— Мой жених. Вере хотелось улыбнуться. Значит, они спят. Кто сейчас женится в таком юном возрасте? Но она продолжила говорить серьезным тоном: — Он живет поблизости, да? — У его родителей этот большой белый дом на другом конце деревни. Вы проезжали мимо. Он учится в Дареме. Приехал домой на пасхальные каникулы. — Может, ты ему позвонишь? Попроси зайти. Или хочешь, чтобы я с ним поговорила? Вера подумала, что родители мальчика смогут позаботиться о Ханне, если больше у нее никого нет. По крайней мере, пока они не свяжутся с отцом и не привезут его из Лондона. Ханна уже достала сотовый и набирала номер. В последний момент, когда он начал звонить, она передала телефон Вере. — Вы не против? Я не могу об этом говорить. Что я скажу? — Эй, привет. — Голос звучал ниже, чем Вера ожидала, тепло и сексуально. Она подумала, что с ней никто не говорил в таком тоне. — Это инспектор Вера Стенхоуп из полиции Нортумберленда. Произошло несчастье. Мама Ханны умерла. Ханна попросила меня связаться с вами. Вы можете приехать? Нужно, чтобы кто-то с ней побыл. — Сейчас буду. — Телефон отключился. Ничего лишнего. Вера обрадовалась, что Ханна не спуталась с каким-нибудь идиотом. — Он в пути, — сказала она. Пока они его ждали, Вера заварила чай. Ей ужасно хотелось выпить чашку чая, да и голод не особенно утолился пирожком. В таком доме наверняка найдется печенье. Может, даже домашний пирог. — Чем твоя мама зарабатывала на жизнь? Вера включила чайник и повернулась обратно к Ханне, которая по-прежнему сидела, уставившись в пространство. Ничто в доме не указывало на ее профессию, зацепиться было не за что, но Вера подумала, что это что-то из области искусства. Все в доме — мебель, фаянсовая посуда, картины — стоило недорого, но подобрано со вкусом. Ханна очень медленно перевела на нее взгляд. Как будто вопрос доходил до ее сознания часами и она только сейчас вспомнила, о чем ее спросили. — Мама была соцработником. Усыновление и устройство детей на воспитание в семьи. Вере пришлось перестроиться. Она была невысокого мнения о соцработниках. Назойливые сплетники, не дающие людям спокойно жить, да бесполезные слюнтяи. К ней приходила соцработница, когда умерла ее собственная мать, только она назвала себя иначе. Сотрудник по вопросам охраны детства, вот как. Гектор ее обаял, сказал, что, конечно, он сможет позаботиться о дочери, и больше они ее не видели. И хотя Гектор был далек от идеала отца, Вера не думала, что соцработник как-либо улучшил бы положение вещей. Ей не пришлось отвечать: в дверь коротко постучали, и вошел Саймон. «Значит, у него есть свой ключ». Эта мысль пробежала в ее голове, пока она наблюдала, как молодой человек обнимает Ханну. Хотя это вряд ли имеет какое-либо значение, потому что Дженни убили не дома, но наличие у него ключа создало впечатление, что он — член этой семьи, и мысль о том, что они обручены, показалась менее нелепой. Саймон был высокий, темноволосый и возвышался над Ханной. Не красивый в привычном смысле слова, подумала Вера. Немного полноват, очки как у ботаника, несуразно большие ступни. Но между ними ощущалось притяжение, даже в этот момент горя, и у Веры перехватило дыхание. Она испытала прилив черной, разрушительной зависти. «В моей жизни никогда такого не было и, наверное, уже не будет». Он сел на один из кухонных стульев, посадил Ханну себе на колени и стал поглаживать ее, убирая волосы с лица, как у маленького ребенка. Этот жест был настолько интимный, что на мгновение Вере пришлось отвести взгляд. Студент отвлекся от своей девушки и коротко кивнул Вере. — Я — Саймон Элиот, жених Ханны. — Как Дженни относилась к вашей помолвке? Ей нужно было их разговорить, и