Мануэла тоже поведала о своей жизни, но рассказ её был коротким и однообразным, в нём не было ничего захватывающего. Девушка проводила почти всё время в кругу семьи, занимаясь домашней бухгалтерией и руководя прислугой. Её маме, Анарде де Роньё, это оказалось очень удобно, позволило высвободить время для походов в гости к родственникам и подругам. Папе это очень нравилось, он много раз ставил Мануэлу в пример старшей сестре, которая вытребовала себе место диспетчера аэропорта и почти всё время торчала на работе. Но между тем, с улыбкой призналась Мануэла, мама частенько её упрекала в излишнем домоседстве, говоря, что ни один молодой человек не позарится на тихую, скромную домашнюю девочку. Внезапно девушка резко повернулась к нему, заглянула своими огромными глазами, как показалось Юрабе прямо в душу, и тихо спросила: — А ты и правда хотел на мне жениться? — Ты неправильно используешь английские времена, — с хитрой улыбкой поправил её Ринеру. — Я хочу на тебе жениться. Настоящее время, а не прошедшее. Мануэла секунду помолчала, затем резко, как на пружинке, подскочила, схватила спутника за руку, и потащила к задрапированной тяжёлой портьерой стене. Отодвинула занавеску, и они шмыгнули внутрь. Впереди оказалась широкая глубокая слабоосвещённая ниша, почти коридор, по сторонам которой темнели две красивые двери из белого дуба. У дальней стены стоял здоровяк в джинсах и разгрузке на голое тело. Юраба напрягся. — Ты нас не видел, Аугусто, — просящим тоном сказала Мануэла. — Девочка моя, ты ли это? — прогудел в ответ громила, делая шаг вперёд. — Аугусто, — остановила его девушка. — Ты же взрослый человек. У тебя есть семья, дети. А я уже большая девочка. И я его люблю. Но всё равно, пожалуйста, не говори маме. Охранник подошёл к японцу, возвышаясь над ним на две головы, и ткнул тому в лицо огромный узловатый палец. — Ты! Попробуй только обидеть сестрёнку, будешь иметь дело со мной. У Юрабы сжался в животе холодный комок, но он пересилил себя и как мог твёрдо, но от волнения, не выговаривая некоторые звуки, ответил: — Я рюборю сеньориду Мануэру. Палец убрался. Осмелев, японец добавил почти без акцента: — Я даже сделал ей предложение. — Девочка моя! Да ты что? — прогудел здоровяк. — Всё! Нас здесь не было, — отрезала та, и не останавливаясь, нырнула в правую дверь. Японец осторожно последовал за ней. Они попали в полутёмную комнату, большую часть которой занимал широкий низкий диван. Перед ним стоял столик со стеклянной крышкой, у противоположной стены притулился привычный гостиничный мини-бар с холодильником, а над ним висела большая плазменная панель, на которую транслировалось выступление Кумпарситы. Девушка резко остановилась, не дойдя двух шагов до столика, развернулась к Юрабе, так же рывком обняла его и, тыкаясь губами в подбородок пыталась нащупать его губы. Глаза её при этом были плотно закрыты. Как-то естественно и спокойно, без малейшего внутреннего напряжения, японец ответил на торопливый, но страстный поцелуй девушки, глубоким и нежным своим, она сладко вздохнула и открыла глаза. В них светилось счастье. Юраба удивлялся сам себе. Дожив до тридцати лет, он ни разу имел отношений. Отец с детства приучал его отдавать все силы, всего себя своей работе, жертвовать всем для блага огромной семьи, которой является организация, где тот служит. Только в этой семье не было так необходимой молодому человеку семейной любви. Тогда Ринеру сделал самый, с его точки зрения, логичный ход — купил себе самую продвинутую многофункциональную куклу, начинил её электроникой, вмонтировал микрофон и динамик… Пока создавался искусственный интеллект Хики Мицуне, Юраба, во всю пользуясь служебным положением, унёс домой исходники лексикона, функций