— Сколько лет вам тогда было, Вероника? Это есть в записях. В записях соцслужбы. Я могу проверить. «О, она уже проверила, — подумал Эшворт. — Вот к чему был тот звонок». — Пятнадцать, — сказала Вероника. — Мне было пятнадцать. — Подростковая беременность тогда воспринималась иначе, не так ли? Стигма. Особенно для такой семьи, как ваша. Расскажите мне об этом. — Отец ребенка был старше меня, — произнесла она. — Механик. Он водил большой мотоцикл и одевался в кожу, и он казался мне самым модным мужчиной в мире. Я сказала ему, что мне семнадцать, и он пришел в ужас, когда узнал, какая я маленькая. — Она нервно усмехнулась, и Эшворту захотелось расплакаться. — Он предложил мне жениться, как только я достигну нужного возраста. Но, конечно, моя семья никогда бы на это не пошла. Такой позор. — Достаточно того, что они потеряли все деньги, — пробормотала Вера. — Не могли же они теперь потерять и свое доброе имя. — В любом случае, — сказала она, — это бы долго не продлилось. Они были правы. Мгновение они сидели в тишине, и Эшворт слышал, как бурная река бьется под мостом, ворочая камни. Вероника продолжала, уже совершенно спокойно: — К тому времени, как я поняла, что происходит, и набралась смелости сказать родителям, для аборта уже было слишком поздно, оставалось только рожать. Все вели себя очень дружелюбно. Родители винили того мужчину и подали бы на него в суд, только тогда об этом все бы узнали, и они не могли на это пойти. Они обращались со мной как с инвалидом, как будто я была так больна, что не могла принимать решения самостоятельно. — Значит, вас отправили к друзьям в Скоттиш-Бордерс. Она посмотрела на Веру. — Вам об этом известно? — Кристофер сказал, что вы там какое-то время работали няней. Она была в ужасе. — Кристофер ничего не знает! — Может, стоило ему об этом рассказать, — отрезала Вера. — Может, он не увидел бы ничего страшного. Вероника покачала головой. — Короче, — сказала Вера, — ребенка должны были отдать на удочерение. Так? — Все мне говорили, что так будет лучше. — Но вам так не казалось. — Я не дала забрать ее сразу после рождения. — Вероника улыбнулась. — Уже тогда я была упертой. Я оставила ее и кормила ее. И неплохо справлялась. — Но родители вас все же уболтали? — Они сказали, так будет лучше для малышки. Что вокруг множество пар, которые хотели бы иметь ребенка. Родители, которые смогут хорошо о ней позаботиться. А я — вернуться к своей жизни. — Но ее так и не удочерили, верно? Ее забрали органы опеки, но так и не удочерили. Почему? — Существует порядок, — сказала Вероника. — Это делается через суд. Чтобы защищать интересы ребенка, судом назначается опекун-представитель. Формальность. Обычно. — Но не в вашем случае? — Опекун пришла в дом моих родителей. Матильде тогда было почти полтора года. Из-за того что я не захотела сразу отдать ребенка, все усложнялось, и процесс занял больше времени. Все запуталось. Матильду отдали на попечение во временную семью. Они спросили, могут ли удочерить ее. Она оказалась не такой, как я ожидала, — опекунша. Я думала, она будет старой и строгой. Слово «опекун» для меня отдавало тюрьмой. Но она была молодая. По возрасту ближе ко мне, чем к моим родителям. Носила такую же одежду, как я. Она была первой, с кем я могла по-настоящему поговорить о ребенке. Эшворт заметил, что Вера исподтишка посматривает на кухонные часы. Она думала о Конни Мастерс и ее ребенке, о том, что время уходит. Но тон разговора заставлял поверить, что времени у нее полно. — И эта опекунша убедила вас, что вы сможете сами заботиться о ребенке? — Не совсем. Она спросила, готова ли я подписать форму согласия на удочерение. Я колебалась, и она проговорила возможные варианты. Она сказала, что если Матильду не удочерят, а отдадут на временную опеку, у меня будет возможность с ней видеться, поддерживать контакт. И, возможно, однажды я смогу ее забрать. — И вы отказались подписать форму. Могу поспорить, родителям это не понравилось. — Они были в ужасе. Сказали, что это самое эгоистичное, что я могла сделать. — Вероника посмотрела прямо на Веру. — И, конечно, они были правы. Семья, которая заботилась о Мэтти, не смогла справиться с неизвестностью — будут ли они способны ее удочерить или нет. Ее отдали в другую. Когда ей было три с половиной года, я подписала это согласие, но было уже слишком