не обратить внимания на их отношения она не могла. Конечно, Дженни тоже не могла их не замечать. — Она считала, что мы слишком молоды. — Ханна соскользнула с колен Саймона и села на стул рядом с ним. Ее рука осталась лежать на его бедре. — Мы хотели пожениться этим летом, но она попросила нас подождать. — И вы согласились? — В конце концов, да. По крайней мере, пока Саймон не окончит магистратуру. Еще один год. Кажется целой вечностью, но, учитывая все происходящее… — Зачем вообще жениться? — спросила Вера. — Почему просто не жить вместе, как все? — Вот поэтому! — Кажется, Ханна на мгновение забыла о смерти матери. Ее глаза горели. — Мы не такие, как все. У нас особенные отношения, и мы хотели сделать особенный жест, чтобы это подчеркнуть. Мы хотели, чтобы все знали, что мы хотим провести вместе всю жизнь. Вера подумала, что родители Ханны давали друг другу те же обещания, когда женились, но их отношения не пережили даже рождение дочери. Наверное, начинали они с теми же мыслями. Но Ханна молода и романтична, жестоко было бы разрушать ее иллюзии. А теперь этот студент — все, что у нее осталось. — Но Дженни ничего не имела против Саймона? — Конечно нет! Мы все очень хорошо ладили друг с другом. Просто мама слишком опекала меня. После того как папа ушел, мы остались с ней вдвоем. Наверное, ей было трудно принять, что в моей жизни появился кто-то еще. Вера повернулась к молодому человеку: — А ваши родители? Как они отнеслись к перспективе столь ранней женитьбы? Он слегка пожал плечами: — Они были не в восторге. Но они бы с этим примирились. — Мать Саймона — сноб, — сказала Ханна. — Дочь соцработницы — не совсем то, что она для него желала. Она улыбнулась, чтобы показать, что не в обиде. Наступило молчание. Вере казалось, что они все словно сговорились избегать разговоров об убийстве Дженни Листер. Им хотелось ненадолго притвориться, что ничего ужасного не случилось, что самое страшное в их жизни — небольшое недовольство родителей их ранней помолвкой. — Когда ты в последний раз видела маму? — спросила Вера, не меняя своего тона любопытной соседки. — Сегодня утром, — ответила Ханна. — За завтраком. Я встала рано, чтобы выйти вместе с ней. У меня пасхальные каникулы, но я хотела серьезно подготовиться к выпускным экзаменам. Доказать родителям Саймона, что у меня есть мозги, даже если я планирую пойти в художественное училище, а не в модный универ. — Она говорила о своих планах на день? — Да, она собиралась поплавать перед работой. Ей не нужно приходить к девяти, потому что она часто засиживается допоздна. — Ты не знаешь, у нее были какие-то конкретные планы? — Вера подумала, что скорее выяснит время смерти, если узнает, когда Дженни пришла в фитнес-клуб, чем если будет полагаться на оценку патологоанатома. — Кажется, в половине одиннадцатого состоялась какая-то встреча. Она курировала одного студента, и у нее был с ним запланированный сеанс. — Где именно работала Дженни? — В управлении социальной защиты населения в Блайте. Вера посмотрела на нее, немного удивившись. — Так далеко ездить каждый день! — Она не возражала. Говорила, хорошо, когда есть дистанция между ней и работой. И, в любом случае, у нее были дела по всему графству, так что иногда ездила далеко. На мгновение воцарилось молчание, затем Ханна посмотрела прямо на Веру. — Как она умерла? — Я не могу сказать точно, милая. Нужно подождать результатов вскрытия. — Но вы наверняка знаете. — Думаю, ее задушили. — Никто не стал бы убивать мою маму. — Девочка говорила с уверенностью — с той же уверенностью, с которой она заявляла о своей любви к мужчине, сидевшему рядом с ней. — Наверняка это ошибка. Или какой-нибудь