– Что значит… – я прикусила губу, но поздно – уже начала задавать вопрос, так что ладно. – Что значит “выходной”? – Это значит следующее: на протяжении всего дня мы будем заниматься тем, что будем вкусно есть, смотреть хорошие фильмы, играть в шашки и домино, и разговаривать. Прозвучало неплохо… Поход за душой Мортон пришлось отменить. Впрочем, причина отмены хотя сначала и сильно напрягла меня, в итоге мне всё же понравилась. Целый день проведя за просмотром фильмов при помощи проектора и выдвинутого из потолка белого полотна – очередная “магия” оригиналов, – мы с Брэмом прожили замечательный, в какой-то степени ленивый день, ставший для меня одним из самых приятных за всю мою жизнь. Давно я так не отдыхала. И определённо точно никогда так вкусно и досыта не ела. За приготовление ужина мы взялись поздно: Брэм предпочитал готовить самостоятельно, поэтому я только подавала ему посуду. Мы вынесли стол на террасу и начали переносить на него блюда, когда небо уже почернело и начало сиять множеством звёзд. Нас со всех сторон окружало бескрайнее пространство чёрного неба и чёрной воды, но звёзды и льющийся изнутри яхты тёплый свет делали для нас всю эту безграничную темноту невообразимо уютной. Я уже доедала свою порцию запеченного лосося и допивала красный напиток из бокала необычной формы – Брэм назвал этот напиток вином, – когда словила на себе необычный взгляд Брэма. – Что? – я почти улыбнулась. – Ты когда ешь – улыбаешься. – Правда? – мои брови слегка приподнялись от удивления. – Это, наверное, потому что мне нравится, как ты готовишь еду. – Серьёзно? – Очень серьёзно. Твоя готовка – лучшее, что случалось в моей жизни. Столько сочетаний вкусов в жизни не пробовала. – Я даже не поняла, что сказала лишнего, а после спокойно продолжила говорить именно о “лишнем”, как не поняла и того, что язык мне развязал именно тот напиток, который я уже почти допила. – Послушай, а что значит словосочетание “цены кусаются”? – Это значит, что какой-то предмет очень дорого стоит. – Хм… – я привычно сдвинула брови, продолжая не замечать своего захмелевшего состояния, как будто оно – приятное послевкусие от приятного вечера. – А оригиналы… В смысле, люди, они очень талантливые? – Всё индивидуально. Кто-то в большей мере, кто-то в меньшей… – А что значит “не по душе”? – Когда тебе что-то не нравится, ты можешь сказать “мне это не по душе”. Я задумалась. Нет, наверное, ввиду отсутствия у меня души, мне так сказать нельзя, хотя в мире и есть вещи, которые мне определённо точно и даже остро не нравятся. К примеру: разбор мне подобных на органы. В воспоминаниях вдруг зазвучал неприятный голос Роудрига, “потерявшего” мою ID-card: “Это предмет для коллекции ностальгии”. Я неосознанно нахмурилась ещё сильнее: – Что такое “ностальгия”? – Тоска по чему-то, что осталось в прошлом. Объяснение оказалось странным. Поэтому я решила уточнить: – А как понять “коллекция ностальгии”? – Может быть, человек коллекционирует предметы, связанные с прошлым, которое ему дорого? Впрочем, любая коллекция каким-то образом связана с ностальгией. – Понятно, – я совсем скисла. Получается, Роудриг любил разбирать нас на запчасти настолько, что решил создать коллекцию предметов, которая могла бы напоминать ему о его любимом деле, которое осталось в прошлом благодаря действиям 11112. – Коллекцию каких предметов ты хотела бы себе? – внезапно вырвал меня из моих неприятных мыслей Брэм. – Теперь, когда ты объяснил мне, что такое ностальгия, я не хотела бы себе коллекцию. Никакую. Я не заметила, как он замолчал, потому что снова ушла в мысли о своём прошлом. Давно прожитые картины настолько реалистично оживали перед моими глазами, что у меня едва не разразилась