Тульская остолбенела. Сначала она хотела что-то спросить у него, но через несколько мгновений вскочила в комнату. Она вспомнила о деньгах. Первое, что бросилось ей в глаза, была разломанная пустая шкатулка, в которой хранились её деньги и бриллианты. С диким криком: «Держите вора! Он украл мои деньги и бриллианты!» она бросилась вслед за сбегавшим с лестницы Петрини. Петрини сообразил, что ему не убежать. Кругом была прислуга… Он остановился на площадке лестницы и пошёл навстречу Тульской. Обращаясь к ней на русском языке, он стал просить её, прежде всего, не кричать и не делать скандала. – Я сейчас всё объясню тебе. Замолчи же! Не слушая его, Тульская побежала к нему, сорвала привязную бороду и вцепилась ему в горло. – Что ты делаешь?! Опомнись! Будет поздно! Вот деньги в саквояже. Бери их! – Держите вора! Помогите! – продолжала кричать Тульская. – Это мошенник! Эго не Петрини, а вор Миллер, которого ищет полиция! Держите его! Как затравленный волк, Миллер заскрежетал зубами. Взглянув вниз, он увидел, что швейцара у дверей нет. Он бросил на пол саквояж, оттолкнул от себя Тульскую и хотел бежать. Тульская вне себя опять бросилась к нему, стараясь схватить его и загородить ему дорогу. Тогда он изо всех сил толкнул её в грудь. Тульская отлетела в сторону, перекувырнулась через перила лестницы и полетела вниз. Хотя упала она и не высоко, со второго этажа, но упала несчастливо, прямо на голову… Послышался треск черепа, глухой стон… Тело Тульской после нескольких судорожных движений навеки осталось неподвижным. Воспользовавшись первым замешательством, Миллер выбежал на улицу, но скрыться не успел. За ним погналась целая толпа, постепенно увеличивавшаяся. Он был сбит с ног и задержан. Через несколько месяцев международный вор и мошенник неизвестной национальности, часто менявший свою кличку, под именем Миллера был признан французскими присяжными заседателями виновным во многих преступлениях и, между прочим, и в убийстве Тульской с целью ограбления. Он был гильотинирован. Живой скелет (уголовный рассказ){14} В Петербург к кухарке Прасковье неожиданно приехали из деревни гости. Явилась старуха-тётка со своим четырнадцатилетним сыном Гришкой. Привезла определить его на место. Тётка, хотя и была довольна радушным приёмом племянницы, но никак не могла поверить ей, что в столице и без её сына много народа и что найти место без знакомства и без особенного счастья нельзя даже знающему службу человеку, а не то что деревенскому парню, никогда не видавшему города. Молча она слушала все доводы племянницы о том, что привозить сына не следовало, и на следующий день, покинув сына, неожиданно уехала. Здоровенному Гришке по внешнему виду каждый дал бы не менее семнадцати – восемнадцати лет. Он был силён, неповоротлив, туп и добродушен. Все его желания сводились к одному: как бы съесть побольше. Чувствовал себя Гришка очень скверно. Он всего боялся. Его пугали непонятные городские чудища. По улицам без лошадей ездили коляски, по реке без вёсел ходили лодки, фонари сами собой внезапно зажигались, ящики разговаривали. Он был уверен, что стоит лишь «кому-то» захотеть – и дом поедет, каждый столб заговорит. Пришлось-таки порядком помучиться с ним Прасковье. Долго она старалась пристроить его куда-нибудь, и наконец ей удалось найти столяра, который взял его к себе в ученье бесплатно. Недолго он там побыл. Через неделю он был уже у Прасковьи. «Пилу сломал. Прогнали», – объявил он ей. После столяра попал он к сапожнику. На следующий же день он был приведён хозяином обратно. – Медведь, весь стол опрокинул и с водкой, и со щами. Не обедали сегодня ради праздника, – жаловался сапожник, – деревня, одно слово. Нам такого облома не требуется. – Да вы бы его немножко побили. – Как не бить! Били… Через месяц Гришку трудно было узнать, так