самообучения, модуля построения фраз и синтезатора речи. Теперь он и дома общался с вокалоидом. Программист научил электронную куклу разговаривать на бытовые темы, произносить ласковые слова, и даже время от времени изъявлять желание заняться сексом. Но в душе понимал, что всё это — суррогат. Искусственная замена тому, чего в реальной жизни Юраба найти не смог. И вот теперь… Он прекрасно понимал, что сейчас будет первый в его жизни настоящий секс с живой девушкой, но при этом был совершенно спокоен. На душе было радостно и безмятежно, будто их отношениям уже много лет. Он погладил любимую по волосам, угадав желание, ещё раз поцеловал в губы и улыбнулся, видя её счастливые глаза. — Будь со мной нежен, милый, — тихим, переливчатым голоском попросила она. — У меня это в первый раз. Глава 11 Новая Земля. Латинский союз. Горы Сьерра-Гранде. Горы в окрестностях Суэрте. 26 год, 4 месяц 21 число. 22:40 Весь прошедший день мы с Сэнди прошагали по горам. Она оказалась очень хорошей спутницей. Помнится, Высоцкий утверждал, что для проверки качеств человека, его следует взять с собой в горы. Так вот, теперь я был абсолютно уверен в простой и надёжной, как автомат Калашникова, девушке. Не подведёт. Мы прошагали больше пятидесяти километров, если считать вверх и вниз, не один раз помогая друг другу. В первые часы Сэнди ещё хорохорилась, и немного сторонилась меня, но уже после полуденного привала мы двигались слаженно, и она не стеснялась в трудной ситуации попросить помощи или наоборот, поддержать, подтолкнуть. Кстати, Стивеном меня больше не называла, а в последние два часа фразы вроде «Гена, сюда!» или «Гена, дай руку!» так и сыпались. Наконец, мы перевалили последний хребет. Впереди была широкая, в пару километров, долина, а противоположный склон виднелся за почти плоской ровной возвышенностью. Ближняя к нам западная часть её была покрыта густым лесом, тогда как восточную, похоже, очистили специально, уж очень ровный переход был от лесистой части к голой и каменистой. Кроме того, приглядевшись, я понял, что и камни, кроме самых крупных валунов, не иначе как специально оттащили к деревьям, таким образом отгородив обработанную территорию от дикой. На самом дальнем краю возвышенности рядком стояли три белых кубика-здания. Большое, поменьше, и совсем маленькое. Чем-то они мне матрёшку напомнили. Казалось, будто их, как пищевые контейнеры из набора, вынули один из другого и поставили в ряд. Мы спустились на сотню метров и решили остановиться на краю небольшой естественной запруды, в которую впадал невысокий, чуть выше моего роста водопад. Образовавшийся пруд походил на букву «Г». Вода втекала в нижнюю часть литеры и вытекала из верхнего конца, причём сама перекладина была чуть в стороне, что позволило воде в ней согреться до температуры окружающего воздуха, так что я, сунув руку, сразу даже не почувствовал влаги. С этого места мы уже не видели противоположный склон, всё перекрывала роща деревьев с листьями, как у канадского клёна, но белыми в полосочку берёзовыми стволами. Солнце клонилось к закату, так что решили здесь и заночевать. Я достал из рюкзака топорик и цепную пилу, и прошёл чуть больше пятидесяти метров вниз по склону, пока нашёл подходящий сухой ствол. На то, чтобы отрезать от него полено чуть меньше полуметра длиной с ровными краями понадобилось около десяти минут и множество усилий. Но в итоге я вернулся к лагерю с нужным чурбаком. Возле самой опушки очень кстати попалась неизвестная мне почти однотонная серая змея. Я грохнул её по башке поленом. Пойдёт на ужин. Сэнди с удивлением смотрела, как я расколол сухое полено на четыре части, а потом, тем самым кухонным монстром, выскребал из каждой дольки