Ровная линия бровей моей собеседницы сдвинулась к переносице: – Но это ведь не так. От услышанного мне стало немного не по себе, поэтому я слегка поджал губы: – Не так. – Тогда зачем он так подумал? – Не “зачем”, а “почему”. – Почему? – Хотя бы потому, что ты в моей рубашке и без штанов. – И что в этом такого? Я хотел ответить словами: “Потому что ты красивая, что невозможно не заметить”, – но вместо этого процедил другую цитату: – Странная ты. От услышанного она неожиданно сильно нахмурилась и как будто сжалась. Будто испугалась этого замечания. Будто какого-то замечания ей можно было бояться больше, чем меня самого: в конце концов, её совсем не смущал факт того, что мы стояли друг перед другом в полуголом состоянии, и что при этом я откровенно являлся сильнее нее. При этом она явно даже не думала на тему интима или о гипотетически вероятной для нее опасности в этом направлении. Ведь это странно… – …Для начала давай позавтракаем. И определимся с обедом. Или у тебя есть планы на сегодня? – я приглашал её в бар. Она как будто сильно сомневалась, но после ответила словами: “Планы подождут”. В этом её ответе было скрыто очень многое. Из него следовало, что у нее есть планы, при том, что она бродяжка. Какие могут быть планы у бродяжек? Однако для бродяжки она выглядела слишком ухоженной: красивые ноги блестят от депиляции, ухоженная линия бровей и в принципе чистое личико… Однако при этом повреждены пальцы и губа… Наблюдая за тем, как она завязывает свой высокий хвост и выплетает вдоль него несколько крупных кос, я снова начал соблазняться на эту красоту – ни у одной девушки я до сих пор не видел таких пышных, густых волос, и такой прически… Пряди как будто переливались разными оттенками коричневого цвета: от тёмно-шоколадного до светло-каштанового. Она задала мне очередной странный вопрос: “Чтобы не привлекать к себе внимание, нужно быть на виду?”. Вопрос прозвучал в контексте нашего диалога, но всё же дал мне новую пищу для размышлений: она не хочет быть на виду. Значит, скрывается. От кого? Но ещё… Она как будто совсем не осознаёт своей красоты. Зато я с самого начала осознавал. Поэтому по пути в бар зашел в аптеку, чтобы обновить презервативы – старым остаткам было больше года, лучше было перестраховаться, – и после вновь пытался выведать, точно ли ей есть восемнадцать, хотя уже и перестал сомневаться в этом. Зато в том, что она западёт на меня, с каждым проведенным рядом с ней часом сомневался всё больше и больше. И это привлекало меня не меньше, чем её внешность. До сих пор на моем жизненном пути не встречалось такой своевольной одинокой девушки, которая отказала бы мне. Ариадна же не отказывала – она даже не думала о том, что в её отказе может быть необходимость! Просто игнорировала саму возможность нашей с ней состыковки. Это поражало меня больше всего: да как такое возможно, чтобы такая молоденькая красотка не допускала даже крохотной возможности хотя бы одного страстного поцелуя с брутальным незнакомцем, сверлящим её красноречивым взглядом?! С чего вдруг она решила, что мы не можем попробовать?.. Нет, серьёзно, какова причина?.. В баре она была напряжена, но только до тех пор, пока хорошенько не распробовала пиво. Когда же наконец расслабилась, начала сыпать пригоршнями странных вопросов: что такое “бабочки в животе”, кто такие “тёзки”, что за музыкальный инструмент у Илайи?.. Вопросы были, мягко говоря, неординарными. Они меня по-настоящему напрягли. То же, как легко она впитала в себя придуманную мной на ходу специально для неё легенду про иностранку, приехавшую в Швецию из Америки, окончательно заставило меня понять, что с этой девушкой что-то “не так”. Причём это таинственное “нечто” было очень серьёзным, я даже подозревал в нём угрозу, с которой мог бы не справиться даже опытный киллер, однако при этом справлялась хрупкая девушка… Это было странно, немного неприятно, но не отталкивающе, а наоборот – маняще. Как бабочку манит огонь на сожжение, так Ариадна, танцуя со мной посреди бара так, будто рядом с ней есть только я, манила меня в глубину своего тёмного прошлого… После были выброшенные ею бинты, освободившие