Хватаюсь за бутылку и подношу к губам. Но глоток так и не делаю. Иду на кухню и сливаю в раковину. Так же, как и остальные бутылки вискаря и водяры. Врубаю свет и открываю шторы. Надо жить дальше. Собираю пустую тару, которая валяется по всей хате, и скидываю в несколько пакетов. Туда же отправляются коробки от пиццы и бургеров. Следом летят окурки из переполненной пепельницы. Распахиваю окна и впервые за двадцать три дня проветриваю квартиру. Открываю почти пустой холодильник. "- Есть хочешь? - У тебя же в холодильнике мышь повесилась! - Сейчас что-нибудь приготовлю. - Ты умеешь готовить?" Хлопаю дверцей с такой силой, что агрегат едва не заваливается. Сжимаю зубы. Глотаю холодный влажный воздух с улицы. Надо жить. Складываю мусор у двери и иду в душ. Пора приходить в себя. Вентиль всё ещё выкручен на холодную. Блядь, я что, всё это время не мылся? Копаюсь в затуманенных алкоголем воспоминаниях. Тоха несколько раз заталкивал и воду врубал, когда я почти в бессознанке был. Ладно, это я переживу. Включаю горячую и долго стою под струями, чувствуя, как постоянная усталость уходит из напряжённого тела. Вот было бы так же просто "смыть" ЕЁ из своих воспоминаний и сердца. Но эта зараза вцепилась намертво. Она как раковая опухоль. Выросла в сердце, а потом пустила метастазы по всему телу, в каждый орган. Просочилась в вены, заражая кровь. Не оставляя вариантов. Или умереть от болезни. Или от попытки вырезать её из себя. Выползаю из душевой кабины и обматываю бёдра полотенцем, не вытираясь. "А ты не пробовал одеваться, Северов, а не в полотенце по квартире расхаживать?!" Не раскручиваю это воспоминание. Пока бреюсь, игнорирую и все остальные. Ладно, в душ меня Тоха заталкивал, но вот три недели не бриться... На отражение своё смотреть страшно. Учитываю мою генетику, я похож на недоделанного Деда Мороза. Бракованный, короче. И мотор у меня, видимо, с браком, раз всё ещё стучит. Выуживаю из шкафа чистую футболку и джинсы. "- Я отдам тебе все свои футболки, если это заставит тебя улыбаться. - Все-все? - Все-все. И штаны тоже." Разрываю в клочья. Хватит уже гонять их. Она умерла для меня! Сколько можно её воскрешать? Трясу головой, стараясь вытрясти её оттуда. На какое-то время спасает. Выглядываю в открытое окно. Льёт как из ведра. И холод собачий. Натягиваю толстовку и плащёвку с капюшоном. Выхожу на улицу. Курю под подъездом. Под таким ливенякой никотин особо не потаскаешь. Вдыхаю чистый воздух вместе с дымом. Двадцать три дня я просидел в четырёх стенах, позволяя мыслям о ней разрывать меня снова и снова. Сейчас я не просто жить, я дышать заново учусь. Докуриваю и бросаю окурок в лужу. Ещё один натужный вдох, и я делаю шаг под ледяные капли. Почти всю ночь брожу по району, ничего не замечая. Физических ощущений всё ещё нет. Джинсы промокли насквозь, но мне так-то похую. Холода не ощущаю. Мимо катаются редкие машины. Ни одного такого же идиота, как я, который решил погулять в такую погоду, не встречаю. Несколько раз торможу у магазинов или под козырьками подъездов и таскаю сигареты. Никотин единственное, что у меня осталось. Только сейчас до меня доходит, что ломка всё же не по нему была. Бреду по какому-то тротуару в полной темени. Ветер такой, что видимо, где-то оборвало линию электропередачи. Фонари не горят. Даже в окнах ни единого просвета. Только какая-то тачила стоит у обочины с включенными фарами, подсвечивая мой дерьмовый путь из Ада. Натягиваю капюшон на лицо и ниже опускаю голову, прячась от бьющих по морде капель. Слышу, как хлопает дверь тачки и за спиной раздаются быстрые шаги. Будто кто-то, блядь, бежит за мной. Готовлюсь к стычке. Выпрямляю спину, сжимаю кулаки, разворачиваюсь и... Снова подыхаю. Длинные светлые волосы разлетаются за спиной и липнут к щекам. Вода вздымается под её ногами и разбрызгивается в стороны. Несколько раз моргаю. Даже шевельнуться, сука, не могу, когда видение не исчезает, а оказывается всё ближе. Глаза в глаза. Двести двадцать. Смерть. - Артём! - визжит Настя и бросается мне на шею. Позволяю себе это мгновение. И похуй, что потом придётся опять себя по ошмёткам собирать. Что она тут делает? Почему сейчас? Я только выбрался из гроба с трёхметровым слоем земли, как меня заталкивают обратно. Нельзя, Север, нельзя. Вдыхаю её запах. Новая порция яда. Самоубийство. - Не знаю, что ты тут делаешь. - обрубаю ровным тоном, за которым топлю всю, сука, боль, от которой меня двадцать три дня рвало на куски. - Но лучше исчезни. Грубо срываю её руки со своей шеи, намеренно причиняя боль, и отталкиваю. Так же, как и, блядь, тогда. Конец