фантомная боль спины, запястий и костяшек пальцев… Поэтому я слегка вздрогнула, когда голос Брэма вдруг снова и как-то резко ворвался в моё пространство: – Ты как-то говорила, что мы совсем непохожи. Однако нам нравятся одни и те же блюда, и напитки, – с этими словами он взял свой бокал и сделал глоток. Я неосознанно грустно улыбнулась. И вправду. Мне, как и оригиналу, нравятся вкусные вкусы. Мы почти похожи… Этим вечером, пожалуй, можно даже попробовать не думать о том, что даже мои рецепторы мне не принадлежат – они всего-навсего дубликаты рецепторов моего оригинала. – Хочешь, я расскажу тебе о себе? – как-то игриво приподнял одну бровь мой собеседник. Вопрос был неожиданным. И тем не менее, правдивый ответ мгновенно сорвался с моих уст: – Хочу, – я даже не заметила, как чуть-чуть улыбнулась, а Брэм тем временем взял бутылку с вином, стоящую на его части стола, и вновь наполнил мой бокал до половины. – Моя мать была шведкой, но родился я в Норвегии, и первые годы моей жизни прошли именно в той стране. – Как интересно, – я подперла подбородок кулаком. Мне взаправду было интересно узнать, какую жизнь проживают оригиналы от прихода в этот мир и до такого серьёзного возраста – Брэму уже целых тридцать лет! Ни один клон в Миррор не дожил до такого внушающего уважение возраста! – А ты внешне на кого больше похож: на отца или на мать? – Точно не на мать. Она была русоволосой, худенькой, среднего роста, а я вымахал в её стопроцентную противоположность. Может быть я и похож на отца, вот только в этом вопросе нет гарантий, потому что отца я никогда не знал. Мать родила меня вне брака. Однажды случайно обмолвилась, будто толком даже не знала моего отца – на этом все мои знания об этом человеке иссякают. Возможно, у них просто случился один незащищенный секс, в результате которого я и появился на свет. Через три с половиной года мать снова забеременела. На сей раз мужчина был оповещен о беременности, но внезапно выяснилось, что он уже женат – подлец скрывал этот факт и от своей жены, и от моей матери. Он сбежал, мать вновь осталась одна. Ей приходилось туго: она стала работать на трёх работах, на всех трёх зарабатывала не много, из-за чего нам постоянно не хватало денег. Спустя год после того, как родилась моя сестра, мать сошлась с ещё одним мужчиной. Сначала нам как будто стало с ним немногим легче: у мужчины была грузовая машина, на которой он подвозил маму до её работ, иногда он отвозил меня в школу, а сестру в детский сад, да и сам он зарабатывал на своих грузоперевозках. Но после того, как мы переехали жить в его дом, всё стало ухудшаться. Мужчина начал пить много алкогольных напитков, намного более крепких, чем известные тебе пиво и вино. Выпивать стала и мать. Между ними начали случаться драки. В конце концов, он стал поднимать руку на мать даже находясь в трезвом состоянии. – Густые брови рассказчика резко сдвинулись к переносице. – Мне было восемь лет, а сестре четыре, когда мать пообещала нам уйти из дома этого человека. Мы должны были уйти через пару недель, когда матери выплатили бы зарплаты с двух на тот момент имеющихся у неё работ. Но за пару дней до конца обозначенного срока произошёл несчастный случай: дом этого мужчины загорелся, в пожаре погибли трое – владелец дома, моя мать и моя сестра. Я в тот момент, по чистой случайности, в доме не находился. Поэтому я выжил, а мои родные – нет. – Э-э-эй, – сама того не понимая, я положила перед собой обе руки, едва не коснувшись кончиками пальцев его предплечий. – Ты точно не виноват… Это ведь несчастный случай, – я неосознанно сдвинула брови, внезапно вспомнив тот пожар, который остался за моими собственными плечами. – Возможно ты права. В любом случае, я остался сиротой, которого забрали к себе в Швецию престарелые родители матери, впоследствии едва пережившие моё восемнадцатилетие. Здесь я познакомился с Илайей и Бабирай, вырос, выучился… – Ты говорил, что мечтал стать шеф-поваром. – Да, но по итогу я стал спасателем. – Чтобы спасать женщин и детей из огня? – предположила я. – Да, – он тяжело вздохнул. – На протяжении долгих лет я тушил страшные пожары, но моя работа забирала у меня очень много времени и сил, из-за чего к своим тридцати годам я так и не обзавелся ни нормальной жилплощадью, ни семьёй, да и откуда взяться последней, если за всю свою жизнь я ни разу даже не попробовал состоять в нормальных, то есть более-менее длительных отношениях с какой-нибудь хорошей женщиной? В общем, наконец осознав, что, сосредоточившись на своей работе, я упускаю реальную жизнь, я решил поменять сферу деятельности. Некоторую часть накопленных денег вложил в пожертвования, оставшиеся средства вложил в эту яхту и ещё оставил себе прожиточный минимум на два года вперёд, стал путешествовать, снова причалил к берегу Швеции, встретился здесь со старыми друзьями и встретил тебя. – У твоей жизни интересная история, – в итоге подвела черту я, поняв, что на данном этапе его хотя и интересный, однако заметно сильно сокращенный рассказ, подошел к концу. – А у тебя интересная история? – От услышанного вопроса я машинально закусила нижнюю губу. Кажется, Брэм сразу же понял, что я не хочу рассказывать ему свою историю, поэтому решил прийти на помощь своему вопросу наводящими уточнениями. – Тебе не обязательно рассказывать всю историю. Ты можешь, к примеру, рассказать какие-то мелочи о себе. К примеру, какой цвет твой любимый? – Не знаю, – пожала плечами я, – но могу назвать нелюбимые: белый, красный и синий. – У большинства людей именно эти цвета в топе любимых. Почему тебе не нравятся эти цвета? Я подумала, прежде чем отвечать, но вспомнив, что он о себе рассказал столь многое, всё же решилась ответить: – Там, где я росла, была традиция с запуском фонариков в небо, которая мне не нравилась. – Упс… – Брэм вдруг поморщил носом. – Что такое? – В Швеции бумажные фонарики в последнее время стали очень популярны. Настолько, что я планировал предложить тебе запустить сегодня парочку. Но раз у тебя с этими предметами связаны болезненные воспоминания… – Нет, давай! – Серьёзно? – Да, серьёзно, давай. Уже через пять минут мы стояли на краю террасы с двумя бумажными фонариками в руках и расправляли их каркас. – Повезло, что они зелёные, да? – ухмыльнулся Брэм. – А я чуть не купил красные. – Да, неплохой цвет, – улыбнулась в ответ я. Забрав из рук Брэма зажигалку, я поднесла огонь к самому корпусу и подожгла его… – Эй, ты неправильно сделала… – рука Брэма взметнулась, но я отстранилась, тем самым не позволив ему потушить только начавший зарождаться огонь. – Я знаю. Сделала так специально. Пообещала одному человеку именно так почтить его уход. – Что значит “уход”? Я решила отмолчаться. Брэм отпустил свой фонарик. Я поняла, что его зацепило моё молчание, поэтому, опустив дотлевающие остатки фонарика на воду, выпрямилась и, глядя на летящий фонарик Брэма, решила рассказать ему хоть что-то, чтобы хотя бы немного компенсировать тот объём информации, который мне выдал о себе он: – Этот человек был моим другом. Говорил, что моя проблема в том, что я ничего не боюсь. – Он ошибался. – Услышав такой ответ, я посмотрела на собеседника удивленным взглядом, и наши глаза встретились. – Твоя смелость вовсе не твоя проблема. Она может быть проблемой для других, но не для тебя. Твоя смелость – твоё преимущество и твоя сила. Я снова перевела взгляд на уже совсем высоко улетевший фонарик.