Взглянув на сверкающую золотую маску самурая, она прибавила: – Вам всем кранты. Кончик меча прочертил в воздухе светящуюся дугу. Йау-Йау продолжала смотреть на золотую маску, когда клинок со свистом опустился. Массивные плоскости угловатого тела растворились в кружении созвездий и божеств, а медная гримаса гигантского воина повисла в пустоте и исчезла последней, подобно улыбке Чеширского кота в старом фильме. Ее целых десять секунд не осмеливалась заглянуть в Окно событий. Ну же. Давай. Сделай это. Она увидела, как конвертоплан развернулся на сто восемьдесят градусов на своих турбинах и улетел, превратившись в скопище навигационных огней. – Яго! – Перри Мейсон никогда не кричал. На хрен Перри Мейсона. – Придержи отправку. Стоп! Солнце опять заговорило. – Похоже, в корпораде сменился президент. – Это было сказано таким тоном, словно пошел дождь или привезли пиццу. – Прежний руководитель больше не является средоточием исполнительной власти. Новый отменил приказ предшественника, противоречащий решению юридического отдела. Все действия против субъекта abogado Йау-Йау Мок и ее клиентки приостановлены. Procurador Мартинес больше не представляет правление «Теслер-Танос» и его председателя; участие адвокатов-людей прекращено. Таким образом, сделка, которую компьютерные правовые системы собирались заключить с вами, остается в силе. Если «Теслер-Танос» примет ваше предложение, наши симуляции показывают вероятность в семьдесят три процента, что находится в пределах наших расчетных параметров. Однако вероятность того, что прецедент Барантеса и, следовательно, ныне действующая система contratada сохранятся в неизменном виде, составляет всего тридцать один процент. Моделирование наилучших вариантов, включающих компромисс между вашей клиенткой и корпорадой «Теслер-Танос», дает цифры в восемьдесят два процента и тридцать пять процентов соответственно. Исходя из этого, мы советуем директорам и новому президенту принять ваше предложение в виде стандартного контракта с оговоркой о неразглашении. – Моя клиентка сохранит деньги, уже выплаченные ей «Теслер-Танос». Не будет никаких покушений на мою жизнь, моей клиентки или Яго Диосдадо. Включая… – огненный лик солнца подернулся рябью, оно собиралось что-то заявить, – …атаку кибернетическим и информационным оружием любого рода. – При условии, что вы освободите «Теслер-Танос», ее субподрядчиков и агентов от обязанности компенсировать личный ущерб, причиненный в связи со случившимся. – Я не жадная. Да будет так. Я не скажу, кто виноват. Но я не несу ответственность за пострадавшие стороны, которые самостоятельно отследят вирус до вас. – На это мы и не рассчитывали. Претензии других потерпевших сторон будут урегулированы в обычном порядке. – Что-нибудь еще? – Это все условия с нашей стороны. – Дайте мне контракт, и я его подпишу. – Соглашение подготовлено. Пожалуйста, удостоверьте обычным способом. Йау-Йау сунула левую руку в центр солнца. Она не обожглась. Пламя закона – холодное. Она поместила туда свой идентификационный символ, белый лотос на черном треугольнике, и номер адвокатской лицензии. Подписано. Скреплено печатью. Дело сделано. – У вас есть еще вопросы? – спросил король-солнце. Она не обнаружила в себе достаточно сил, чтобы спросить юридическую систему «Теслер-Танос», что за хрень произошла внутри корпорады. – На самом деле, – проговорила Йау-Йау, – мне просто хочется убраться отсюда к чертовой бабушке. Жил-был человек, обитавший в высоком замке. Он был наделен абсолютной властью, и по слову его восставали мертвецы, но кое-что было ему недоступно: любовь его единственного сына. Ночи напролет сидел этот человек в своей высокой башне и задавался вопросом, почему все так сложилось. Он не был жестоким или вспыльчивым; он ни разу не ударил сына и не давал повода стыдиться себя. Его поведение всегда было разумным, терпимым, даже любящим: он выделял время для игр с мальчиком, для выслушивания его детских историй. Он поощрял детские увлечения и не навязывал их, когда в конце концов они