Отложив фотографии назад и вернув им то же положение, в котором нашла их, я заглянула в первый ящик стола, надеясь найти какие-нибудь документы по Миррор. Однако в первом ящике никаких документов не оказалось. Только странное цифровое устройство. Похожее я видела у Брэма – он включал на нём музыку. Взяв это устройство в руки, на его обратной стороне я обнаружила белую наклейку, на которой сильно потёртыми синими чернилами было написано всего два слова: “Для психоанализа”. Я поворочала устройство так и этак, и наконец вспомнила, как Брэм включал его – удерживал центральную кнопку. Попробовала – получилось, экран загорелся и выдал надпись: “Всего – 2 телефонные записи”. Я пролистала их и почитала названия – обе записи носили название в виде дат, обе даты были за весну текущего года. Вернувшись к первой записи, я интуитивно нажала на кнопку дважды. Устройство начало издавать шум непонятного происхождения, который уже спустя несколько секунд сменился женским голосом, похожим на тот, что я только что слышала из телефона в коридоре. Голос звучал на подъёме, как будто говорящая женщина была раздражена, но в целом испытывала несколько эмоций одновременно: “Я вышла замуж за человека, который меня бил! Я считала домашнее насилие нормой, ведь оно не казалось мне чем-то существенным после того психологического насилия, которому в детстве подвергала меня ты! Ты относилась ко мне не как к человеку, а как к проекту, из-за тебя у меня не было друзей, не было времени на игры — только круглосуточная учёба! Ты радовалась моему двенадцатилетию, потому что у тебя появилась возможность запихнуть меня во вшивый пансион! Я была рада сбежать от твоего влияния на мою жизнь, поэтому позволила другому человеку, ужасному мужчине влиять на мою жизнь! Я не один год терпела побои и развелась с ним только после того, как узнала о своей беременности, потому что я действительно сильно испугалась, но снова не за себя, а за жизнь собственного ребёнка! Юхан растёт смелым, умным, весёлым мальчиком, не похожим ни на кого из нас: ни на своего агрессивного отца, с которым никогда не виделся, ни на своих чокнутых бабушек, которых никогда не знал, ни на свою трусливую мать! Однако если на что-то во мне и хватит мужества, так это на то, чтобы оградить моего ребёнка от моральных уродов! Поэтому слушай меня внимательно: даже не думай к нам приближаться! Чтобы я больше не видела тебя расхаживающей рядом со школой Юхана!”. Запись №2: “ – Вилма, я умоляю тебя позволить мне видеться с моим внуком, – голос Мортон звучал твёрдо, но действительно умоляюще. – Не понимаю, на что ты надеешься. Ты действительно думаешь, что сможешь сломить мою непреклонность? После того, что ты сделала со мной? – Это было необходимо. – В этом не было никакой необходимости! – Вилма… – Ты без моего ведома слепила из моей личной клетки настоящего клона! Ты клонировала меня, сумасшедшая! Без моего спроса, без моего разрешения! А после продала моего клона – считай, что саму меня, – на органы! И весь этот ужас ради того, чтобы засунуть меня в пансион благородно-травмированных отпрысков повёрнутых недоносков! – Не утрируй. Я бы никогда не продала тебя на органы. Клоны — не люди, они — бездушные существа. Твой клон не был исключением. Я растила тебя одна, моей целью было дать тебе приличное образование, которое обходилось так дорого… – Приличное! В твоей жизни всё должно быть “приличным”, верно?! Почему же ты не клонировала себя, если для тебя это не представляется чем-то чудовищным?! Почему не захотела распродать органы, выращенные из твоей собственной плоти и крови?! – Я родила тебя… – ВО ИМЯ ЧЕГО ТЫ ПОДВЕРГЛА МЕНЯ ЭТОМУ?! Ответь!!! Почему я должна жить со знанием того, что из моего тела, не спросив у меня на то разрешения, слепили мою точную копию, чтобы в итоге порезать её на куски мяса для продажи?! Послушай меня внимательно, женщина: я не хочу… Нет, я не позволю! Не позволю твоим рукам дотянуться до моего сына! Я не дам тебе ни единой возможности сделать с ним то же, что ты сделала со мной! Ты ни на метр не приблизишься к Юхану и никогда не получишь даже малейшую возможность слепить себе его копию! Не приближайся к моей семье! – У тебя всего лишь появился новый мужчина, а ты уже мнишь себе, будто у тебя есть “полноценная” семья? – тон Мортон и само построение вопроса прозвучали крайне цинично. – Он не просто мой новый мужчина! Мы помолвлены, скоро состоится свадьба, мы уезжаем в Европу и хотим родить ещё как минимум одного ребёнка, о котором ты никогда ничего не узнаешь, даже имени… – Вилма, нет, не поступай так со мной! – весь лёд Мортон внезапно, с режущим уши треском разломился напополам и продолжил трескаться. – У меня есть деньги! Много денег! Десять миллионов долларов! Всё это для Юхана… – Ни мне, ни моему сыну не нужны деньги, омытые кровью существ, которых в природе не должно было существовать! Мы прекрасно справимся, живя на деньги, заработанные честным трудом… – Ты всего лишь детский фотограф. Твой мужчина хотя и ведет прибыльный бизнес, но будет ли он любить Юхана? – Откуда ты знаешь, что у него есть бизнес? Снова рылась в моей жизни за моей спиной?! Тогда ты должна была пронюхать и то, что он любит Юхана не меньше, чем Юхан любит его! Впредь не смей даже мыслей допускать, будто можешь себе позволять вбивать клинья раздора в мою семью, частью которой ты не являешься! – Вилма, ты слишком жестока… – Право есть в кого. Не звони мне больше. Никогда”. Устройство в моих руках резко заглохло. Слушать больше было нечего. Взгляд зацепился за газету, лежащую на краю стола, но в следующую секунду моё внимание сконцентрировалось на неожиданном звонке, поступившем на телефон, установленный на противоположном краю стола. Снова ровно двенадцать трезвонов и снова запись голоса Мортон: “Вы звоните в дом Марисы Мортон. Оставьте своё сообщение после гудка”. Гудок, и сразу же звучание низкого мужского голоса с заметным акцентом: – Мариса, добрый день, это адвокат Сандберг. До меня дошел слух, будто Вы затеваете иск на собственную дочь, по вопросу Вашего желания видеться с внуком. Может быть сейчас не лучший период для этой тяжбы? С учётом бушующей сейчас шумихи вокруг ситуации с Миррор… Что бы Вам ни посоветовал адвокат Свенссон, скажу откровенно: у вас не будет шансов. Тем более Ваша дочь уже вышла замуж и сегодня-завтра уезжает в Европу. Вы её не достанете, только себе же навредите. Подумайте об этом. И свяжитесь со мной. Три коротких гудка. Тишина. Даже я сейчас… Даже я в Миррор не была такой одинокой, какой себя собственноручно сделала Мариса Мортон, изначально имеющая в своем распоряжении все возможные для обратного расклада позиции: душу, оригинальность, свободу, дочь… Она ничего не уберегла. Всё потеряла. Сама себя наказала и приговорила. Надо же так не любить себя. Обогнув рукой тонкий, маленький монитор, возле которого замерли клавиатура с мышкой, я взяла в руки газету и обратила внимание на две вещи: во-первых, она была за сегодняшнее число, во-вторых, она была изогнута на определённой странице. Открыв изогнутую страницу, я замерла от неожиданности. С цветного фото на меня смотрела улыбающаяся… 11110! Глава 40 Название статьи было написано ярко-красными буквами: “Свидание со звездой”. Статья доносила следующую информацию: “Фанаты Перл По имеют шанс побороться за право свидания с принцессой шведского шоу-бизнеса. Билет только один и будет продан на аукционе, который уже стартовал на официальном сайте поп-дивы и закончится завтра в полдень. Все деньги за покупку билета будут переданы Стокгольмскому приюту бездомных животных. На сегодняшний день ставка выросла до девяти с половиной тысяч долларов”. Вынув эту страницу из газеты и сложив её в квадрат, я засунула лицо 11110 во внутренний карман