На сеансах, в одиночестве последнего ряда, всегда присутствовал Кирпичников. Клапс сообщил Андрею, что хозяин кинотеатра раньше редко бывал на просмотрах «Ёжика в тумане» – от силы раз в месяц, – а теперь каждый вечер как штык. «Не иначе из-за вас, Андрей. Ждёт не дождётся, когда вы обнаружите следующий ориентир». В середине октября, когда начался сезон зонтов, плащей и луж, Андреем овладело чувство полной безысходности. Именно на этот период времени они с Харакири спланировали поездку в Тибет. Она тогда заявила, что ненавидит слякотную осень, а он, недолго думая, сказал, что как только начнутся дожди – сразу же к Гималайским горам и Далай Ламе. Мысли о том, как всё могло бы быть, вызывали тоску. В планах на будущее заложена доля жестокости, они ведь не всегда осуществляются. В таком состоянии Андрей просыпался и засыпал. Ел машинально, не чувствуя вкуса, умывался и брился машинально и бездумно. Порой он не мог вспомнить, что делал час назад. Как-то вернулся вечером домой после сеанса, и обнаружил в руке бутылку водки. И ведь не заметил, как купил её, как нёс. Полный провал памяти. Вылить водку в раковину не смог. Пытался себя заставить, но силы воли не хватило. Поставил бутылку в холодильник, и остаток вечера думал только о своей жажде. Раз десять заходил на кухню, брал с полки пустой стакан и ставил его обратно. Прежде чем уснул, долго ворочался, всё порывался встать, снова пойти на кухню и заглянуть в холодильник. В конце концов, задремал и во сне ощущал себя пьяным. Проснулся посреди ночи в холодном поту. Пить хотелось невыносимо. Поднялся с кровати, побрёл на кухню. Совершенно бездумно вынул из холодильника водку, откупорил её и… и тут включился мозг. Андрей испытал к себе такую ненависть, что его затрясло. Мысленно он назвал себя полным чмошником, убожеством, предателем. Напиться – значит предать Аню, вычеркнуть из жизни все те недолгие счастливые дни бабьего лета, во время которых он перестал быть пустым местом. Перед внутренним взором, как наяву, возник образ Ани. Она улыбалась, в глазах не было ни капли упрёка. Андрей швырнул бутылку в стену – осколки блеснули в свете абажура, воздух наполнился запахом водки. Несколько секунд в каком-то оцепенении Андрей глядел, как по полу растекалась лужа алкоголя, а потом бросился прочь из кухни. Он вышел на балкон, сел прислонившись к стенке, и погрузил лицо в ладони. Тихо заплакал. – Я найду тебя, – шептал он. – Отыщу в тумане… Пришла Жучка, легла рядом, с грустью поглядывая на хозяина. Андрей отнял ладони от лица и уставился в темноту дождливой ночи. Долго сидел так, пока не замёрз. Второй ориентир он отыскал через несколько дней. Полностью подчинившись притяжению, вышел из тумана к высокому дубу, который, как и колодец, выглядел слишком резким, слишком ирреальным для этого мира. Дерево, с отливающей бронзой листвой, будто застыло в вечности. В его могучих ветвях путались клочья тумана, из земли торчали валы мощных корней, кора походила на шкуру исполинского чудища. Разглядывая второй ориентир, Андрей одновременно испытывал благоговение и дискомфорт. А вот восторга, от того, что оправдал ожидания многих людей, в том числе и Кирпичникова с Клапсом, не чувствовал совершенно. На фоне личной потери чаяния остальных стали не существенны. Когда он снова очутился в кинозале и сообщил, что обнаружил второй ориентир, люди ликовали долго. Аплодировал даже всегда невозмутимый Кирпичников, а Клапс прослезился. Вера Павловна не менее минуты обнимала Андрея, хотя в её объёмном костюме ежа это было затруднительно. Козловский зычным басом выкрикивал: «Браво! Брависсимо!» и радовался как ребёнок. А потом он запел жизнерадостную арию. Андрея всё это тяготило. Он нервно улыбнулся, как бы извиняясь, торопливо прошёл вдоль ряда и покинул кинозал. Ему очень хотелось на свежий воздух. На следующий день, на его счёт в банке Кирпичников перечислил пятьсот тысяч. Половину этой суммы Андрей отдал в фонд «Подари жизнь», и поступил он так не из-за гуманных соображений, а потому что, не особо рассуждая, это могла бы сделать Харакири. А может, и не могла бы, но у него была острая потребность её идеализировать. Вечером перед сеансом к Андрею подошёл Клапс, отвёл его в сторонку. – Господин Кирпичников передал вам вот это, – он протянул ему большой ключ, украшенный оккультной символикой. – Этот ключ должен быть у вас на каждом сеансе. – Зачем? – нахмурился Андрей. – Я знаю не больше вашего, – Клапс развёл руками. – Кирпичников даёт распоряжения без пояснений. Вы, конечно, сами можете у него поинтересоваться, но, думаю, он не ответит. Андрей не собирался ни о чём спрашивать