переставали интересовать мальчика, он молча страдал от мучений и бунтов подросткового возраста, он воздерживался от осуждения друзей и любовниц, он отказывался порицать эксперименты – социальные, сексуальные, химические. Он сделал все, что мог сделать один человек, чтобы заставить другого полюбить его, но слов любви от сына так и не дождался. Он не мог взять в толк, что в этом и заключалась суть неудачи: любовь не подчиняется приказам. Любовь, даже между отцом и сыном, не неизбежна. Она не обязана существовать; это не физический закон вроде силы тяжести или слабого ядерного взаимодействия. Человек не понимал, что его отчаяние сквозит в каждом проявлении доброты, понимания, доверия и привязанности. Все это были предложения о сделке. Контракты и векселя, которые так и не погасили. Человек в темной башне познал отказ и отчаялся. Он встретил женщину, которая должна была родить ему ребенка, задолго до того, как воздвиг свою империю мертвых и взрастил своды и шпили из каменного основания бульвара Гувера; камешек за камешком, молекула за молекулой. При этом он допустил распространенную ошибку честолюбцев, сочтя будущее адекватной заменой настоящему. Он был занят созданием своего хрупкого Нового Иерусалима и ничего не знал о любовниках, которых жена приглашала на свое ложе долгими ночами, пока она не пришла к нему в тронный зал на вершине шпиля, где мраморные полы все еще прогибались и липли к подошвам. Она потребовала развода, угрожая испортить его безупречную репутацию списком супружеских измен – длинным, как список покупок. – И еще, – прибавила она, – я хочу мальчика. Началась война. Они ссорились в судах, в сетях СМИ, на каналах сплетен и в светских болтологических кругах. В ход пошли обвинения, инсинуации, оскорбления, клевета и шпионаж; они боролись с безудержной ненавистью тех, чья любовь обернулась ложью. В конце концов, человек в высокой башне отвоевал сына, доказав с помощью видео-, фото- и аудиозаписей, что в течение последних трех лет его жена регулярно трахалась со своим мертвым слугой – в те ранние дни это был неописуемый грех – и, будучи некрофилкой, не подходила на роль матери. Человек в башне познал страх отвержения, а вместе с ним и решимость никогда больше не быть отвергнутым. Чем сильнее убеждаешь себя, что чего-то никогда не случится, тем больше вероятность того, что оно произойдет. Мальчику было предначертано покинуть башню, чтобы попытать счастья в мире. Он оставил записку, взял только ту одежду, которая была на нем, и универсальную банковскую карту со всеми валютами мира. Он был романтиком, но не дураком. Он путешествовал среди бедняков, ища их мудрости, надеясь найти в их обществе смысл и единство, которые так и не познал в трех башнях. Он жил с мертвыми в их постоянно расширяющихся мертвых городах-некровилях, чтобы увидеть в зеркале их чуждости свою собственную человечность. Он отправился на край света, чтобы посетить мистиков и духовные сообщества, которые доказали бы ему, что в человеке есть нечто большее, чем молекулярный материализм философии его отца. Он вставал с рассветом, чтобы поклониться великим деревьям, он ухаживал за рыбой под многогранными стеклянными крышами тайного ордена биосферистов, он вводил себя в экстази-транс фетишистов Укуромбе, живущих у корней разлагающегося аркосанти, который раньше назывался Майами, он резал плоть и делился кровью с братьями с равнин, он поплыл вместе с тюленьим народом Милапа по тропе заката к месту, где пели большие киты. Десять лет он скитался по земному шару, а в первый день одиннадцатого года вернулся в башню отца. Его отец сделался старше, мрачнее, худее; рядом с ним была женщина, намного моложе, его новая жена. У нее взгляд, слишком хорошо знакомый сыну: не сегодня, не завтра, но когда-нибудь она уйдет от мужа. – Привет, – сказал сын. – Я вернулся. – Пообещай мне одну вещь, – попросил отец. – Пообещай, что больше не бросишь меня. – Обещаю, – согласился сын. Человек в башне стал лепить из него короля. Отец не верил в незаслуженное вознаграждение, поэтому