поздно. Ее так и не удочерили. Все ее детство прошло кое-как. И это полностью моя вина. — Скорее уж вина этой чертовой слюнтяйки-соцработницы, которая отговорила вас от подписания бумаги! Эшворт подумал, что начальница опять начнет костерить соцслужбы, но она сдержалась. — Матильда приезжала в гости, — сказала Вера. — Пока вы принимали решение. Она помнит об этом. — Правда? — спросила Вероника, и Эшворт не понял, ужаснуло ее это или обрадовало. — Она была такой маленькой, я не думала, что она запомнит. Я, конечно, помню каждую деталь. Во что она была одета, что говорила. Она была такая маленькая. Очень красивая. И хорошая. Послушная маленькая девочка. Эшворт подумал: «Такая послушная, что продолжала делать все, что ей говорят мужчины». — Она рассказала Дженни Листер о визитах к вам, — продолжала Вера. — Но у Дженни в любом случае был доступ к записям. Наверняка она знала, что вы — биологическая мать Мэтти. — Эта мысль была мне отвратительна, — произнесла Вероника. — Я все ждала, что Дженни что-нибудь об этом скажет. Думала, она может проболтаться Саймону. Он ведь не знал, что у него была сестра. — Зачем ей об этом говорить? Она ценила конфиденциальность. — Вера замолчала, глядя на Веронику, которая, похоже, придала этому вопросу больше значения, чем нужно. — Она говорила вам, что собирается написать книгу? Молчание. — Саймон как-то раз упомянул, — ответила наконец Вероника. — Ханна рассказала ему об этой мечте своей матери поведать истории своих клиентов. Как будто в этом было что-то благородное. — Конечно, она бы изменила имена, если бы написала книгу, но люди из близкого вам круга могли догадаться. — Вера посмотрела ей в глаза. — Поэтому вы были так против отношений Ханны и Саймона? Думали, Дженни раскроет ваш секрет, если слишком с ним сблизится? — Элиас Джонс был моим внуком, — ответила Вероника. — Эти женщины позволили ему умереть. — А вы позволили умереть Патрику, — тихо и обыденно произнесла Вера. Наступило потрясенное молчание. Слышно было лишь звуки разлившейся реки. Эшворт представил себе, как река смывает маленького ребенка, тащит его течением, пока лицо не погружается под воду, и несет до самого моря. — Это был несчастный случай! — крикнула наконец Вероника. — Это совсем другое. — Одного ребенка отдали, — говорила Вера, будто не слыша Веронику, — и один потерян. А оставшийся ребенок влюбился в дочь вашего врага. Вы так это видели? — Саймон мог найти себе кого-нибудь получше, — ответила Вероника. Но ответ прозвучал механически и ничего не значил. — Куда вы отвезли Конни Мастерс? — требовательно спросила Вера. Вероника проигнорировала ее вопрос. Они как будто не слышали друг друга: каждая думала о своем, каждая говорила монологом, периодически прерывая друг друга. Это напомнило Эшворту одну из тех странных современных пьес, на которые иногда водила его жена. Два персонажа несут чушь, никак не коммуницируя друг с другом. — Матильда правда помнит те приезды? — Вопрос Вероники прозвучал из ниоткуда. На этот раз Вера ответила: — Да, она говорила о них. С Дженни и Майклом Морганом. Я ездила к нему сегодня утром, чтобы убедиться в том, что я права. Они очень много для нее значили. — Что она помнит? — Как соцработница привозила ее на машине. Она говорила о доме, стоявшем на воде. Это ведь лодочный сарай у озера? То место с картины в вашем холле? В Гриноу? — Я всегда встречалась с ней там, — сказала Вероника. — Мои родители не пускали ее в дом. Это по-прежнему был постыдный секрет. Тут она посмотрела на нее и задала самый важный вопрос: — Матильда запомнила меня? Но Вера уже поднялась на ноги, чуть не споткнувшись от спешки. — Туда вы и отвезли Конни с дочерью. Боже, какая я дура! Но зачем? Не могли видеть, как они счастливы вместе? Тут она вдруг замерла, развернувшись к Веронике, как огромная гранитная скульптура, и тихо проговорила себе под нос: — Нет, конечно. Дело было совсем не в этом. Эшворт тоже стоял. Он не понимал, что Вере от него нужно. Следовать за ней? Арестовать Веронику Элиот? После ее последних слов инспектор действовала на удивление быстро. Она уже была в холле у входной двери, держа в руке ключи от «Лендровера». — Я бы ни за что им не навредила, — крикнула ей Вероника. — Я бы ни за что не тронула ребенка. Но ее голос звучал слабо и неубедительно. Эшворт вышел, оставив ее на кухне.