— Это мой дедушка. Она подвинулась, и ее рука переместилась к моему лицу, легонько дотронувшись до металлического кольца, которое пронзало мою бровь. Ее ладонь была теплой и мягкой, и я прислонился к ней, закрыв глаза от абсолютного наслаждения тем, что она узнавала меня с этой стороны. — А это? — спросила она. Я открыл глаза, когда она показала на пирсинг под губой. Я терял голову каким-то неведанным мной раньше образом, так, как не хотел ни с кем до нее. — То же самое. Мне кажется, мне это идет, — ответил я, мягко улыбнувшись тому, как она разглядывала мое лицо и познавала различия между нами. — А ты, с другой стороны, прекрасна безо всяких украшений. Я не мог не смотреть на нее таким же голодным взглядом, как она смотрела на меня, не в силах избавиться в своих мыслях от буквального значения своих слов. Она была бы так прекрасна: обнаженная бархатная кожа, сладость, добрые, открытые руки. Выражение ее лица стало странным: неуверенность, смущение и, наконец, решительность. Она вдруг вынула салфетку из моей руки и приложила мою ладонь к своей груди, и ее сосок оказался между моими пальцами. Затем она прижала меня к себе уже решительнее, и я отчетливо ощутил металл кольца, пронзавшего ее отвердевший сосок. Ее дыхание было тяжелым, сердце громко стучало от моих прикосновений, когда я проводил пальцем вперед и назад, наслаждаясь ее маленьким секретом, тем, что она делилась им со мной. Она резко убрала мою руку, положив в пустую ладонь бумажную салфетку. Та упала на пол, так как моя рука не желала забывать идеальную форму ее груди. — Нора? — окликнул я ее. Мой голос был полон замешательства и желания, мой мир и все, что, как мне казалось, я знал, сошел со своей оси в тот самый момент. — Я уберу, — тихо сказала она. Она не подняла на меня взгляд, а ее розовые загоревшие щеки стали более густого цвета, когда она убирала наши тарелки и пошла на кухню. Я смотрел, как она уходила. Мою грудь распирало, а мысли превратились в хаос. И я понимал, что, возможно, все-таки мы не были такими разными. ?? 16 августа Со скрупулезной неторопливостью Дрю описывал Нору на своем ограниченном мандаринском наречии, выражая недостающие слова жестами. Казалось, ушли часы на описание ее глаз, ее румянца, ее длинной шеи. Лин понимающе улыбалась, когда ей открывались щепетильные и удивительные детали. И когда она вручила Дрю рисунок, он ощутил настолько сильную агонию желания, что ему стало плохо. Он успокаивал себя, как мог, и без конца благодарил ее. Затем забрал рисунок и прислонился к каменной душевой, пусто глядя перед собой. Его трясло. Дрю задыхался, глядя на бумагу в руках. Он не видел ее лица уже несколько недель. Этот рисунок предлагал ему часть ее, которую можно было рассматривать и запоминать. Но в нем так многого не хватало, и, каким-то образом, именно отсутствующие детали причиняли боль. Рисунок не изображал, как он ощущал ее шею губами, как звучал ее смех на кухне, но всегда был тише и ниже за импровизированным столом в гостиной. У него ни разу не было возможности услышать ее смех в постели, под ним, над ним, или ощутить, как она сжимает его за то, что заставлял ее смеяться во время секса. Рисунок был прекрасен, но он не улавливал, как она всегда следила за тем, как Дрю пробовал первую ложку обеда, притворяясь, что не смотрит, и, не понимая, что задерживала дыхание, когда наблюдала за каждой из тридцати таких ложек, и что медленно выдыхала, когда видела собственными глазами, что Дрю нравилась ее готовка. Он не изображал, как Дрю ощущал ее кожу под пальцами, звук ее первого оргазма, когда он был в ней. Позже, когда она двигалась на нем, она шепотом призналась, что уже не знала, как прожить и день без него, и тогда он кончил в нее с низким стоном, неожиданно и умопомрачительно. Дрю достал свой бесполезный телефон и написал ей сообщение: Ты так прекрасна. Позже ночью, когда Дрю был один и боролся со всепоглощающим одиночеством после еще одного вечера без Норы, он проигрывал эти ее образы в своей голове снова и снова. В постели он закрыл глаза и стал трогать себя сам, вспоминая ощущения ее пальцев под его, когда он показывал, как прикасаться к нему. Когда Дрю кончил, он представил, как она смотрит, как просит кончить ей на грудь. Он вспомнил, как она облизнула губы и взглянула на него, как не спешила вытереться, а вместо