Ни особой красоты, ни пользы. Так – растет, только место занимает. Пока я металась во внутренних сомнениях, меня уже увлекли в палату, куда должны привезти Лизочку после операции, устроили на кровати и принесли воды. Капец. Дожила. Все на свете пропустила. Бери кто хочешь, уводи, куда хочешь… Нет. Не так. Я позволила себе уплыть внутрь душевных терзаний и переживаний только потому, что этим рукам, всего лишь два раза до сих пор обнимавшим меня, я доверяю. Безоговорочно. До сих пор. Все эти годы. Я просто чувствую его. – Я так виновата. Руслан, прости, пожалуйста! – сколько раз я шептала это во снах? Плакала, глядя в темноту за окном, повторяла себе: «У него невеста. Он счастлив. Все правильно» и не находила ни покоя, ни места, ни смысла. – Тише, милая. Не плачь, нет повода. Все теперь будет хорошо, Ладушка… Вздрагиваю. Так звал меня Сева, и воспоминания о нем сразу тянут за собой из глубин памяти причины, по которым нам с этим невероятным, прекрасным мужчиной никогда вместе не быть: – Руслан. Нам надо, наконец, проговорить наши прошлые недоразумения и расстаться «на хорошем». Еще бы простить друг друга, но это уже как получится. Хмурится, но не злится, голос по-прежнему спокоен: – Нет, Лада. Расстаться – это больше не про нас. Достаточно было в нашей жизни этой глупости. – Ты не понимаешь. Это не глупость, – злюсь и чуть не плачу. Он молод, не осознает. Не представляет, на что способен мой пока-еще-муж! Всеволод ведь сделает то, чем грозил. – Спокойно. Мы разберемся и все решим, – Руслан устраивается рядом со мной на стуле, и я с болью смотрю на его свежие шрамы. Тонкая нежная розовая кожа. Сердце мне на части разрывает мысль, что он мог погибнуть. Нет. Я должна его спасти. Защитить, хотя бы от зла, мне известного: – Да. Решим прямо сейчас. Всеволод нас видел тогда. В мае. У него есть фото и видео. И если у меня давно нет преподавательской карьеры, то твои родители могут сильно пострадать, да и на твою безупречную репутацию гадостей выльется масса. Поэтому прошу тебя, пойми… – Тише, Лада. Это решаемо. Репутация самого Бенедикта давно на дне. Кого будут слушать: домашнего тирана, отвратительного отца и неверного мужа или гениального ученого, руководителя особой космической программы Министерства Обороны? Или заслуженного деятеля науки и образования, профессора с сотнями публикаций и десятком защитившихся под ее руководством кандидатов наук? – Руслан гладит мои руки, греет в своих. Дарит невозможные, немыслимые тепло и спокойствие. Вселяет в меня уверенность, которой никогда раньше не было. Я должна, просто обязана его спасти. – У Всеволода столько связей, еще от отца остались, его все поддержат, мужчине ведь можно. – Что можно? – Все можно. Вести себя, как хочется. Делать, что угодно и ничего ему за это не будет. Руслан хмурится сильнее, поводит плечами так, что я начинаю переживать, а не пойдет ли он отсюда высказывать свои претензии моему мужу? Вдыхает, выдыхает, а потом выдает: – Теперь будет. Расслабься, Лада. Вы с дочерью больше не одни. Невозможная мечта. Но это так прекрасно – хотя бы услышать подобное от мужчины, занимающего все в тебе: и сердце, и разум, и душу. – Ты не представляешь, на что он способен. А сейчас, когда я подала заявление и в полицию, и на развод, Сева ужасно зол. – Послушай меня, пожалуйста, – Руслан тянет меня за руки на себя, устраивает на коленях. Я таю и с замиранием сердца прячу лицо в изгибе его шеи. – Лада, я люблю тебя так давно. Я все сделаю для того, чтобы быть с тобой рядом. Чтобы ты стала счастливой. И никакой старый муж-тиран меня не остановит. – У меня дочь-инвалид, я старше тебя, я тебе не подхожу, – шепчу из последних сил. – Тише, малышка, мы все решим. Я тоже инвалид теперь, но никакие бумаги не помешают мне обеспечить вам нормальную жизнь. Сердце сжимается, когда он так безразлично, походя, говорит про ранение и его последствия. Про рухнувшую карьеру и планы. Но я не могу, не могу позволить себе жалость: – Руслан, ты не хочешь меня услышать – у тебя вся жизнь впереди. Ты можешь выбрать любую: молодую, здоровую, красивую, без проблем, без детей от неудачного брака и с тяжелым заболеванием. Фыркает в макушку, а меня по спине продирает мурашками. Никогда и ни с кем такого не было. А следующие его слова абсолютно лишают меня уверенности в собственной правоте: – Я выбрал. Тебя. И твою дочь. Я, видимо, очень уж хотел на приемного отца хоть чем-то походить. Боже, как же больно. Самой себе вырывать сердце, но у меня нет, нет выбора: – Ты не хочешь понять – я не имею права стать причиной проблем и бед в твоей семье. Не могу. Прости меня. Я такая дура, поддалась, замечалась. Ты – замечательный! Ты обязательно будешь счастлив, ты это заслужил. Но без меня. Умоляю, оставь меня. Забираюсь на больничную койку, укутываясь в покрывало. Меня знобит. Глаза печет, горло дерет. Сил нет. Руслан тяжело вздыхает, кивает, поднимается и выходит из палаты. А я шепчу, как заклинание: – Это больница. Рядом дети. Это больница. Выть и рыдать во весь голос я буду не здесь. Глава 47 Руслан Да, такого лютого трындеца в голове у Лады Юрьевны я, конечно, не ожидал, хоть мать меня и предупреждала, что с ней нужно будет, как с Ником действовать – приручать. А лучше замотать с головой в плед и держать покрепче, пока не проорется. Ну, ничего. Я теперь не спешу, на психе и волне негодования никуда не бегу, принцип «назло батяне уши отморожу» больше не проповедую. Где тут пост дежурных медсестер? – Добрый день, девицы-красавицы, там бы матери одной, тревожной, успокоительного капель сорок-сорок пять? Всего-то делов: вежливо поздоровался, улыбнулся, а какой эффект? Прав был папа Влад, прав, женщины ценят вежливость и внимание. Через минут десять иду к Ладе с благоухающим травой трофеем в мензурке. Открываю тихонько дверь в коридор и заглядываю в левую палату. А там – море разливанное, как говорит матушка, когда слезы неостановимым потоком. А маленькую уже трясет в истерике. Бл*, не хватит нам этого успокоительного. Ставлю добытое на столик, прихватываю лежащее рядом одеяло. Р-р-раз. Завернуть, спеленать, на руки поднять и на койку упасть с драгоценной добычей. О, и колыбельная батина армейская, исполняемая для Ника пригодилась: Раз-два – под одеяло!