— Хм… век живи — век учись, — говорю я, в основном себе, и замечаю, что получила от него ответ, когда он почувствовал необходимость меня поправить. — Какой сегодня день? — Я жду ответа, который так и не приходит, и задаюсь вопросом, не следит ли он за временем. В конце концов, зачем ему это? Не то чтобы ему нужно было на работу или на самолет. — Как давно я здесь? — Неделю. Ответ пришел достаточно быстро. Мужчина явно считает эти дни. Он не единственный, кто с нетерпением ждет того дня, когда мы расстанемся. — Сегодня я чувствую себя намного сильнее. — Я надеюсь убедить его, что у нас общая цель — вытащить меня отсюда к чертовой матери. Мужчина продолжает молчать, и я возвращаюсь к книгам. — Могу я прочитать одну? Ответа нет. Протянув руку, снимаю с полки «Последнего из могикан» и, сдув тонкий слой пыли, открываю книгу. АЛЕКСАНДР Я все еще не могу смотреть на неё. Особенно когда на ней моя рубашка. На следующее утро после ее первого опыта с уборной я подумал, что прогулка за свежим кроличьим мясом отвлечет меня от мыслей о ней в моей одежде. По незнанию я совершенно не осознавал, как повлияет на меня вид ее в моих спортивных штанах и рубашке. То, что началось как знакомая ярость от того, что вижу другого человека в своих вещах, использующего мои ограниченные ресурсы, превратилось в тихое раздражение. Полагаю, что из-за того, что она в основном спала, я не мог спорить и заставить вернуть мне мои вещи. Чего я ожидал от нее, ходить голой? Весь день я готовил тушеного кролика и стирал ее грязную и окровавленную одежду, чтобы ей было во что переодеться. У меня было намерение заставить ее переодеться в свои собственные вещи. Но потом я мельком увидел что-то бледное и нежное, спрятанное под ее одеждой. Бледно-голубые кружевные трусики. Что-то в этой мягкой женственной ткани изменило мое представление о женщине на моем полу. Она была свирепой и раздражающей и использовала мои вещи, но все еще была беспомощной и хрупкой, и, несмотря на ее отношение, очень уязвимой. Это не меняет того факта, что вид ее в моих вещах пробуждает что-то глубоко внутри, что кажется неуравновешенным и немного диким. Я не доверяю себе. Для меня лучше вообще не смотреть на нее. Нет, так лучше для нас обоих. И поэтому стараюсь смотреть как можно меньше. Мне легко притворяться, что ее здесь нет, за исключением тех моментов, когда она просыпается и не перестанет говорить. — Война между французами и индейцами? Это не может быть правдой. Женщина, молча, читала за моей спиной на своем месте у дровяной печи. Я должен был догадаться, что она не будет молчать долго. — Нам бы рассказали об этом в школе. — Я слышу, как переворачивается страница, за которой следуют секунды тишины. — Удивлена, что никто не додумался снять по книге фильм. Она не может быть серьезной. Думаю, что ей около двадцати пяти, что означает, что она была ребенком, когда вышел фильм. — Киану Ривз мог бы сыграть Соколиного глаза. Какого хрена. — Такой Джон Уик в туземном стиле, понимаешь? Я медленно оборачиваюсь, надеясь, что она не услышит, как я двигаюсь, и не поднимет взгляд от книги, но меня встречают эти большие серые глаза, танцующие от смеха. — Видел бы ты сейчас свое лицо, — смеется она. — Можно подумать, я только что сказала тебе, что «Харлей Дэвидсон» сделан в Китае. Я хмурюсь. — О, это компания — производитель мотоциклов, если ты не знаешь. — Я знаю, что такое «Харлей». Она поднимает руки и ухмыляется. — Прости, Гризли Адамс. Я просто подумала, ты родился здесь и воспитан волками. — «Харлей Дэвидсон» делают в Китае. Среди прочих мест. Ее улыбка исчезает, челюсть падает. Я наклоняю голову. — Не может быть. Она не может быть такой невежественной. — Война между французами и индейцами действительно произошла, и по «Последнему из могикан» уже сняли фильм. Ее довольная улыбка подтверждает, что она не невежественна. Она специально подначивала меня, и я попался на удочку. Разочарованный тем, как легко она смогла добраться до меня, я возвращаюсь к работе с рыболовной приманкой и пытаюсь подавить раздражение, которое скручивает