"Ты сама. Это все, о чем ты, блядь, думаешь". Он протягивает мне лист бумаги и с презрением смотрит на мою работу. "Отец небесный, скажи мне, чем я заслужил такую самодовольную суку-дочь?" Я подпрыгиваю от звука разрыва, когда он разрывает мою работу в клочья. Я должна была это предвидеть. У него есть склонность уничтожать все, что он видит, когда он в таком состоянии. Тарелки. Рамки для картин. Картины. Он берет со стола еще одну, и я использую те несколько секунд, которые потребовались ему, чтобы разорвать ее пополам, чтобы засунуть единственную оставшуюся в кармане. "Прибери это". Он достает из рукава пиджака шелковый носовой платок и бросает мне. "И не пачкай кровью мой ковер". Я не смотрю, как он уходит, а просто слушаю, как его итальянские мокасины скребут по ковру, когда он пересекает комнату и так же громко хлопает дверью, как и вошел. Я вытираю нос, нюхаю и глотаю ржавый привкус собственной крови, стекающей по горлу. Мой телефон вибрирует на тумбочке, и я подпрыгиваю от неожиданного звука в тихой комнате. Я не смотрю на определитель номера и быстро отвечаю, чтобы прекратить пронзительный звук. "Алло?" "Привет, Эфф, я в углу". Успокаивающее тепло проникает в мои кости от улыбки в голосе Финна, и я представляю, как его левый глаз морщится в уголке, когда он улыбается1. "Я потеряла счет времени, пока рисовала, но я скоро буду". "Хорошо, скоро увидимся". Я вытираю слезящиеся глаза тыльной стороной ладони и осматриваю носовое кровотечение, которое в основном прекратилось, вытираю кончик носа, затем убираю растрепанные остатки своих набросков и закручиваю лампочки. Открыв дверь в ванную, я прислушиваюсь, нет ли отца, пытаясь определить его местонахождение в большом доме. К счастью, я слышу, как он кричит кому-то по телефону на кухне в конце коридора. Несмотря на то, что я точно знаю, как далеко он находится, я бегу к входной двери с колотящимся сердцем, как будто он может выскочить в любой момент. Мои братья стоят у подъезда, курят у своих машин. "Эй, ты куда?" кричит Джанни, бросая окурок на землю. "На улицу". Я поднимаю брови и бросаю на него нетерпеливый взгляд. "Да, ладно, не говори". Он смеется. "А папа знает?" "Он будет рад, если я исчезну с его глаз, поверь мне". "Неважно", — машет он рукой и возвращается к разговору с Ренцо. Не то чтобы я ожидал, что их это волнует, учитывая, что они заступались за меня в общей сложности ноль раз. Как только я исчезаю из поля их зрения, я перелезаю через железную ограду, окружающую нашу территорию, чтобы не иметь дело с охранниками у ворот, и бегу остаток пути по тротуару. Мне не нужно бежать, никто меня не преследует, но при виде Финна у меня всегда возникает нервное чувство головокружения. Как будто меня переполняет энергия, и я должна бежать, чтобы выплеснуть ее. Я слышу, как урчит его старый пикап, еще до того, как вижу его. Он единственный из моих знакомых, у кого нет роскошной машины стоимостью не менее четверти миллиона. Он говорит, что это потому, что у новых машин мало проблем. Ему нравится возиться под капотом и чинить детали, которые всегда ломаются в старых машинах. Я не понимаю, чем это привлекает его, но не могу сказать, что мне не нравится, как он выглядит в своем засаленном комбинезоне и без рубашки под ним. Я прикусываю щеку, пытаясь выкинуть образ из головы, пока сажусь в кабину, чтобы не покраснеть. Он откидывается на широкое сиденье, протягивает мне руку и затаскивает внутрь. "Привет." Я говорю, слегка запыхавшись, и быстро добавляю: "Я бежала", — пожимая плечами, чтобы объяснить, почему я запыхалась. Потому что это точно не из-за того, как его темные волосы касаются ресниц и как сжимаются мои легкие, когда я встречаюсь взглядом с его зелеными глазами. "Эй, — его улыбка сменяется хмурым взглядом, — у тебя кровь". Он озабоченно сдвигает брови, и я быстро отворачиваюсь к окну, вытирая нос рукавом. Черт. "Твой отец?" На рык Финна набегает черная тень, холодная и мстительная, и это пугает и возбуждает меня в равной степени. "Это, блядь, в