сильно он изменился. Он похудел, обносился и имел вид затравленного зверя. И неудивительно. Каждый, с кем ему приходилось иметь дело, или кто только мимо его проходил, считал своей непременной обязанностью хлопнуть его, толкнуть, обругать. Он стал даже забывать, как его зовут, потому что кроме окрика: «Эй ты, деревня!» другого прозвища он не слыхал. Побои Гришка переносил равнодушно. Он только отряхивался и молчал, не плакал. Только один раз Прасковья застала его горько плачущим. – Кто тебя обидел? – участливо спросила она. – Никто. В деревню хочу! Наступило лето. Господа с Прасковьей переехали на дачу. Гришка остался в столице. Теперь он был в мясной лавке мальчиком. Однажды вечером Гришка неожиданно явился к Прасковье на дачу. – Зачем пришёл? – тревожно спросила Прасковья. – Прогнали, – угрюмо ответил Гриша. – За что? – Мясо мыл. Положил на лавку. Отвернулся, а мяса и нет. Украли. Меня побили и прогнали. – Поделом! Чего зеваешь, несчастная деревня! И что я делать с тобой буду? Здесь и ночевать тебе места нет. Сквозь тонкие стены дачи звук отчётливо передавался. При слове «ночевать» в комнате послышалось движение, зашуршали юбки, и через несколько секунд в дверях кухни обрисовалась фигура барыни. Окинув Гришку брезгливым взглядом, она объявила, что не может допустить и мысли о том, чтобы в её квартире могло остаться ночевать постороннее лицо, и скрылась. Гришка, понурив голову, угрюмо молчал. – Слышал? Куда пойдёшь? – Не знаю. – Идол этакий! Бери хлеб и убирайся! – А где же я ночевать буду? – Тебе бы ещё перину пуховую. А где в деревне летом ночевал? В поле, небось. Ну и ступай в рощу. Там переночуешь. Гришка потянулся за хлебом, откусил громадный кусок и ушёл. Жадно глотая кусок за куском, он медленно шёл без всякой цели вперёд. Дойдя до рощи, он углубился подальше, выбрал себе место около куста на полянке, уселся и сейчас же беззаботно уснул. Наступила ночь. Гришка почувствовали удары ноги в бок. – Чего дрыхнешь. Вставай! Пора, – услышал он чей-то голос. Он вскочил и с удивлением вытаращил глаза на стоящую перед ним детину. – Что тебе надо? – спросил он. – Пойдём покупать. – Покупать?! – удивлённо притянул Гришка. – Да у меня денег нет. – Дурак! Без денег покупать. Не понимаешь, что ли? – Нет. – Да ты откуда? Гришка рассказал о себе всё, что только мог припомнить. – Выходит, что ты деревенский остолоп и поэтому должен меня слушаться. Не послушаешь, получишь «перо» в бок. Давай-ка паспорт. Я его беру как залог, чтобы ты не удрал. Без паспорта тебя заберут в полицию, и там тебе будет плохо. Теперь идём. Вещи принесёшь сюда. Завтра вещи продашь, и деньги разделим пополам. Идём. Гришка послушно побрёл за новым знакомым. Дорогой незнакомец передал Гришке свёрток и дал указание, как надо действовать. Обучая делу, он изредка подкреплял свои инструкции подзатыльниками, приказывая действовать «чисто». На одной из улиц незнакомец остановился. – Теперь иди вот к этой даче, а я пойду к другой, – сказал он и, погрозив Гришке кулаком, исчез. Гришка остался один. Несколько минут он стоял на месте, а потом направился к указанной ему даче. Подойдя к калитке, он толкнул её. Калитка была заперта. Тогда он, не торопясь, перелез через забор и зашагал к даче. Приложив лицо к одному из окон, он долго всматривался. – Да ничего не видать, – сказал он вслух, – как ты говоришь? Лезть только туда, где не спят? Ему никто не отвечал. Он оглянулся, вспомнил, что наставник ушёл, и задумался. Махнув затем безнадёжно рукой, он сел на землю и развернул свёрток. Взяв небольшой кусок тонкого картона, он смазал его патокой из баночки, намазал картон на стекло и надавил локтём. Послышался заглушённый звук лопнувшего стекла. Гришка испугался. Грузно топая ногами, он побежал к забору и перебрался на улицу. Там он остановился. Ни откуда ни