сын проходил стажировку во всех подразделениях и отделах, которые однажды должны были перейти под его контроль. Он учился быстро, без устали, всеобъемлюще – он был хорошим учеником. Время, проведенное в разлуке, углубило его, закалило, сделало сообразительным и мудрым. Отец подготовил документы для передачи сыну контроля над половиной корпорады. А потом наступило раннее сентябрьское утро, когда Джоди-Линн Капекни потеряла управление на скоростной полосе шоссе Пасадена, по дороге на юг. Автомобиль врезался в разделитель по центру на скорости сто пятьдесят, кувыркнулся на полосу, ведущую на север, и взорвался возле съезда номер двенадцать. Огненный шар зацепил пять транспортных средств. Двенадцать человек погибли в огне. Среди них был Квебек Теслер, очевидный и единственный наследник «Теслер-Танос»; самой могущественной корпорады на земле. Девять месяцев он пролежал в гробнице, пока мир оплакивал смерть прекрасного принца, и в первый день десятого месяца был воскрешен благодаря власти отца. Он вышел из вод воскрешения, но увидел не златое сияние башен, принадлежавших ему по праву крови, а тусклое желтое биолюминесцентное свечение Дома смерти. Его приветствовали не родители и друзья, а суровые мертвячки в белом трауре. – Где мое королевство? – спросил Квебек. – Где мои сотрудники, мой секретариат, мои друзья? Где мой отец? Он узнал, как низко пал. Ему обещали полмира, а теперь он был ничем, никем, нигде, не существовал как человек и личность. Его владения, составлявшие половину империи, съежились до квадрата улиц пятьдесят на пятьдесят, где были только тесные, вонючие, шумные трущобы. Он был первенцем Адама Теслера, а стал мертвецом. Новая семья, посвятившая его в тайны загробной жизни, предупредила: лучше всего забыть о тех, кто остался по ту сторону. И все-таки он вернулся к золотым вратам у подножия замка и приказал им открыться. Он добрался до нижнего торгового центра, прежде чем воины его арестовали. Они отвели его в отцовский тронный зал, где сам Адам Теслер – справа от него развернул хвост-веер павлин, слева блистал зеленью и золотом тектозавр – заявил, что невзирая на личные желания, его руки связаны законом, который гласит, что мертвых не существует. Даже его собственного сына? Даже его собственного сына. По лицу отца он видел, что дело не только в законе и прецеденте. Дело в окончательном отказе от надежды и любви. – Ты сказал, что не бросишь меня, – проговорил его отец. – Ты солгал. – Вы были правы, – признался сын своим наставникам и проводникам. – Мне не следовало возвращаться. – Все пройдет, – пообещали они. – Все покажется долгим и запутанным сном, и ты постепенно пробудишься. Как до того он погрузился в подготовку к управлению корпорадой, а еще раньше – в изучение огромного мира, обездоленный сын теперь с головой ушел в работу по освобождению мертвецов. Мертвые друзья сказали ему полуправду: прежняя жизнь действительно потускнела, но память о том, как несправедливо с ним поступили, не собиралась умирать, набирая силу с каждым проступком и несправедливостью, которые он видел в этом новом мире, и в конце концов она стала чем-то большим, чем праведный гнев. Она превратилась в ярость. Отец говорил, что коды доступа такая же часть его тела, как и кожа: идентификаторы были связаны с его ДНК. Однажды ночью он пришел в башню. На бесшумных крыльях опустился на балкон девяносто девятого уровня. Сигнализация капитулировала. Двери открылись. Он шел по темным комнатам, открывая шкафы, которые оказались пустыми, если не считать нескольких отцовских костюмов, строгих и старомодных. Как он всегда подозревал, вторая жена ушла от Адама Теслера. Мясо было непостоянным, мясо было хрупким. Мясо было тщеславным и недолговечным. Он постоял возле отцовской спальни, рассматривая спящего. Смерть – дело нетрудное, всего-то и надо, что сломать несколько хрупких позвонков. Он закрыл дверь и прошел мимо, привлеченный светом и тихими голосами в конце коридора. Прячась в тенях, заглянул в щель. Молодая женщина сидела на полу, спиной к входу, и играла с трехлетним мальчиком. Через некоторое время она встала, подняла ребенка, уложила его в постель и включила карусель с игрушками над кроваткой. Изгнанный сын сбежал из детской, сбежал из пентхауса, сбежал из высокого замка. Когда высоко в небе засиял рассветный небесный знак, он отправился в Дом смерти и попросил контракт, который отправил бы его как можно дальше от дома Адама Теслера – контракт на Ночную вахту на задворках Солнечной системы. – Ты должен был его убить. – Некоторые эмоции слишком сильны, чтобы их можно было выразить внешне. Оцепенение. Туссен ощутил лишь оцепенение. – Тебе следовало свернуть этому ублюдку шею, пока он спал. Как ты, должно быть, ненавидишь меня. – Почему ты так говоришь? – спросил Квебек. – Ты поступил со мной вот так. Рассказал мне все это. Это не моя вина, я не просил родиться, не говоря уже о том, чтобы родиться таким, какой я есть; я тоже отверг его. Я ушел, как и ты, я не хочу того, что он может мне предложить. Я тебе не враг. – Квебек, – позвал Хуэнь/Тешейра. Квебек поднял руку: «Позже». – Я знаю. Я искал тебя не для того, чтобы сделать своим врагом. Я не ненавижу тебя. Мы братья не только в родственном смысле. – Ты искал меня, потому что мог с моей помощью заполучить желаемое и оказаться там, где надо. – Я совру, если буду это отрицать. И все-таки я надеялся, что враг моего врага может стать моим союзником. – Двадцать семь лет, – проговорил Туссен. – Двадцать семь лет там, вдали от Земли… Ты должен убить его. Убить его будет милосердием. Надо избавить больное, печальное существо от страданий. – Квебек. Опять их прервали, опять предводитель взмахнул рукой. – Брат, брат, разве я тебе не говорил? Наша цель здесь не в том, чтобы убить его, а в том, чтобы изменить его. В любом случае, я не чувствую себя таким уж милосердным. В чем дело, Тешейра? – У трутней переполох, Квебек. Какая-то дешевая адвокатесса с улицы вызвала на себя шквальный огонь со стороны юридического отдела «Теслер-Танос», мясного и виртуального. Проги белые, проги черные; вирусов больше, чем в приемной доктора во время эпидемии оспы. – Оценка? – спросил Квебек. – За ней стоит Дом смерти с мощными прогами – братья выступили открыто и намерены сражаться до конца. Но только что был подписан контракт со взводом внештатников-asesino. Я не знаю, что она им предъявила, однако «Теслер-Танос» хочет спрятать концы в воду. Квебек поднял глаза, как будто за потолочными экранами узрел сердце владений отца. – Рассвет. Перигей. Все сходится. У нас не будет более подходящего момента. – Мой брат прав, – сказал Туссен. – Сейчас или никогда. Его ДНК открыла бронзовые двойные двери, отделяющие жилые уровни, и они поднялись по изогнутой лестнице из черного мрамора в апартаменты Адама Теслера. Желтый свет небесного знака лился сквозь стеклянные стены на пестреющий слюдой гранитный пол, когда они приблизились к маленькому темному силуэту за столом из полированного живодрева. Тщеславный павлин; изукрашенный драгоценными камнями тектозавр на насесте; сеть теней, отбрасываемых оконными панелями: как будто не прошло шесть лет с тех пор, как Туссен в последний раз стоял посреди этой комнаты. Ощущал ли Квебек то же самое, стерла ли незыблемость отцовского святилища десятилетия и миллиарды километров? Сыновья терпят неудачу, бегут, умирают, но стекло, гранит и живодрево вечны. Адам Теслер немного неуклюже поднялся и поклонился гостям. – Доброе утро. – Он взял маленький чугунный чайник с подноса на столе. Там было пять чашек. Туссен увидел, что весь стол в форме подковы покрыт плоскими экранами. Перевернутые изображения: земля, море, небо: огонь. – Я ждал вас. Кто-нибудь хочет чаю? Очень освежающий, очень стимулирующий напиток после долгой и утомительной ночи. Нет? Пожалуйста, извините – я буду пить. Чайник двухвековой давности, японский. Отлит в песок, изготовлен вручную одним из последних живых сокровищ. Мне нравится идея, что человек может быть такой же частью национального наследия, как произведение искусства или архитектуры.