– Да, именно так все и выглядит, – согласился Сан Саныч. – Тебе еще нужно кое-что знать… – он замешкался, подбирая нужные слова. – Хм… в общем, в некотором смысле ты мертва. – Что?! – Да, мертва. И твое тело… это всего лишь имитация плоти. Все здесь – имитация. Каждый камешек, каждое растение, одежда, дома… – Даже не пытайся это понять, – посоветовала Василиса. – Для нашего сознания это… как ты выразился, Сан Саныч? – Непостижимо. – Вот-вот, непостижимо! Агата замотала головой, не желая принимать все услышанное. – Нет! Не может быть! Я дышу. У меня бьется сердце. – Ты дышишь и моргаешь по привычке, – сказала Василиса. – Этому телу не нужен ни воздух, ни пища, ни вода. А сердце почему бьется? Хм… Знаешь, запиши и это в разряд «непостижимое». Агата посмотрела на свои руки, потрогала ткань домашнего синего халата, повела плечами, покрутила головой и… что-то было действительно не так. На ум пришло слово «тесно». Тело вроде бы и ощущалось, но с другой стороны… «Непостижимо». Она ущипнула себя за запястье, но боли не почувствовала. Посмотрела на небо и увидела в сумрачной выси еле заметные, словно грозовые всполохи. Сознание не желало все это воспринимать. Не желало! – Как такое возможно? – Ты этот вопрос еще долго будешь себе задавать, – ответил Сан Саныч. – А сейчас хорошо бы узнать твое имя. – Агата. Меня зовут Агата. Она поняла, что не чувствует запахов. Не единого. Во рту никаких вкусовых ощущений. Руки и ноги казались протезами – качественными, легко управляемыми, но все же протезами. Агата, Сан Саныч и Василиса шли по улице мрачного, будто вымершего города, направляясь к главной площади. «Тебе нужно кое-что увидеть, Агата». – Мы сюда попадаем в той одежде, в которой играли в игру «Покорми Обжорку», – объясняла по дороге Василиса. – И забирает Обжорка только… в общем, забирает он только особенных людей. – Как это – особенных? – Ты была довольна своей жизнью? – поинтересовался Сан Саныч. Агата пожала плечами, в очередной раз ощутив в теле дискомфорт. – Не особенно. – Вот-вот, – печально улыбнулась Василиса. – Все, кого сожрал Обжорка, были не особенно довольны своей жизнью. Он словно какое-то одолжение делает, забирая, таких как мы. Они прошли мимо большого дома, над дверью которого была вывеска «Таверна». От крыльца на несколько метров тянулась коновязь, возле стен стояли водопойные колоды. – А чем ты была не довольна? – спросила Василису Агата. – Я? – девушка усмехнулась и показала запястье с тремя бледными шрамами. – Неудавшаяся попытка, – пояснила она. – Взгляни на меня? Мне двадцать лет, а я все еще не отошла от этой унылой подростковой готической чуши. Заигралась. А вернее – доигралась до хронической депрессии. Наркота опять-таки. Должно быть, у меня с головой что-то не так. – Дура, – обозвал ее Сан Саныч. – Дура, – согласилась Василиса. – А вы? – спросила Агата старика. – Вы тоже не хотели жить? – Не хотел, – признался Сан Саныч. – Видишь ли, я полковник ВДВ. Участвовал в войнах и ни единой царапины. А через неделю после того, как вышел в отставку, попал в аварию и лишился ног. Такое ощущение, что Судьба берегла меня только для военного дела, а как только эти дела закончились… – он поморщился. – В общем, при жизни я передвигался в инвалидном кресле. Потом жена умерла. Сын – скотина, собрался упечь меня в дом престарелых, – он замолчал, а потом, будто извиняясь, добавил: – Устал я. У меня раньше никогда не было синдрома войны, а тут… когда я лишился ног, словно сломалась какая-то преграда в мозгах. – Как бы то ни было, – зло сказала Василиса, – но мы не просили Обжорку забирать нас! Он не дал нам выбора. В Аду, наверное, веселее, чем здесь. В этом мире даже дня и ночи нет – вечный сумрак. Боже, как же тут уныло, хоть вой! – А вы давно здесь? – спросила Агата. Василиса на несколько секунд задумалась. – Мои внутренние часы подсказывают, что я тут неделю. Да и Сан Саныч здесь почти столько же. Верно, Сан Саныч? – Ага, – согласился полковник. – И вот еще что… Мы здесь, как в тюрьме. Отсюда нет выхода. По сути, мы находимся в гигантской коробке, стены которой похожи на вулканическое стекло. С Василисой мы прошли вдоль этих стен и ничего похожего на выход не обнаружили. – А с чего вы вообще взяли, что мир Обжорки находится в сети? – удивилась Агата. – Проповедник сказал, – ответила Василиса и поморщилась. – Сейчас ты его увидишь. Мы уже пришли. Они вышли на площадь, на которой возле небольшого помоста стояли и медленно раскачивались люди. На многих была домашняя одежда: халаты, пижамы, майки, просторные штаны и рубахи. И лишь на некоторых – костюмы и элегантные платья. Люди стояли рядами по шесть человек и раскачивались в каком-то едином медленном ритме. На помосте стоял человек в черном плаще и