середину, превращая её в щепу. В итоге я сложил четверти обратно, прижав их со всех сторон камнями. Получилось почти то же, что и было раньше, но со щелями и дырой в середине. — Что ты сделал? — непонятливо спросила девушка. — Это сибирская свеча. — А, Сибирь, — по-русски, но с жутким акцентом воскликнула Сэнди, после чего вновь перешла на родной язык. — Знаю. Там очень холодно и люди должны постоянно пить водку, чтобы согреться. А полено зачем? Я расхохотался. — Сэнди, никому никогда больше так не говори. Засмеют. А полено — чтобы приготовить ужин. Я зажёг щепку и забросил её в середину свечи. Через минуту изнутри поднялся узкий язык пламени. — Всё. Можешь ставить котелок. — Но подожди, что я сказала неправильно? Разве у вас не пьют водку? — Не больше, чем остальные страны. — Правда? — Сэнди, девочка, я много водки выпил с тех пор, как ты меня знаешь? — Но, может, тебе просто негде было её взять? — Ну уж нет. Тот, кто хочет выпить, всегда найдёт. А от мороза лучше всего спасает баня. — Да! Баня! Она долго рылась в своём рюкзаке, и наконец, выудила из него тонкий, сложенный почти до бумажной толщины, кусок полиэтиленовой плёнки. — Я тебя тоже хочу удивить. Баня будет прямо здесь. Собери камни в пирамиду, а я пока дрова найду. Судя по всему, раньше Сэнди походную баню никогда не устраивала. Дрова сложила кое-как, почти не прикрыв камни, долго возилась с тремя здоровенными рогатинами, пока наконец, не установила их над камнями на манер индейского вигвама. Пришлось снова идти в зелёнку. Я принёс ещё две жердины, и вместе мы сделали над каменной пирамидкой неплохой шалаш. Как прогорит — покроем его полиэтиленом, получится парилка. Пока возились, вода в котелке закипела. Сэнди шустро, как шарик по рулетке, пробежалась по поляне и вернулась с пучком каких-то трав, которые тут же, прямо целиком, закинула в кипяток. Пока я принюхивался, услышал сзади: — Гена, помоги. Сэнди смешно подпрыгивала возле дерева с длинными стреловидными листьями, пытаясь достать до нижней ветки. Я подошёл, присел, обхватил девушку за ноги и выпрямился. Раздался громкий шелест и проклятия. — Дурак! Ты же меня прямо в листья головой сунул. Опусти немедленно. Хотя подожди. Всё, теперь положи, где взял. Я опустил смеющуюся растрёпанную Сэнди на землю. В руках у неё был пучок листьев. Мгновенно обмыв добычу в запруде, она добавила их к травам в котелке. Следом пошла крупа из рюкзака. — Готовь свою гадину, скоро пора забрасывать. Змею я отмыл там, где вода вытекала из запруды, чтобы не пачкать основной водоём. Освежевал, порезал на куски и забросил в котёл. Язык пламени в сибирской свече к этому времени как раз уменьшился. — Гена, давай костёр раскидаем, пора баню накрывать. От этих слов на душе стало хорошо и уютно. Я не спеша подошёл к пирамиде частично треснувших камней, топором откинул в сторону несгоревшие дрова, оставив лишь угли. Потом залил горящие в стороне ветки водой. Вместе мы быстро накрыли собранный из жердей шалаш полиэтиленовой плёнкой, тщательно прижав края к земле камнями. Я подумал, и положил сверху немного лапника, а пару веточек забросил внутрь, для аромата. — Гена, пойдём мыться, а потом поужинаем. — Надо же, — усмехнулся я в ответ. — Впервые в жизни женщина приглашает меня в баню, а не наоборот. Кажется, она не поняла юмора, потому что молча нырнула под плёнку. Я последовал за девушкой. Камни разогрелись отлично, ветки добавили аромата, а холодная вода в запруде поставила красивую точку в нашей походной бане. Мы сделали два круга. Как положено, с веником, от которого Сэнди сначала шарахалась по всему шалашу, а потом млела, подставляя бока и спину. Вышли чистыми до скрипа, но настолько голодными, что готовы были съесть живого рогача. Целиком.