мой желудок. Теперь, когда у нас кончилось свежее мясо, я надеюсь раздобыть немного рыбы. У меня есть немного сублимированных продуктов, но я хотел бы сохранить их только для чрезвычайных ситуаций. Наличие дополнительного рта для кормления значительно напрягло мой рацион питания. — Куда ты идешь? — спрашивает она, когда я встаю и беру свою удочку и припасы. — Ловить рыбу? Поблизости есть озеро? Я могу пойти… Я захлопываю дверь, прежде чем она успевает произнести еще хоть слово. Эта хижина всегда была моим убежищем. С ней же она больше похоже на обитую войлоком камеру. От хижины до озера всего несколько минут ходьбы. Потрепанный причал простирается всего на несколько метров вглубь озера, а старая гребная лодка перевернута на берегу и в основном съедена стихией. Каждую осень я говорю себе, что, когда наступит лето, я переделаю причал и куплю новую лодку, но каждый раз слишком занят, чтобы это делать. Учитывая гордость моего деда за свою собственность, держу пари, что он грозит мне пальцем из могилы за то, во что я позволил ей превратиться. Холодный моросящий дождь просачивается с грозового серого неба, когда я устанавливаю приманку и леску. Воспитан волками. Она в чем-то права. — Ты другой. Но мир не будет крутиться вокруг тебя. Тебе нужно научиться приспосабливаться к миру. Слова дедушки звенят у меня в ушах. Приспосабливаться к миру. Мой успех в этой жизни всегда зависел от моей способности подражать окружающим. Я научился, когда уместно пожимать руки и улыбаться тем, для кого мне нужно устроить шоу, но шоу утомительно. Она думает, что меня вырастили волки, хотя еще даже не видела меня в худшем состоянии. И чертовски надеюсь, что не увидит. ДЖОРДАН Значит он не горец. Гризли отреагировал на мою травлю, чтобы доказать, что не провел всю свою жизнь в этой бревенчатой лачуге. Я прочитала столько глав, сколько смогла, пока не решаю, что он находится на приличном расстоянии и занимается рыбной ловлей. Я откладываю книгу и встаю, чтобы исследовать пространство. Мои ребра болят, но ноги снова чувствуют себя полезными, а голова менее затуманенной. На цыпочках иду в дальний конец комнаты, где мужчина проводит большую часть своего времени, сидя за маленьким столиком. Мне было интересно, что он делает, когда молча сидит ко мне спиной. Посреди стола стоит деревянная коробка размером с обувную. Дерево выглядит старым и выветренным, а на поверхности вырезаны буквы «АДН». У него есть имя. Я поворачиваюсь к двери, надеясь, что меня не поймают за подглядыванием. Мои пальцы чешутся открыть крышку, но в затылке вспыхивает предупреждение. Хочу ли я знать, что находится в коробке Гризли? Что, если это человеческие кости? Орудия пыток? Мое любопытство перевешивает чувство опасности, и я открываю крышку. Плоскогубцы с игольчатым носом, маленький нож и рыболовные крючки разного размера разделены небольшими деревянными перегородками, а еще есть пушистые, похожие на жуков, творения, которые, как я предполагаю, являются рыболовными приманками. Он их сам делает? Я предположила, что мужчина, который односложно общается и всегда ворчит, не может быть творческим человеком. Вытаскиваю крючковатого пушистого жука из отсека и осматриваю его, прежде чем положить обратно и перейти к следующему. Некоторые кажутся старше других, крючок темнее, а перья редкие. У некоторых есть глаза, приклеены суперклеем, что еще раз подтверждает, что АДН иногда бывает в городе. Он ходит туда пешком? У него должен быть автомобиль или какая-то связь с цивилизацией поблизости. Звук крошечных ледышек, бьющихся в единственное окно, привлекает мое внимание. На улице ледяной дождь. Мои плечи опускаются в поражении. Если погода не прояснится, то я не выберусь отсюда до весны. Я мало что знаю о выживании в дикой природе, но знаю, что нельзя идти по тропе, которая была смыта дождем или покрыта снегом. Закрываю коробку, оставляя все там, где было, и возвращаюсь на свое место на полу возле печи. Мой взгляд скользит по строчкам книги, но мысли сосредоточены на том, чтобы узнать больше о моем таинственном спасителе.