Выныриваю из черной дыры лишь спустя какое-то время. Смотрю на часы — шесть двадцать вечера. К этому времени я уже должен был быть счастливо женат на женщине своей мечты. Женился, мать ее так… по любви. Нет, я такого не выдержу просто. Мне в жизни не было так хреново, как сейчас. Встаю, кое-как добредаю до ванной, снова тянусь к аптечке, нахожу снотворное, которым пользуюсь, если совсем донимает бессонница. Такое бывает, когда сильно переработаю и в голове пляшут одни сплошные цифры. Решаю, что сейчас самое время воспользоваться экстренной помощью. Кладу на ладонь для верности сразу две таблетки, запихиваю в рот, запиваю водой из-под крана. Лень идти на кухню, искать минералку. Как там гласит пословица? Утро вечера мудренее? Вот попробую… Меня рубит почти мгновенно. Только доношу голову до подушки, и здравствуй, утро. Даже понять не успеваю, как так вышло. О том, что пил снотворное, напоминает только дикая жажда. Такое ощущение, что мне высушили горло феном. К тому же раскалывается голова. Кое-как поднимаюсь, накидываю халат и иду на кухню, жадно глотаю холодную воду. Смотрю на настенные часы: шесть утра. Я должен был быть счастливо женат уже как двенадцать часов… И от этой светлой, в кавычках, мысли мне снова хочется отключиться. Хоть повторяй подвиг со снотворным, честное слово. В этот момент в мою больную голову ввинчивается ржавым гвоздем новая мысль: Мира ведь не только моей женой должна была стать, она скоро станет матерью моего ребенка. Как быть с этим? От этого не открестишься так же просто, как от женитьбы. У нее в животе мой ребенок. Ни в чем не повинный малыш, с которым я каждое утро здоровался, чьи шевеления ощущал, когда клал на живот Миры руку, подносил к нему ухо. Я его чувствовал, я его полюбил. Он мой! И что мне теперь со всем этим делать? Иду искать телефон. Уже набираю номер, но тут же спохватываюсь. Все же шесть утра — не время для звонка беременной женщине. Вдруг она спит? Сажусь на диван в гостиной, гипнотизирую часы. Впрочем, надолго меня не хватает, уже в шесть тридцать подношу трубку к уху и вслушиваюсь в заветные гудки. — Глеб? — хрипит Мира. — Привет, — говорю максимально отрешенным голосом. Она прокашливается и тут же начинает тараторить как из пулемета: — Глеб, я так рада, что ты позвонил! Пожалуйста, вернись в квартиру! Давай поговорим, я, наверное, все путано тебе объяснила, попробую еще раз… Или хочешь, я приеду домой! Можно мне вернуться? — Нам лучше какое-то время не видеться, а то, боюсь, не сдержусь… Она замолкает, сопит в трубку. А я вспоминаю, зачем вообще набрал ее номер: — Как ребенок? — Ребенок в порядке, Глеб… — тянет она с болью в голосе. — А я нет! Давай, пожалуйста, поговорим! Это ее «пожалуйста», точнее то, каким тоном она это произносит, бесит меня окончательно. Еле сдерживаюсь, чтобы не начать орать на нее матом. Она что думает, ее жалобные просьбы могут что-то исправить? Ни черта подобного. — Хочешь поговорить? Ок, я с тобой поговорю. Мне есть что тебе сказать. Я не прощаю предательства. Никогда! Ты знаешь, как я отношусь к изменам, для меня это стоп-сигнал. Мое доверие заслужить очень сложно, а тех людей, кто меня обманул, я в принципе не подпускаю к себе на расстояние пятидесяти метров. Ты предала мое доверие, Мира, и на этом наши с тобой отношения закончены, если ты еще этого не поняла. — Но я не предавала твое доверие! — стонет она в трубку. — Ты все не так понял! Я пыталась отвлечь Антона, чтобы он не сделал что-то непоправимое… Какая удобная отговорка! Чем она его пыталась отвлечь? Предложением пососать его леденец? Обалденное отвлечение, чего уж там. А что было бы, зайди я на пять минут позже? — Зачем ты оставила кольцо дома, Мира? — этот вопрос буквально выпрыгивает из меня. — Кольцо? — она поначалу даже не понимает, о чем я, а потом начинает глупо оправдываться: — Ты про помолвочное? Я пошла в ванную, не хотела запачкать его мылом, поэтому оставила на полочке, а потом в суете забыла надеть… Глеб, что ты там себе напридумывал? Ну пожалуйста, услышь меня! От ее речей аж мозги дыбом. Забыла она, ага, как же. А в Африке растут одни сплошные елки. Меня