Кирпичникова, даже подходить к нему не хотел. По большому счёту, его вообще мало волновало, зачем нужен этот ключ. Гонорар он получал не за любопытство. – Чувствую, скоро вы обнаружите и третий ориентир, – с пылом произнёс Клапс. – Знаете, о чём я вчера подумал? О том, что этот маленький кинотеатр центр вселенной. Альфа и Омега. И об этом почти никто не догадывается. Парадоксально! Всё вокруг лишь мелочная суета, и только здесь, не заметно для всего мира, происходит нечто действительно грандиозное. Я это сознавал не отчётливо, пока вы не отыскали второй ориентир. А теперь… а теперь я чувствую себя хоть и маленькой, но всё-таки частичкой игры библейского масштаба. Андрею не нравились нотки фанатизма в его голосе. Он рассудил, что Клапса полностью поглотила идейная одержимость. И пугало то, что сама идея какая-то размытая, состоящая сплошь из догадок. Клапс продолжал с исступлением: – Мне становится не по себе от одной мысли, что в тот вечер вы не зашли бы в кинотеатр. Шанс был бы упущен. Эх, сколько же раз я представлял себя на вашем месте… Видел ориентиры в снах, проходил мимо них в тумане и шёл дальше к конечной цели. Порой, просыпаясь, едва не плакал от того, что всё это было не наяву. – Моя цель не та же, что у вас, – заметил Андрей. – Знаю. Вы ищете в тумане её, – Клапс задумался, даже его непослушные зрачки на несколько секунд перестали уползать вправо. – Возможно, мы одну и ту же цель видим по-разному. Что он имел в виду, Андрей не понял. И не было желания вникать в то, что Клапс и сам толком не понимал. На этом сеансе Андрей не обнаружил третий ориентир, но ощутил, что притяжение усилилось. Когда видел в тумане смутную тень или слышал какие-нибудь звуки, он противился притяжению и шёл искать… он сам толком не понимал, что искал. А ничего не обнаружив, сдавался. И так каждый сеанс. Дожди прекратились, в воздухе запахло свежестью подступающей зимы. Пожухлая трава и потемневшая листва по утрам искрилась от инея. Дни Андрей проводил в каком-то полусонном состоянии. Бывало, гуляя с Жучкой, он застывал, как некогда Харакири, и долго, словно в трансе, на что-нибудь глядел. А когда приезжал на кладбище на её могилу, застывал надолго и потом не мог вспомнить, о чём думал в это время. Ключ, который передал Кирпичников, Андрей всегда носил с собой. У него вошло в привычку крутить его между пальцев, как какую-нибудь безделушку. Иногда он задумывался, что за дверь открывается этим ключом, но особо голову не ломал. На очередной сеанс Андрей явился в ужасном расположении духа. Днём он встретил старого знакомого, который долго и упорно уговаривал его махнуть рюмаху за встречу. Едва не уговорил. Ещё немного – и сорвался бы. После этой встречи Андрей чётко осознал: рано или поздно – не выдержит, напьётся. Дело времени. И хуже всего то, что белая горячка больше не пугала. Ничего больше не пугало. Начался сеанс. Ёжик вошёл в туман, а вслед за ним и Андрей. Притяжение ощущалось сильней, чем раньше, а эйфория меньше. Андрея тянуло то вправо, то влево, у него создалось впечатление, что он двигался по невидимому лабиринту. Туман вокруг клубился хаотично, сквозь него струились призрачные потоки. Сверху, с многократным эхом, доносились звуки, напоминающие глухой не человеческий хохот. Андрею хотелось вернуться в кинозал, впервые, находясь в этом мире, он испытывал страх. Ему мерещилось, что где-то поблизости, скрываясь в белёсой мгле, бродит нечто злое. Иногда призрачные потоки врезались в него, и тогда в голове с огромной скоростью начинали проноситься эпизоды из прошлого. Те эпизоды, которые хотелось бы забыть, и те, которые давно забылись. Какая-то безжалостная сила вытряхивала накопленные за жизнь грехи из запрятанной в закоулках памяти копилки. Вытряхивала, заставляя совесть корчится в агонии. Однажды над головой Андрея проплыло нечто громадное. Он видел лишь тень, но ощутил масштаб этого объекта всей своей сутью. Туман стал серым. Откуда-то доносились громовые раскаты. Иногда земля и пространство вокруг вздрагивали, мгла клубилась нервно, порывисто. Андрей решил, собрав волю, пытаться сопротивляться притяжению. Ему пришла в голову жуткая мысль, что он угодил в ловушку, и что его затягивает в какую-то чёрную дыру, из которой нет возврата. Он развернулся и, чувствуя, как натягиваются нервы, сделал несколько шагов в сторону, откуда предположительно пришёл. Туман стал плотным как патока, он не пускал. Ещё два шага. Андрей вспомнил, что вот так же в своих бредовых пьяных снах пытался убежать от чего-то кошмарного. В снах это никогда не удавалось. Ещё шаг. И тут он отчётливо услышал лошадиное фырканье: фр-р-р, фр-р-р… Справа серая мгла расступилась, и Андрей увидел белую лошадь. Глаза у неё были чёрные, блестящие, как смоляные капли. Шелковистые пряди гривы почти касались земли. Притяжение исчезло. Третий ориентир найден. Лошадь тряхнула головой, фыркнула, развернулась и пошла прочь. Андрей последовал за ней. Туман перед ними не просто расступался, а буквально разлетался в стороны, распадаясь на клочья. Лошадь иногда оглядывалась, будто говоря Андрею: «Не отставай!» Он не отставал. Шёл, словно завороженный, больше не ощущая ни страха, ни беспокойства. Как и раньше, разница между минутой и вечностью стёрлась. Андрею казалось, что каждое его движение растянуто во времени. Где-то во вселенной вспыхивали сверхновые, зарождались и умирали миры, гасли звёзды, сталкивались друг с другом галактики, а он шёл себе через океан тумана и думал, что это шествие исполнено особым невероятным смыслом. Его охватил эмоциональный подъём, мысли стали воздушными, по-детски лёгкими. Впереди за пеленой тумана проступили очертания чего-то тёмного и огромного. Оно надвигалось как скала. Туманное пространство с грохотом разрывали электрические разряды, и всё это на фоне вибрирующего глухого гула. Лошадь и Андрей вышли к подножью исполинской пирамиды из матово-чёрного материала. Молнии, голубыми вспышками озаряя серую беспокойную мглу, били в плоскости сооружения. Андрей рассудил, что он, наконец, пришёл туда, не зная куда, и нашёл то, не зная что. Единственный из смертных, не считая сказочных Иванов Дураков. И такой чести удостоился бывший алкаш, у которого грехов хоть отбавляй? Странная штука провидение. Порой главные призы получают самые недостойные. Вслед за лошадью он проследовал вдоль пирамиды и скоро увидел у основания плоскости дверь, испещрённую загадочными знаками. И замочная скважина имелась. С трепетом Андрей сунул в неё ключ. Повернул три раза, слыша щелчки механизма. Земля задрожала, туман принялся закручиваться в мощные вихри, само пространство взревело, как раненый зверь. Молнии ещё яростней били в пирамиду, а призрачные потоки метались, сталкиваясь друг с другом. Дверь завибрировала и уползла в нишу. Из чёрного проёма вырвался поток ярчайшего света. Андрей зажмурился, а когда открыл глаза, увидел перед собой сияющий силуэт человека с крыльями. Ангел? Натуральный ангел! – Я свободен! – произнёс Господин Эл приятным голосом, протянув Андрею руку. – Спасибо! Андрей, поколебавшись секунду, вложил свою ладонь в его. И в тот же миг они очутились на сцене кинозала. Все находились в трансе, кроме Кирпичникова. Хозяин кинотеатра пробежал вдоль зрительских рядов; подобрав полы плаща, влез на сцену, бухнулся перед Господином Элом на колени и почтительно склонил лысую голову. – Наконец-то, хозяин, наконец-то! – дрожащим голосом произнёс он. Господин Эл положил ладонь на его плечо. – Ты хорошо послужил мне, лорд Бельфегор. Я награжу тебя. А сейчас… сейчас я хочу прогуляться, свежим воздухом подышать. Люблю запах поздней осени. Он легко спрыгнул со сцены, поглядел на Андрея. – Составишь мне компанию? И приятелей твоих захватим, а? Андрей кивнул, заметив, как Вера Павловна и Козловский вышли из транса. Они поднялись со своих мест и, уставившись на ангела, открыли рты от изумления. Спустя несколько минут Господин Эл, Андрей, Вера Павловна в своём «ежовом» костюме и Козловский вышли из кинотеатра, молча миновали площадь и, не спеша, зашагали по тополиной аллее. Ангел щёлкнул пальцами и тут же пошёл снег. Первый снег. Снежинки кружились сонно, сверкая в жёлтом свете фонарей. – А вы… – начал Андрей. – Давай на «ты», – перебил его Господин Эл. – Мы ведь теперь друзья. – А ты можешь исполнить хотя бы одно моё желание? – Я его уже исполнил, – был ответ. – Как? – удивился Андрей. – Ты ведь даже не знаешь… – Утренняя Звезда всё знает, чувак. Всё! Твоё желание исполненно, и не обижай меня сомнениями, ага? Ну а теперь… Запевай Козловский! И Козловский с радостью запел: – Э-э-эх, да вдо-о-оль, по Пи-ите-ерска-а-ай. По Тверско-ой-Ямской, да ох да по Тверской-Ямской… Его поддержали сначала Господин Эл, а затем и Вера Павловна. Пели складно, почти не фальшивя: – По-о Тверской-Ямской, да с колоко-ольчи-ком! Э-э-эх!.. Андрей увидел впереди, за вуалью из снежинок, силуэт. Он этот силуэт, ни с каким другим не спутал бы. Это была она. Живая. Воскресшая. В беретике и зелёном пальто, которое купила за два дня до смерти. И она улыбалась, её глаза сияли радостью. – Ну что же, друзья, – громко сказал Господин Эл, – апокалипсис дело утомительное, отложу, пожалуй, его ненадолго. А сейчас давайте-ка все вместе махнём в Тибет, а? Вот прямо сейчас, не думая?