своей кофты, стараясь не думать об этом, хотя сердце моё и заколотилось. Не сейчас… Сегодня в моём списке первой стоит Мариса Мортон. Необходимо сосредоточиться… Я продолжила искать документы по Миррор, но в этой комнате ничего значимого больше так и не нашла. Вернувшись за этот же стол спустя два часа беспрерывного блуждания по углам, полкам, шкафам, я случайно зацепила рукой компьютерную мышку, и маленький компьютерный экран, закрепленный на краю стола, вдруг засветился. На экране возникло лицо, которое я почти узнала ещё до того, как прочла его имя и фамилию: Йоэл Перссон. Не только по фамилии, но и по внешним чертам я с лёгкостью распознала в этом мужчине того самого незнакомца, который передал Мортон ту самую карточку с электронными деньгами, которую она так жаждала заполучить обратно. Помимо этого мужчины на фотографии были изображены и другие люди, подписанные цифрами: женщина – тридцать восемь, девушка – шестнадцать, девочка – тринадцать, девочка – десять, девочка – семь. Сам Перссон был подписан цифрой сорок. Свернув фотографию, я увидела словесную подпись под ней: “В сумме нашей семье сто двадцать четыре года. Любим тебя, наш единственный мужчина”. Страничка явно принадлежала жене мистера Перссона. Но стоило мне щелкнуть “не туда”, как вдруг появилось оповещение о том, что эта страница закрыта для тех, кто не является “другом” пользователя Линды Перссон. Я попробовала нажать ещё пару кнопок, но всё было тщетно: мне предложили добавить в друзья Линду Перссон, Монику Перссон или Сусанну Перссон (видимо, жена и старшие дочери семейства), но предложенные варианты мне не подходили. Да и не нужны были. Зачем мне знать, кто такой Йоэл Перссон и чем он живёт? Он был просто посыльным. Виновным был его работодатель, расчленивший клона ради спасения своей дочери. Попробовать найти его через Перссона?.. Я на несколько секунд задумалась. Вспомнила улыбающиеся лица дочерей и жены Перссона, вспомнила, что его заказчик также является чьим-то отцом… Нет, пожалуй пока что не буду пополнять ЧСБ. И так слишком много дел, справиться бы с теми, что уже запланированы… На сей раз я не собиралась попадать в ситуацию, в которой мне пришлось бы занимать выжидательную позицию. Я и так слишком долго прождала – дольше ждать мне совсем не хотелось. Поэтому я проверила витражное окно, расположенное позади стола, на легкость его открытия: если придется бежать – выпрыгну в него. Проверив каждый угол дома, несколько раз перепугав трёх старых котов и позаботившись об отходном пути, я достала из-за пояса пистолет, положила его перед собой на стол и, поудобнее разместившись в кресле, начала ждать. Входная дверь заскрипела в 20:03. Однако я так долго ждала, что от осознания того, что всё закончится в ближайшие минуты, не начала испытывать переживание, а скорее ощутила облегчение. Я устала. И хотела поскорее покончить с этим. В коридоре включился свет. Послышался звук отброшенных в сторону ботинок. Я взялась за пистолет. И вот… Один из главнейших садистов Миррор вошел в комнату. Она не сразу заметила меня, сидящей в тени за её столом. А когда заметила, бросилась к телефону, установленному на столике справа от входа в комнату. Я моментально подняла вверх пистолет, и она сразу же положила телефонную трубку назад на аппарат. И именно в этот момент её глаза особенно сильно округлились – она наконец поняла, кто именно перед ней материализовался. Но удивление её быстро сменилось хладнокровием – ещё бы, ведь она привыкла, что клоны боятся её, а не она их, так что не могла изменить своему мироощущению, хотя пистолет в моей руке явно продолжал её напрягать. – Нужно было соглашаться на предложение тех шарлатанов и установить себе сигнализацию, – её голос звучал словно трещащий лёд. – Ты разве не сгорела? Или передо мной призрак? – Призрак – это душа умершего. Клоны бездушны. – И как я могла об этом