так и тянет наорать и бросить трубку. К счастью, я в совершенстве владею навыком культурного общения даже с теми, кто мне глубоко неприятен. Очень помогает в работе с людьми. Придаю своему голосу максимум безразличия, хотя сердце стучит так громко, что кажется, слышно в трубку. — То, что чувствуешь ты, для меня теперь не имеет никакого значения… Давай поговорим о главном. Ты беременна и скоро родишь. Я по-прежнему несу обязательства касательно тебя и ребенка. Поэтому предлагаю отложить в сторону личное и обсудить возможность возвращения к первоначальным условиям нашего договора. — Ты хочешь, чтобы я отдала тебе ребенка? — охает она. — Глеб, да ты что? Ты не в себе сейчас! — Мирослава, я же сказал, давай отложим личное в сторону… — говорю деловым тоном. — Мы взрослые люди, давай рассуждать по-взрослому. Со мной ребенку будет в разы лучше. Естественно, я не позволю, чтобы мой сын воспитывался всякими там Горцевыми… — Ты обещал, что не заберешь его! Ты мне поклялся! — визжит она в трубку. — И при чем тут, вообще, Горцев? Я не собиралась растить с ним ребенка… Ты сейчас чушь несешь! Я несу чушь. Я! Но не великая и безгрешная Мирослава, которая ну ни в чем ни разу не виновата. — Я всего лишь пытаюсь решить вопрос с ребенком наименее травматично для него. Ему будет лучше со мной, и тебе великолепно это известно. У меня больше возможностей для его содержания. Да что там, у тебя вообще никаких возможностей нет. Так что вопрос считаю решенным. Ожидаю, что она засыплет меня оскорблениями, начнет визжать, требовать денег. Но ей удается меня удивить. — Глеб, милый, ну прекрати ты… Ты говоришь со мной как робот! Ну мы же близкие люди, мы пожениться собирались… Мы любим друг друга! Не надо так, пожалуйста! Ее слова бьют точно в цель. Да, я действительно считал ее своей самой близкой. Больше того, единственной близкой. Я любил ее! До сих пор люблю… не знаю… Но вот что я точно знаю, так это то, что я не позволю двуличной сучке дальше развешивать лапшу на мои уши. — У нас отношения… — стонет она. — Это же не просто так! После такого выпада перехожу на строгий официальный тон: — У нас с вами, Мирослава, нет отношений. А то, что вы там себе придумали, — сугубо ваши проблемы. И вообще, в свете последних событий я пересмотрел свою жизнь и помирился с женой. Мы с вами, Мирослава, теперь чужие люди. Это ясно? В трубке воцаряется молчание, мне даже кажется, что она собирается ее бросить, но нет, вскоре она отвечает: — Это когда же ты успел с ней помириться? Еще и суток не прошло, как мы с тобой… — А вот это вас, Мирослава, вообще никаким боком не касается. Моя личная жизнь — это моя личная жизнь. Жду, что она ответит, но лгунья молчит в тряпочку. Уже собираюсь сам продолжить разговор, как вдруг она выдает: — Зачем же ты хотел на мне жениться, если все еще что-то чувствуешь к Анжеле? — Что такое? Тебе можно встречаться с бывшим, а мне нет? Потрясающее лицемерие, Мирослава… — У тебя нет сердца! — вдруг кричит она. — Я такая дура, что тебя полюбила… — Обойдемся без истерик, Мирослава, — снова перехожу на деловой тон. — Ни мне, ни вам они не нужны. И не вздумайте морить себя голодом, у вас на карте достаточно средств на еду. Я что-то не видел, чтобы вы куда-то выходили, покупали продукты. Будьте добры кормить моего ребенка как полагается. Иначе я найму соответствующих людей, и они будут следить за вашим рационом. Это ясно? — Ты настоящий робот… — говорит она обиженным донельзя голосом. — В тебе нет ничего человеческого… Она все же бросает трубку. Еще долго сижу на том же месте, пялюсь на ее фото в телефоне. До чего же красивая, сучка… Каждая ее черта, каждый волосок мне мил. Неужели это так сложно — оставаться мне верной? Я так плох в постели? Или я недостаточно хорошо с ней обращался? Так, надо заканчивать с этими мыслями. Мире больше нет места в моей жизни, и точка. Следующий звонок я делаю в клининговую службу. Хочу, чтобы в доме не осталось ни единой ее волосинки, ни единой вещи. Вообще ничего. Хочу стереть ее из своей жизни. Может, тогда я снова смогу нормально дышать? ЧАСТЬ 3. Цена женской обиды Глава 44. Серная кислота Глеб