капюшоне, надвинутом на глаза. Агате этот тип напомнил инквизитора из старого фильма о ведьмах. – Их тут тридцать четыре, не считая Проповедника, – сообщил Сан Саныч. – Стоят и раскачиваются, как камыши на ветру. – Как обдолбыши на трансцендентальной вечеринке, – выдала свою версию Василиса. – Я знаю, о чем говорю. Вот такие здесь финтики творятся, Агата. Всех этих людей Обжорка сожрал до нас. Они не разговаривают… черт, они вообще ничего не делают – лишь стоят и раскачиваются. Из нормальных здесь только я, да Сан Саныч. Был еще один парень. Леха. Он, как и мы возмущался, ругался на Обжорку, а теперь… теперь Леха стал, как эти зомби. Стоит сейчас в первом ряду и раскачивается. – Но что с ними? – спросила Агата. – Да кто ж их знает? – ответила Василиса. – Проповедник – это вон тот тип в плаще – говорит, что они счастливы. Я лично в этом сомневаюсь. – Быть может, он говорит правду, – угрюмо возразил Сан Саныч. – Товарищ полковник! – воскликнула Василиса. – И ты тоже?! Совсем недавно… – А вдруг? Мы же не знаем. Возможно, это и есть выход?! – К черту такой выход! – Но рано или поздно мы тоже станем как остальные. – Нахрен остальных, Сан Саныч! Нахрен! Я лучше целую вечность буду шляться по этому паскудному городишке, но к ним, – Василиса указала пальцем на толпу, – не присоединюсь! Такого финтика Обжорка от меня де дождется! Нет! – Успокойтесь! – твердо сказала Агата. Она и при жизни не любила, когда кричат, и, как выяснилось, ей это не нравилось и после смерти. – Лучше расскажите про Проповедника. Почему он молчит? – Бывает – молчит, – успокаиваясь, сказала Василиса, – а бывает – несет всякую чушь. Пойдем отсюда. Если есть в городе самое поганое место, так это здесь. Они уже повернулись, чтобы уйти, как раздался четкий и слегка распевный голос Проповедника: – Из Зеркальной вселенной прибыли они, дабы повести за собой тех, кто отчаялся. Трое божественных пилигримов, трое ловцов пересечений. Обжорка, Таракан и Квак разбили свои шатры в сети интернета измерения Подкидышей. Тех, кто верит, тех, кто желает счастья, Обжорка, Таракан и Квак проведут через поля гроз, через сетевые решетки и плоскости. Все для мира. Все для Подкидышей. Распад, имитация и тропа… – Бред какой-то, – сделала заключение Агата. – Вот-вот, – согласилась Василиса. – Хотя он иной раз и более понятные вещи говорит. – Понятные вещи? – посмотрела на нее Агата. – Ага, вроде того, что мы все здесь мертвы, а эти дома, вещи и наши тела, всего лишь имитация. – Все-таки я никак не могу понять, как мы можем быть мертвы? – Да, от этого свихнуться можно, но, боюсь, мозги в наших головах-имитациях на это не способны, – Василиса печально улыбнулась и после долгой паузы сказала: – Проповедник мне напоминает приемник, который ловит разные волны. Скоро он заткнется. Все, пошли отсюда. Мы обычно сидим в таверне, там у нас штаб-квартира. Ты с нами, Сан Саныч, или останешься хрень эту слушать? Полковник оторвал взгляд от Проповедника. – Что? – вид у него был рассеянный. – А, да-да, я с вами. Чуть позже, по пути в таверну, Василиса заявила: – Вообще, здесь не всегда так скучно. Иногда Обжорка такое отчебучит, со своими экспериментами по имитации реальности… хоть стой, хоть падай! Недавно я видела собаку с шестью лапами. Причем лапы были, как… будто сплетенные из тонкой медной проволоки. Эта тварь прыгала с крышу на крышу, а потом распалась на какие-то черные хлопья. Еще мы с Сан Санычем видели паровоз на окраине города. Он тоже распался. Кстати, в домах можно найти интересные вещи. Сан Саныч как-то ныл, что хочет курить, и представляешь, потом обнаружил на столе в таверне кучу блоков сигарет и, наверное, сотню коробков спичек. – Ага, – подтвердил полковник. – Вот только толку от сигарет нет, ведь ни вкуса, ни запаха мы не чувствуем. – А спички? – удивилась Агата. – Обжорка что, имитацию огня сделал? – Сделал, – сказала Василиса. – Теперь хоть можно свечи в доме зажигать, а то вообще темень была. Можно сказать, Обжорка по-своему заботится о нас, комфорт создает. Что уж говорить, на разные чудные финтики он горазд. Перед твоим… прибытием я нашла бутылочку черной туши и иголку с ниткой. Теперь вот татушку себе на плечо сделаю. В общем, жить можно, – в ее голосе была грусть. – Еще бы орган этот заткнулся… Бесит меня уже эта органная музыка, – неожиданно Василиса оживилась, встрепенулась и весело спросила: – А хочешь, я тебе фокус покажу? – Ты думаешь, меня теперь еще можно чем-то удивить? – Агата натужно улыбнулась. – Смотри! – Василиса взглянула вверх и закричала: – Что б ты сдох, Обжорка! Засунь все свои финтики в… Сумрачное небо озарили яростные вспышки, и органная музыка превратилась в гнусную какофонию. Но скоро все снова стало как прежде – сумрак, орган и печаль.