этого будто выглядела еще прекраснее с его спермой на коже. Он ощутил, как член смягчается в руке и попытался сохранить в памяти ее голос. Он не хотел вот так заканчивать. Не хотел терять с ней связь, даже несмотря на то, что он был один, в тысячах миль от нее. Он ухватился за эти образы: Нора тянет его за волосы, жаждущая поцелуя. Нора свернулась рядом с ним калачиком, ее тело полностью расслаблено. Волосы Норы путаются под ней, под ним. Голос Норы, умоляющий взять ее в рот. Последняя фантазия заставила его содрогнуться, потому что он осознал, что провел с Норой тридцать вечеров и ни разу не пробовал ее на вкус. Эта мысль преследовала его в течение следующих шести дней, пока он не слег, и тревожила его, когда он начал бредить. ?? 22 августа Дрю казалось, что утренний обход отнял у него вечность. Он не хотел уходить из дома, не позавтракав, но не смог найти ничего, чего хотелось его организму. Ему было холодно даже в невероятную жару. Наконец, он взял с собой утренние дозы и вышел, слабо помахав Лин, проходя мимо нее по дороге. В прохладном и сыром темном доме рука Чанг Мина была крохотной и сморщенной, когда Дрю взял ее в свою. — Как Вы себя чувствуете? — Дрю на слух ощутил улучшение в своем мандаринском наречии, но ему все еще сложно было подбирать слова. Чанг Мин пожал плечами. — Мне не нравится, как лекарство на меня действует. Дрю посмотрел ему в глаза. — Расскажите мне, что Вы имеете в виду. Хочу убедиться, что даю Вам правильную дозу. — Я все время уставший, — раздосадовано ответил Чанг Мин. — Wo ren he de shi qing dou be neng zuo. Я ничего больше не могу делать. Дрю глубоко вдохнул, пытаясь унять тошноту, с которой он боролся все утро. — Частично виноват рак, — мягко объяснил Дрю, стараясь быть честным. — Частично — морфин. Он делает Вас уставшим. Чанг Мин был немного раздражен. — Боль хотя бы утихает? — спросил Дрю. Старик помялся, а затем кивнул один раз. Дрю смотрел на него, чувствуя, как смешиваются горечь и досада в его и так уже изъеденным кислотой желудке. Он знал, что Чанг Мину больше бы помогли, если бы тот согласился поехать в лечебный центр в город. Вполне вероятно, что его жизнь можно было спасти, ослабив болезнь. С изменениями в рационе его здоровье немного поправилось, но этого было недостаточно. Дрю мог сделать здесь только то, что уже было сделано, и он говорил ему это несколько раз, но, как и многие другие оставшиеся в деревне, Чанг Мин не хотел уезжать. — Lei de gan jue bei tong hao shou? Вы предпочитаете усталость боли? Чанг Мин не ответил. Дрю воспринял это как утверждение и протер спиртовой салфеткой его руку, работая медленно, чтобы Чанг Мин мог остановить его, если хотел. Входная дверь открылась и тихо закрылась за ними. — Zhao yi sheng, ni hao, — слабо окликнул Чанг Мин Томми. — Иди, приляг, — сказал Томми Дрю, войдя и внимательно осмотрев своего друга. На его лбу отпечаталась тревога. — Я в порядке, — промямлил Дрю, наклонившись, чтобы дать Чанг Мину выпить лекарство. Его рука держалась уверенно, но не без усилий. Томми сделал шаг ближе. — Лин сказала мне, что ты шатаешься. И это так. Ты похож на пьяного моряка. Дрю ничего не ответил, но ощутил импульс паники, когда осознал, что Томми был прав. Он чувствовал себя ужасно. Дрю поднял взгляд на Томми, выпав на несколько секунд из реальности, пытаясь вспомнить любой риск, которому он мог подвергнуться за последний месяц. Томми понимающе взял Дрю за руку. — Приятель, ты потеешь как сумасшедший. Иди. Дрю потел. У него была лихорадка, потому что тело боролось с инфекцией, и ничего больше. Он рассеянно кивнул и, спотыкаясь, вышел из дома Чанг Мина. Путь к его дому казался иллюзией, он постоянно растягивался и отодвигался. Дрю хотелось пить. Маленькие руки подхватили его, одной из них держа его за пояс. — У тебя жар, — прошептала Лин. — Пойдем. Дрю рухнул на постель и уставился в потолок, который рябил перед глазами, как подвешенный сверху слой воды. Лин приподняла его голову и напоила его водой из бутыли. Немного прокашлявшись, Дрю проговорил: — Я не настолько ослаб, что не могу сам пить. Он потянулся и забрал у нее бутылку. Она оценивающе приложила грубую ладонь к его щеке. — Ni jiu hui. Но ты ослабнешь. Глава 8 2 июля Я наблюдал, как она разбирала свою холщовую сумку, выкладывая перед собой ингредиенты для нашего ужина.