О себе. Кажется, неплохой собеседник. Познакомлюсь с девушкой в возрасте 20–60 лет. Кого я хочу найти: собутыльника и друга. Не женат, детей нет. Ладно, собутыльник так собутыльник. Начали разговаривать. Как-то внезапно договорились, что пособутыльничаем. Не сегодня, а завтра, например, или в выходные. Он спрашивает: «Что пить будем?» Говорю: «Я не гурман». Он отвечает: «А я гурман. Но пока, извини, поработаю». – Что за ночная работа? – не могла не спросить. – Ну, как тебе сказать. Проект один срочный сочиняю. – Про что? – В двух словах, про цветной воздух. – Может, ты воздухоплаватель? – Нет, я дизайнер. Ох, мама родная, думаю. В пятницу спрашивает: какие планы на вечер? А я только приехала, чего-то жарю на плите. – Приятного аппетита, – говорит. – А может, потом по стаканчику? Я заеду. У меня хороший погреб. – Какой ещё погреб? – Винный. – Может, ты маньяк? – спрашиваю. – На женщин нападаешь? А то я крепкая девочка, могу и сама при желании напасть. Сознавайся, в погребе удушал кого-нибудь? – Нет, у меня там только вино дорогое. Приезжает, смотрит на меня. И тут я понимаю, что наконец-то снова пропала. Особые приметы: старые глаза и молодое лицо, очень чёткие губы. Не скажу, что он мне сразу сильно понравился. Сразу мне никто… Но чувствую, что – может. Едем мы к нему. Лучше бы не ездили. Дом – белая горячка одинокого миллионера, фантазии братьев Гримм. И так мне печально стало! Знаю заранее, что мне лучше не вглядываться. Печально из-за того, что я с такими гражданами чувствую себя неполноценной. Ну, то есть у них своя свадьба, а я – сама себе звезда. Мы, конечно, спустились в этот погреб, там вино понатыкано в стенки. Он спрашивает, с чего начнем: «Романи-Конти» или «Перрье-Жуэ»? Я говорю: – Не выёживайся, пожалуйста! Бери любое. Ходили мы в погреб несколько раз. Потом лень стало спускаться, начали доставать из шкафа. А у него в комнате, рядом с кухней, огромная круглая кровать, типа степь да степь кругом, но на четыре сектора поделена. Я в жизни таких больших кроватей не видела. Сидим в отдалённых секторах, дегустируем бутылки. Возле камина полупрозрачные камни – как будто непроизвольно растут. Спрашиваю: кто эту суеторию придумал? Сам, говорит. Ещё какую-то премию получил. Просыпаюсь ночью на той же кровати, в своём секторе, вся в одежде, как была… Красотка! Ноги на полу, причёски нет. Короче говоря, произвожу обратное впечатление. Озираюсь, он где-то вдалеке залёг, на другом конце степи. Тоже просыпается. «Пойдём сюда», – говорит. Кое-как дошла, уснули. Ну, разделись, правда, частично. Утром просыпаемся в обнимку, ничего не поняли, смутились. Я умылась, взяла бутылку вина и пошла на крышу. Там площадка с плетёными креслами и чей-то старинный корабль стоит. Оттуда, прямо с крыши, звоню Любе пятый номер. Говорю: «Люба, я дура дурацкая, мне раз в пятилетку мужчина понравился, а я опять веду себя неприглядно!» Посмотрела ещё на утренний город, выпила вина, уронила бокал, пока спускалась. Он с утра жарил креветки и зелёную лапшу варил. Плохо мне было, неудобно. Ну не могу я с такими людьми общаться. Мне кажется, я из другого измерения. В общем, довёз он меня до дома, и всё. Я мысленно попрощалась навеки, налила себе чаю, набрала фамилию в Яндексе и тихонько охренела. «Миланский триумф», какие-то обложки сверкают, Дино де Лаурентис обнимает за плечи, рядом дама, вылитая Моника Беллуччи. Рядом Филипп Старк говорит: «экселент» и «сплендид». Ну, ясно. Ещё раз попрощалась. Назавтра снова звонит: – Слушай. А почему ты сказала, что мы с тобой больше не увидимся? Я даже не помню, что произносила такие слова. – А почему ты спрашиваешь? – Да мне тут скоро предстоит хирургическое вмешательство… – Опасное что-то? – Ну, такое вмешательство, что я после него – или пан, или пропан. (В интернете потом глянула: пропан, пишут, огнеопасный газ. Взрывается и всё такое. Чуть не заплакала.) – Вот я и подумал: либо ты меня хоронишь, либо совсем не интересую тебя как мужчина. – Мне, – говорю, – немножко стыдно признаться. Но ты меня именно что интересуешь как мужчина. Даже если ты половой маньяк. Но твой светлый знаменитый образ, твой погреб и твоя круговая кровать с секторами портят всё это дело напрочь. – Спасибо, конечно, за такие слова. Я бы тебя сейчас хотел погладить по лицу и по губам. – Знаешь, если кому-то и хочется меня погладить по лицу и по губам, то это только по телефону. А в реале всё очень сомнительно. – Ты меня плохо знаешь, – говорит. – Когда у меня такое желание появляется, то без разницы, в реале или в виртуале, но я хочу этого непременно. – Ладно, всё. Закрыли тему. Я раньше переживала: с чего это я такая одинокая? А потом поняла: это абсолютно всех касается. У мужчин разве не так? – Да мужчине об этом некогда думать. Он в систему влезает, как шпунтик, и вертится, пока не сломают. То рабочий муравей, то клерк, то мудак политический. В крайнем случае волк-одиночка. – Я, скорей всего, тоже клерк. – Ты женщина, да ещё какая! – У тебя, наверно, все дамы утончённые, с длинными кистями и пыльным взором, и ноги у них узкие. А у меня такого нет, и подъём огромный. Ещё вот ноготь на большом пальце слез. – Не горюй, девочка, он у тебя вырастет уже к зиме! – Ну да, да. Я не горюю, я как есть… А ты знаменитость, цветной воздух, типа. – Лучше бы я был завотделом в банке, да? – Не-не! Боже упаси. Тогда лучше сторожем или таксистом… У меня, кстати, руки и ноги тяжёлые. Как ты терпел мои обнимания во сне? – Сам не знаю, чуть не погиб. – Я даже не знаю, как с тобой женщины целуются. Они же стесняются, по-любому! Или они тебя насилуют. Тут после разговора мне в голову пришло, что я вообще его не представляю в этом процессе. Дома сижу, опять жду звонка. На сайт выйти не могу.