забыть? Она попытается выскользнуть… Нужно пресечь на корню даже попытку. Чему там меня учил Джером Баркер, рассказывая мне о том, что такое блеф? – Я не единственная выжившая. Нас много. И все жаждут мести. Вам не сбежать. – То есть если из нас двоих в этой схватке выживу я… – За меня отомстят другие. Но можете не переживать: я очень меткая, – с этими словами я щелкнула предохранителем. Мишень неожиданно вздрогнула. Дрожь в исполнении Мортон была необычна. – Прежде чем Вы почувствуете, как в Вашу плоть вопьётся железо, ответьте, почему Вы были так избирательно жестоки по отношению к 11112? Я знала, что она ответит. Потому что её глаза выдавали желание цепляться за жизнь – чем дольше продлится этот диалог, тем дольше она проживет: – Потому что он был клоном человека, которого я ненавижу, – тем не менее, её голос звучал хладнокровно, – человека, из-за которого я сделала аборт и не родила своего второго ребёнка. Такого ответа я не ожидала. – Оригинал 11112 был Вашим мужем? – Хуже, – сухие губы эгоцентричной старухи поджались. – Он был мне никем. Но это не помешало ему забрать у меня счастье. За всю жизнь она так и не поняла, что вором её счастья всю её жизнь была она сама. Как же это печально… – Всё ещё помните конверт с карточкой, который Вы так сильно желали себе вернуть? – я уперлась предплечьями о стол и увидела, как глаза собеседницы при одном только упоминании карточки вспыхнули неподдельным огнём. – Это я её украла. – Где она? – её голос ужасно заскрипел, как будто она наступала себе на горло, чтобы не броситься на меня с целью задушить, отчего задыхалась сама. – В те времена я не знала, что такое деньги оригиналов. Так что ваша ценность представлялась мне безделушкой. Которую, впрочем, было настолько приятно отнять у вас, что никакие пытки не заставили меня отказаться от наслаждения лицезреть Вашу беспомощность, – я замолчала. Глаза Мортон начали гореть ещё сильнее. Казалось, ещё чуть-чуть, и она вся в буквальном смысле вспыхнет от желания узнать, где же её заветная карточка, наполненная её грязными деньгами. – Я спрятала её под ножкой стола в аудитории, в которой Вы так сильно любили пытать гречихой 11112, а заодно и меня. – Ты оставила её там?! Судя по эмоциям моей слушательницы, блеф по Баркеру у меня очень неплохо получался. – Да. Всё то время, пока Вы пытали нас руками лаборантов, карточка была под Вашим носом. И она осталась там. – Осталась?! Нет, ты не могла не забрать её!.. – Не забрала. Ведь я не знала, что такое деньги оригиналов. Ваша ценность сгорела вместе с Миррор. – Не-ет… – она схватилась рукой за область груди, в которой у нее должно было быть, но отсутствовало сердце, однако сразу же опустила руку и даже пошатнулась. Надо же, как оригинал может любить деньги… Даже их утрата для нее была не так страшна, ведь у нее оставалась пусть и тускнеющая с каждым днем, но надежда однажды отыскать их, однако знание, что этих денег больше нет, казалось, едва не убило её вместо пули. – Вы так любили быть директором Миррор, – подождав немного, чтобы дать ей вволю посокрушаться, я продолжила вести допрос, – и тем не менее, Вы не побоялись подвергнуть нас физическим пыткам, чтобы найти эти деньги. Вам не было страшно, что оригиналы клонов узнают о Ваших действиях и призовут Вас к ответу? Вы рисковали своей должностью. – Правда заключается в том, что оригиналы боятся своих клонов, как боятся лицезреть любой свой грех. Никто из владельцев клонов ни разу не прибыл в Миррор, чтобы собственными глазами посмотреть на то, что они создали, имея всего лишь деньги и желание. Если приходили смотреть, тогда не на своих, а на чужих клонов, а если и изъявляли желание посмотреть на своих, тогда только издалека или на их фотографии. Ваши оригиналы никогда не пришли бы вам на помощь. Поэтому я ничем не рисковала. Если процент риска и присутствовал, он был совсем невелик.