Она выходит к машине с немного испуганным видом. Скромно устраивается на заднем сиденье. Усмехаюсь ее робости. Пока ждал, успел посмотреть, где находятся нужные магазины. Везу сразу в подходящее место, лично сопровождаю Мирославу в помещение. Не теряю времени даром, подзываю продавщицу и показываю ей мою спутницу: — Вот эту очаровательную девушку нужно одеть и обуть. Мирослава краснеет в очередной раз за это утро, но, слава богу, не отказывается. Одна из продавщиц уводит ее в примерочную, вторая начинает меня выспрашивать: — Что именно вы хотели бы подобрать для спутницы? — Мы возьмем все, что ей подойдет, — отвечаю с важным видом. Она кивает и со значением произносит: — Красивая у вас жена. Не успеваю даже ответить, как она уходит. Во дает! Как будто я позволил бы своей жене так одеваться. Придумала тоже, Мирослава — жена… Моя жена… Пробую это сочетание слов на вкус и внезапно понимаю, что… мне нравится, даже очень. Она гораздо мягче Анжелы. С ней приятно общаться, да и вообще просто находиться рядом. Она трогательная и милая, абсолютно не избалованная. Иногда ловлю на себе ее взгляд, и мне кажется, что она чуть ли не с благоговением на меня смотрит. Не меньше! Но Анжела тоже вела себя как ангел, пока я на ней не женился. Нюансы стали вылезать потом. Женщины — лживые эгоистичные существа, склонные обрастать «нюансами» в процессе отношений. Мирослава такая же, как все, мне не нужно ее идеализировать. Как бы ни хотелось. Тут вижу мою красавицу в нежно-голубом платье. Аж челюсть отвисает, насколько разительно она меняется благодаря одежде… Глава 24. Маникюр Глеб Этим вечером возвращаюсь домой еще позже обычного. На этот раз действительно дела. Так устал, что даже нет сил поужинать. Просто иду в свою комнату, долго стою под теплым душем, а когда выхожу, застаю в спальне Анжелу, затянутую в белый махровый халат. Она стоит со стянутыми сзади волосами, с полным отсутствием макияжа на лице. А ведь ей запрещено так мне показываться. Я не для того брал в жены бабочку, чтобы любоваться ею без пыльцы. Пытаюсь понять, зачем она сюда пришла. Секс у нас по понедельникам, средам и субботам. Может, она перепутала дни? С ней случается. — Сегодня вторник, — устало хмыкаю. — А я не за сексом, — шипит Анжела. Да, да, именно шипит, что недопустимо. Ненавижу бабские истерики. Решаю задавить ее истерику в зародыше: — Что с тоном? — спрашиваю с прищуром. — Ты знаешь, я не терплю, когда на меня повышают голос. — Придется потерпеть! — почти визжит она. Вскидываю на нее взгляд, складываю руки на груди: — Что происходит, Анжела? — А то и происходит, что какая-то грязная нищебродка без роду и племени тебе дороже собственной жены! Когда она называет Мирославу грязной нищебродкой, меня всего передергивает. Я и сам когда-то был грязным нищебродом без роду и племени. Помешало ли это мне стать человеком? Нет, совершенно нет. Но до сих пор, когда слышу подобное, тихо зверею, хотя про меня уже давно нельзя сказать, что я нищий. — Прикуси язык, — цежу строго. Анжела меня не слышит, ее уже несет по кочкам: — Значит, когда я тебя в воскресенье приглашала по магазинам, ты отказался. А ее лично повез! Ты вообще соображаешь, что это низко — ставить ее интересы выше моих? — Ты беременна? — спрашиваю с прищуром. — Нет! — визжит она. — Значит, вполне закономерно, что я буду ставить интересы беременной женщины выше твоих. Ты знаешь, как мне важен ребенок. — Я видела, сколько всего ты ей накупил! Там куча пакетов, ей столько не надо! Это уже не забота о ребенке. Ты о ней заботишься больше, чем обо мне… — А давай прогуляемся по твоей гардеробной! Там шмоток на трех баб, это если переодеваться каждый день! Может, тебе тоже столько не надо? — наконец не выдерживаю. — Я тебе не баба! Ты меня не с помойки взял! Я, в отличие от некоторых, выросла в хорошей семье, а не в трущобах… — Это ты сейчас про кого? — цежу, сверля ее взглядом. — Глеб, да я не про тебя… — жена тут же теряет весь боевой настрой. — Не смей придираться к Мирославе, ей и так пришлось нелегко, — говорю с нажимом. — Ладно… — шипит она. — Но если я узнаю, что ты с ней спишь, я… — Ты обалдела? — резко ее перебиваю. — Я с ней не сплю. Ты знаешь, как я отношусь к изменам, я не того склада характера человек… Она кивает, тяжело вздыхает, машет рукой и выходит вон. Вскользь замечаю ее свежий маникюр со стразами. Сразу вспоминаю, как она утром рассказывала Мирославе о том, что близко к ребенку не подойдет, если у того будет грязный подгузник. А когти-то у нее будто орлиные — настолько длинные и острые. Да, пожалуй, с такими когтями я бы и сам ее к ребенку не подпустил. — Вот еще что, иди-ка сюда, Анжелочка, — говорю ей с деланой улыбкой. Она резко поворачивается ко мне, с интересом смотрит. — Что такое? Открываю прикроватную тумбу, достаю набор для маникюра, которым обычно пользуюсь. Вытаскиваю кусачки для ногтей. — На вот, воспользуйся, — протягиваю ей. — Что это? — она не спешит брать, недоуменно смотрит то на меня, то на кусачки. — Садись и при мне обстригай свои когти, — объясняю ей очевидное. — Глеб, ты сбрендил?! — ляпает она. — Я не буду ничего стричь! — Еще как будешь… — цежу сквозь зубы. — Нет! — орет она, махая руками. — Если ты хочешь оставаться моей женой, ты обрежешь свои когти. Научись ходить с человеческим маникюром. А когда у нас появится ребенок, я лично устрою тебе экзамен по смене подгузников! Глава 25. Предложение