Днём я занимаюсь историей, русским и литературой с ребятами, которые с матерями живут в центре, а по вечерам болтаю о своем давнем опыте в репетиторстве и волонтерстве с ночными дежурными. Жизнь есть за пределами того мирка, где я провела десяток лет. И я тоже могу найти себе в этой жизни место. И да, препараты свои я принимаю и с психиатром созваниваюсь. И нет, мне не стыдно за это лечение. Очень неожиданным для успокоившейся меня оказывается звонок Севы. – Ты сильно неправа, Ладушка. Но я тебя понимаю и прощаю, конечно. Глупости все делают, главное – понять и исправить. Давай встретимся, поговорим. Я уверен, мы найдём приемлемое решение наших сложностей. Ой-ой. – Конечно, решение есть. Я подала документы на развод. Ни я, ни Лиза тебе не нужны. Нет смысла мучать друг друга. – Ты же понимаешь, что бегство не выход. Нам необходио все спокойно обсудить. Приезжай домой, милая. Ни за что! Я, может, и блаженная, как болтают меж собой здешние дамы, но не совсем же отмороженная? – Нет. К тебе я больше не поеду. И встречаться с тобой до суда не хочу. – Какой суд, Ладушка? У нас с тобой дела семейные, личные, никого они не касаются. Мороз по коже. Да, они столько лет были такие. Скрытые. Тихие. И очень-очень страшные, эти наши личные и семейные дела. Я помню. Но сейчас я знаю, я уверена, что не все так живут. Это нужно пресекать. Страх в семье – недопустимо. – Они были бы такими, если бы не включали в себя физическое насилие. – О чем ты, девочка моя? Подумаешь, немного воспитывал свою жену, – Сева смеется. Для него ударить женщину – норма. Сколько раз свекровь вспоминала, как отлеживалась у подруг, пока муж уезжал в командировку, после того как учил ее жизни. Слушала тогда эти воспоминания с содроганием. Думала, как же это ужасно и неправильно. Верила, что у нас так никогда не будет. Напрасно. Я ведь даже момент сейчас не вспомню, когда начались побои. Сперва затрещина или хлопок по попе со словами: «Молчи женщина, знай свое место!». Вроде шутки. Семейной. Да. Затем сильнее, чаще и больше. А потом, после очередной ссоры, вопрос врача в травмпункте: – Побои снимать будем? Ужас. Паника. Стыд. – Нет! Это называется не так. Говорить нам уже не о чем. Ты меня не слышишь. Увидимся в суде, Всеволод. – Брось эту абсурдную идею о суде. Дело закроют, как только ты заберёшь заявление. Да, конечно, сейчас! Я столько времени силы собирала, чтобы его написать! – Но я его не заберу, – боже, держаться мне придется еще сколько? Всеволод не сомневается. Всеволод диктует: – Заберёшь. Ты моя жена, Лада, и будешь делать, как я скажу. – Я с тобой развожусь, и ты мне больше не указ. – Осмелела, мерзавка? Кому ты, дура дефектная, нужна? Сопляку твоему? Да я вас так ославлю, вся карьера его родителей пойдет прахом. А тебе на улицу не выйти будет. Слышишь, Лада? Возвращайся немедленно. – Нет. Прощай. Положить трубку. Сбросить три следующих с этого номера. Выдохнуть, глядя в окно. Как же это дико. Но еще год назад я бы слушала и слушалась. Но не теперь. Нам с Лизой Всеволод не нужен. Мы есть друг у друга, мы справимся. Да и Лейла Джанибековна сказала, что если вдруг совсем станет тяжело, я могу работать и жить в Центре. Благослови боже Маргариту Анатольевну. Таким образом я себя успокаивала, но спала все равно плохо и поэтому с утра пошла-таки сдаваться. Управляющая Центра меня внимательно выслушала и обнадёжила: – Сиди в здании, за ограду не выходи. Внутрь ему не попасть, только если сама выйдешь. А так он для тебя не страшен. Жизнь наша приобрела тревожную составляющую: я начала вздрагивать от резких звуков, с подозрением косилась на открывающиеся двери и одна нигде не ходила. Вроде разумные меры предосторожности, но не сильно они мне помогли. Да. В конце октября, в это время, когда молодежь заигрывает со всей этой мистической глупостью и потусторонней жутью, вечером девочки-волонтеры попросили помочь принести бумажные цветы и шары для украшения зала к празднику. У ворот стоял фургончик с яркими наклейками «Ваш день рождения – наша забота». Девчонки бегали между воротами и задней дверью – таскали охапками цветы, плакаты, гирлянды шаров. Вот где были мои мозги, когда я подошла к машине, а? Дура, прав был муж, хоть и пуганая. Среагировать я не успела. Меня схватили со спины, прижали руки и закрыли лицо вонючей марлей. «Хлороформ» – была моя последняя мысль. Глава 42 Руслан На полигон с утра мы с бро приехали вместе. Тихий и приличный Ник принимал гостей: «старая гвардия» в знак поддержки выделила нам на денёк Селену с мамой. Нику будет не скучно. И пока Марк, как более здоровый и благонадежный, отправился проявить свои навыки дрессировки курсантов, я остался ждать на командном пункте. С Николаичем, который вдруг изъявил желание заценить мои пробы на ниве педагогики. Вчера, когда я ему в панике звонил, разыскивая Ладу с дочерью, он был краток: – Когда на полигон зван? – Завтра в десять утра. – Отлично. Буду с информацией. Как родители? – Батя гораздо лучше, ждем домой со дня на день. – Добре. До завтра. И вот сидит спокойный, в ус не дует, а я чуть ли не по потолку готов бегать от нервов. Но надо выдержать, иначе, что я за пример для молодежи по поведению в экстренных и стрессовых ситуациях? – Садись здесь, – снисходит мой куратор. Устраиваюсь рядом, потому что говорит он негромко. Всегда. – «Бывших» у нас, парень, нет, – сказал Николаич мне лет десять назад, когда я наивный лопух спросил его: «А Вы бывший разведчик?». Ну, молод был, чё? – Так вот, Руслан Владимирович, по состоянию на сегодняшнее утро, ни в одной больнице или морге не зарегистрировано никого с такими данными, как ты искал. Выдыхай. Сначала вздрогнул, а потом послушал совета. Ну и решил еще парой разжиться: