь, кому я вру?! - ору в темноту. Я хочу её увидеть. Услышать. Обнять. Простить... Да я, сука, готов её простить. Не могу без неё. Вот только она без меня отлично справляется. И что дальше? Пора выбираться из запоя. На днях заеду за документами. А потом свалю из города. Хотя бы на время. Если где-то случайно столкнёмся, то я за себя не ручаюсь. А если она с зализышем будет? С его кольцом на пальце?