психопат. Моя мать была хорошим человеком. Покидая дом, Вера думала о том, что не совсем понимает, что имеется в виду под «хорошим человеком». Глава шестая Иногда Джо Эшворт думал, что он — святой, раз терпит Веру Стенхоуп. Его жена точно считала его чокнутым — мириться с вечерними переработками, ранними подъемами, срочными вызовами в дом к Вере на холмах. «Если у нее нет никаких семейных обязанностей и вообще никакой жизни, кроме работы, это не значит, что ты можешь все бросать и бежать к ней». Эшворт попытался обернуть это в шутку: «По крайней мере, ты можешь быть уверена, что у нас с ней нет интрижки». Вера была на двадцать лет его старше, тучная, с кожей, изуродованной экземой. В ответ жена нахмурилась и посмотрела на него поверх кружки с горячим шоколадом, который готовила каждый вечер, чтобы лучше спалось. Ей набор веса не грозил. Она только недавно перестала кормить малыша, и дети не давали ей засидеться. «Может, ты и не увлечен инспектором, но у нее могут быть на тебя виды!» На это он рассмеялся, хотя от этой мысли ему стало не по себе. Иногда начальница смотрела на него в упор из-под полуприкрытых век, и он спрашивал себя, о чем она думает в этот момент. Она когда-нибудь вообще занималась сексом? Об этом он не смог бы ее спросить, хотя ее вопросы к нему иногда были личными, почти грубыми. Итак, она оставила его за главного в фитнес-клубе и отеле, а сама свалила в долину Тайна, чтобы разузнать о личной жизни жертвы. Совершенно не ее задача. Она могла бы предоставить это младшему члену команды. Периодически жена предлагала ему податься на другую должность — если не ради повышения, то хотя бы ради развития и опыта в другом месте. В такие моменты Эшворт думал, что это разумное предложение. В холле отеля, который наконец опустел, он увидел Лизу — молодую девушку, которую Вера позвала на помощь. Все посетители фитнес-клуба дали показания и разошлись, на двери отеля висело большое объявление, гласившее, что клуб закрыт на сутки «по непредвиденным обстоятельствам». Он считал, что Вера повела себя эгоистично по отношению к Лизе, заставив ее смотреть на тело в парилке, только чтобы выиграть пару минут для опознания. Непрофессионально и жестоко. Холлом заведовала молодая женщина с польским акцентом. На ней было черное платье и туфли без каблука. — Принести вам что-нибудь? Он спросил Лизу, не хочет ли она кофе, и, когда ее латте с небольшими круглыми печенюшками на тарелке был готов, Лиза села и наклонилась вперед, обхватив стакан руками. На верхней губе застыла молочная пенка. Наверное, она заметила, что он на нее смотрит, покраснела и стерла пенку носовым платком. Холл выглядел как гостиная в одном из исторических особняков, сдаваемых в аренду, в которые его возила жена, пока у них не появились дети. Полированный паркет из темного дерева на полу с квадратным ковром по центру. Ковер был красный, плетеный, почти такой же жесткий, как сам пол, настолько изношенный, что в некоторых местах рисунка не было видно совсем. На стенах висели картины в больших золоченых рамах. В основном портреты: мужчины в париках, женщины в длинных платьях. Большие кожаные диваны у стен и стулья с ситцевой обивкой вокруг столиков с хрупкими ножками. С одной стороны находился огромный камин. Сегодня его не топили, и большие радиаторы тоже стояли холодные, так что в помещении было прохладно. В воздухе пахло пылью. Остатки кофе и сэндвичей для пенсионеров лежали на белых фарфоровых тарелках, расставленных по столам рядом с кофейниками и мисками с кусковым сахаром. На полу валялись крошки. Из другого конца холла женщина средних лет начала убирать грязную посуду. — Спасибо, что остались, — сказал он.