её правое предплечье – с кровавыми потеками… Купленная мной для нее одежда и предметы гигиены – она от них не отказалась и даже будто обрадовалась им, особенно её вдохновил вид расчески… Я решил проверить и спросил таким тоном, будто отрицательный ответ может быть нормой: – Ты когда-нибудь видела, как готовится блюдо? Она повелась: – Нет, не видела. И совсем не умею готовить. От этого ответа меня словно пригвоздило к полу. Как человек восемнадцати лет может всерьёз утверждать, что ни разу в жизни не видел процесса приготовления блюда? Я нашел всего два варианта ответа, и оба были ужасны: либо у неё амнезия, либо тяжелое детство в подвале. Я предпочел остановиться на первом варианте. Потому как она, вроде бы, в социуме держалась вполне уверенно, хотя и многого не знала – к примеру, что такое банковские карты. А ещё потому, что второй вариант был слишком зверским. Она мастерски играла в шашки – в основном обыгрывала меня. Однако про домино впервые слышала. Усвоив же простые правила игры, она быстро вошла во вкус и ни разу не изъявила желание остановить игру. Я же хотел наблюдать за ней, а во время игры она была как никогда близка ко мне и, сама того не понимая, как никогда открыта. Она не замечала, как во время набирания игральных костей её запястья оголялись, а вместе с ними оголялись и ужасные кровавые ссадины на её запястьях. Теперь у меня не осталось ни малейших сомнений в том, что её руки связывали очень крепко и на долгое время. Её губа хотя и зажила, всё же показывала мне, что травмирована она не от укуса, который она могла бы нанести себе сама – травма была от удара. Но при этом, играя в домино, она выглядела счастливой. И это пугало меня. Внутри меня всё вскипало от вида её пострадавших запястий, а она улыбалась, раз за разом вытаскивая из банка выгодные для нее фишки. Этим вечером мне не хотелось раздеть её, чтобы заняться с ней отменным сексом. Мне хотелось раздеть её, чтобы увидеть каждую царапину, чтобы вытрясти из неё историю происхождения каждой из них… Я даже представить себе не мог, что речь шла не о царапинах. То, что я увидел уже следующим утром, всерьёз выбило из-под моих ног почву. Она не умела плавать. Я решил её подразнить, но в итоге спугнул – она бросилась назад на террасу яхты. Именно в этот момент я увидел состояние её спины. Не помню, как выпрыгнул из воды вслед за ней, но уже в следующую секунду держал её чуть выше локтя: – Что у тебя со спиной? – мой голос прозвучал слишком резко. Стоило бы помягче, но я потерял эмоциональное равновесие. Она сразу же как будто сжалась: – Упала… – Не похоже на результат падения. – Просто… Я долго падала, – с этими словами она резко вырвала свою руку из моей хватки. Уже через пять минут я сидел с ней на диване и, нанося гель на её фиолетовую спину, старался придерживать своё рычание при себе: – Надо же… У тебя почти вся спина синяя. – Всё в порядке, – совершенно спокойным тоном отвечала она. – Ты издеваешься? Это, – я провёл пальцами под её синюшной правой лопаткой, – совсем далеко от порядка. Дай сюда свои запястья, – она послушно протянула мне сжатые кулаки. – И пальцы давай тоже… – Я едва сдерживался, чтобы не сорваться на крик. – Вот почему ты спишь на животе: у тебя спина болит. – Всё в поряд… – она попыталась совершить ещё одну попытку уверить меня в том, что с ней всё в порядке, но в этот момент я выдавил на свой большой палец ещё немного геля и резким мазком нанёс его на правый угол её нижней губы, оказавшейся даже более мягкой, чем я себе представлял. – Сиди и не дёргайся, мисс “У меня всё в порядке, я живу на яхте со взрослым мужиком, не задаваясь вопросом собственной безопасности”. – Не понимаю, – она неожиданно растерялась. – Разве рядом с тобой небезопасно? – Ты меня совсем не знаешь. Я намного взрослее тебя. И намного сильнее. Тебя это не смущает? – я всё ещё не понимал этого. – Ты же добрый, так почему меня должно это смущать? Получается, что меня твой возраст и сила наоборот должны воодушевлять. – Объясни свою логику. – Ты взрослый и сильный, значит на тебя не нападут, что также значит, что рядом с тобой должно быть безопасно. – А на тебя, значит, могут