звука. Всё тихо. Никто не слышал. Все спят. Постояв немного, он опять медленно перелез через забор, подошёл к окну, выбрал из рамы разбитые стекла, просунул руку, отодвинул защёлку, раскрыл рамы и полез в комнату. У окна стоял стол. От тяжести навалившегося на него тела стол затрещал. Гришка почувствовал холод. Его начала бить лихорадка. Спустившись со стола, Гришка наступил на непрочную половицу, которая покачнулась и заскрипела. Звук был очень слабый, едва уловимый для слуха, но напряжённым нервам Гришки он показался громоподобным. От страха он едва не крикнул. У него мелькнула мысль, что если «кто-то» захочет, вся мебель заговорит. Он замер на месте. Кругом тишина, всё спит мёртвым сном. Дрожащими руками он вынул из кармана данный ему патроном огарок стеариновой свечки, зажёг его и поставил на стол. При свете огня Гришка стал чувствовать себя несколько лучше. Он осмотрелся. В комнате никто не спал. По-видимому, это был кабинет. Увидав на стоящем у стены небольшом столике маленькие бронзовые столовые часы и подсвечник, он взял их и опустил в карман. Подойдя затем к шкафу, в дверях которого торчал ключ, он отворил его, взял висевший там сюртук и перекинул его себе на плечо. Заметив около шкафа наброшенную на какой-то предмет простыню, он рассудил, что сюртук следует увязать в эту простыню, и дёрнул её. Вдруг перед его глазами очутился с оскаленными зубами человеческий скелет, который замахал костлявой рукой. Гришка громко вскрикнул. Он весь затрясся. Зубы забили мелкую дробь. Он хотел бежать и не мог. Ноги приросли к полу, не двигались. Вытаращенные от ужаса глаза были прикованы к скелету, рука которого постепенно переходила в спокойное состояние, переставая качаться. За стеной в соседней комнате и в верхнем этаже дачи послышались движение, шаги. Крики Гришки разбудили обитателей дачи. У Гришки стал пробуждаться инстинкт самосохранения. Он почувствовал способность двигаться. Не отводя взгляда от страшного скелета, он сделал большой шаг назад. По несчастью, он наступил на ту же предательскую непрочную половицу. На конце этой половицы стоял скелет, который тотчас же покачнулся и замахал руками. У Гришки волосы стали дыбом, лицо его судорожно перекосилось. Он присел на пол, закрыл лицо руками и бессознательно завыл тонким диким голосом. Ему казалось, что ожившая «костлявая смерть» надвигается на него, сейчас схватит его, задушит… На даче был большой переполох. Слышались стук дверей, топот ног, крики: «Пожар! Убивают!» Через несколько минут около Гришки стояло уже несколько человек. Хозяин, студент-медик, подошёл к Гришке и спросил: – Чего ты воешь? Кто ты такой? Гришка ничего не слышал и продолжал выть. – Послушай! Перестань! – с этими словами студент дотронулся до плеча Гришки. Дико вскрикнув, Гришка опрокинулся навзничь и впал в бессознательное состояние. Разбитое в окне стекло, валявшийся на полу сюртук и торчащие из кармана неизвестного похищенные вещи ясно говорили, что это был ночной вор. Сдёрнутая со скелета простыня досказывала остальное. – Дурак! – сказал добродушно студент, – испугался скелета и попался. Однако надо привести его в чувство, – добавил он серьёзно. При помощи нашатырного спирта Гришка постепенно стал приходить в сознание. Он зевнул, потянулся, открыл глаза и, увидав вокруг себя незнакомых людей, быстро вскочил и бросился к окну. – Нет, брат, не уйдёшь! – заметил дворник, схватив его за руку. – Зачем сюда забрался? – Меня послал… Тот… Вдруг его взгляд упал на скелет. Он задрожал. – Там живая смерть стоит… Боюсь… Уведите меня отсюда скорей! – пролепетал он. – Эх, ты, дубина деревенская! – сказал студент. – А ещё в воры записался. Да ведь это скелет простой. Может быть, при жизни он и делал зло, а теперь он никому уже ничего дурного сделать не может. Видишь, я дотрагиваюсь до него.