напасть? И с чего ты взяла, что я́ не нападу на тебя? – Она аккуратно вынула свои руки из моих ладоней. Неужели наконец начало доходить? – Не напрягайся. Я не сделаю тебе ничего плохого. Но ты должна знать, что в этом мире очень много людей, в частности мужчин, которые к тебе могут отнестись очень жестоко, – что-то мне подсказывало, что об этом мире она знала, мягко говоря, недостаточно. – Я знаю, – сдвинув брови, она уперлась локтями в колени. Она о жестокости? Ведь не о своих знаниях о мире! – Вижу, – я постарался не сжать кулаки. – Твои побои, должно быть, связаны с тем, что ты кричишь во сне? – она решила проигнорировать этот вопрос. Я не удивился такой реакции, поэтому с легкостью продолжил. – Что значит твоё тату? Увидев, что я смотрю на её запястье, она резко прикрыла свою татуировку ладонью. – Всё в порядке. Ты ведь сама так сказала, верно? – она смотрела на меня напряженно. Меня начинало коробить от её напряжения. Нужно было разрядить обстановку. Показать, что я открыт для неё, а значит и она может попробовать открыться для меня. – У меня тоже есть татуировка, – я приподнял свою футболку и продемонстрировал ей слова на своих правых рёбрах, вытатуированные чёрными чернилами. – Cedant arma togae, – прочитала она вслух. – Это не шведский, не английский, не испанский, не французский и не немецкий язык. Так, то, что она знает пять языков, я узнал немногим ранее, так что лучше бы она сказала что-нибудь новенькое. – Это латынь. – Как переводится? – Сначала ты. Что значит твоя? – я кивнул в сторону её татуировки, которую она продолжала прятать под второй ладонью. – Ничего… – Она не может ничего не значить, раз ты её набила. Тем более, это цифры. Цифры и буквы всегда что-то значат. Пять единиц – что они значат? – она совсем потеряла настроение, начала ёжиться. Я понял, что это окончательный тупик. Смирился. Вздохнул. – Прибило тебя к борту моей яхты, как водоросль, так ты ещё и молчишь, – от этих слов она, кажется, совсем ушла в себя. – Ладно, не бери в голову этот наш несостоявшийся диалог. – Как это – не брать в голову? И снова непонимание элементарного… С этого момента я не выбрасывал её общее состояние из своей головы: таких ужасных гематом я ещё не видел вблизи, хотя повидал немало побитых женщин, как не встречал и людей, не имеющих представления об обыденных вещах. А её татуировка… Она мне не понравилась. Ариадна слишком юна для тату – ей ведь лишь несколько дней назад исполнилось восемнадцать, но рисунок на её теле точно не был новым. Подросткам ни один тату-мастер в Швеции не набьёт даже точку на теле. Да ещё и татуировка в виде цифр… Не о чём радужном это не может свидетельствовать. Кромешная темнота. Перед тем как той ночью лечь спать, я заметил на своей кровати волос каштанового цвета, длиной в метр. Мою хмурость сразу же как рукой сняло: значит, пробовала лежать на кровати, по пути к пробному заплыву, открывшему мне ещё пару дюймов её огромной тайны… Я сразу же внутренне понадеялся на то, что ей понравилась моя кровать. Потому что всё ещё продолжал лелеять надежду затащить её в постель, только теперь начал понимать, что этот процесс будет далеко не быстрым – придется действовать с ещё бóльшим терпением и бóльшей аккуратностью. Зато мои труды могут быть вознаграждены многократно, если только, в конце концов, тёмное прошлое этой красавицы не окажется уничтожающим даже для меня, чего я, явно являющийся не самым безопасным человеком на этой планете, не исключал, так как был в ладах со своим разумом. Я аккуратно положил найденный девичий волосок под подушку, на которой обычно не спал – в надежде, что этот обряд окончательно и бесповоротно притянет голову Ариадны к этой постели. У меня было много женщин, но ни одна из них не была в моей личной постели и тем более не помечала мою территорию своими волосами. От осознания того, что это начало происходить – под моим боком появилась крайне интересная мне девушка, – я ухмыльнулся, хотя и понимал, что сразу хорошо эта история не закончится – придется пройти через темноту, выход из которой может оказаться весьма неоднозначным и вообще негарантированным. Глава 53 Брэм Норд