последний раз". Он отъезжает от бордюра и нажимает на педаль газа. "Финн, он того не стоит", — умоляю я, когда он подъезжает к моим воротам. Потому что на самом деле, как бы ни радовал меня образ Финна, пускающего кровь из носа моего отца, а не меня, это был не первый раз и далеко не последний. "Но ты этого стоишь". Он прерывает меня глубоким взглядом, и это задевает ту часть меня, которой всю жизнь твердили, что я этого не стою. Не заслуживаю уважения и положения, потому что не родилась сыном. Не заслуживаю права голоса, потому что я всего лишь пешка. Он останавливается на улице, я кладу руку ему на плечо, призывая посмотреть на меня. Я вижу, как люди моего отца, стоящие у ворот, с любопытством направляются к нам. "Что тут делать? Он же дон. Если ты ворвешься к нему и попытаешься указывать, как управлять его семьей, он отнимет палец или сломает коленную чашечку, просто потому что может. Если вообще до этого дойдет". Костяшки его пальцев побелели на рулевом колесе, и он сжал губы в твердую линию, глядя прямо перед собой на мужчин, сокращающих расстояние, и целенаправленно тянущихся к своим курткам, в которых, как мы оба знаем, они и находятся. "Поехали, хорошо?" Он работает челюстью, как бы пережевывая невысказанные слова. Его нога остается на тормозе в течение долгой, тяжелой паузы. Наконец он включает задний ход и смотрит на меня. "Пообещай мне одну вещь". "Хорошо." Я киваю, и он убирает руку с руля, чтобы накрыть мою на своей руке. "Когда ты позвонишь мне в следующий раз, я приеду". 1. Something to Someone by Dermot Kennedy | Глава 10 Винить можно только себя Финн Настоящее время Получив анонимную жалобу, мы направили городского инспектора, который обнаружил, что кирпичный фасад вашего здания потерял значительную глубину раствора. Чтобы избежать нарушения строительных норм и правил, необходимо в течение 30 дней вызвать лицензированного подрядчика для переклейки всего кирпича с глубиной раствора 1/4 дюйма и более, чтобы избежать штрафа в размере не менее 5 тыс. долл. Я перечитал письмо из Совета и не смог сдержать ухмылку на своем лице. Моя непослушная игрушка решила на этот раз играть по правилам и сказала мне правду. Полагаю, это означает, что пришло время для ее вознаграждения. Я делаю мысленную заметку, чтобы узнать, кому дать взятку в мэрии, чтобы отсрочить это нарушение — если таковое будет. Наверняка Les Arnaqueuses подмазали несколько ладоней, чтобы получить это письмо, и мне придется найти тех, кому они заплатили, и предложить им больше. Я набираю половину текста, но решаю, что лучше позвонить Эффи. Когда телефон звонит, я стучу пальцем по бедру. Она отвечает, но все, что я слышу, — это прерывистый вздох. Я жду, по коже ползут мурашки, понимая, как ее тревожит мое молчание. Я оказываюсь прав, когда она вздыхает: "Ты звонил мне, Финнеас. Что тебе нужно?" Я усмехаюсь и рассеянно поворачиваюсь в кресле в кабинете Дена. "Я хочу тебя видеть". "О боже, тогда я просто подскочу", — говорит она язвительным тоном, от которого я усмехаюсь. "Отвлекать нервы сарказмом — обычный защитный механизм". "Ты не заставишь меня нервничать, Финн". "Я заставляю тебя что-то чувствовать". Я чувствую, что она уже несколько секунд как положила трубку, поэтому быстро добавляю: "С другой стороны, я всегда выполняю свои обещания. Хочешь убедиться в этом сама?" " Ты собираешься все удалить?" Я слышу в ее голосе осторожную надежду. "Да. Пещера откроется только через несколько часов. Приходи". Я не могу объяснить, почему у меня в горле стоит комок, когда я чертовски нервно жду ее ответа. "Хорошо", — говорит она, и звонок заканчивается. Я и не подозревал, как отчаянно хочу ее увидеть, пока эти несколько секунд не захватили мои легкие. Это становится чертовски нелепым. Против моей воли она владеет каждым моим мгновением бодрствования — и, если честно, большинством мгновений сна тоже. Я больше не могу притворяться, что это происходит из-за заботы о моей семье и разгорающейся войне. В кабинете Персика она велела мне встать на колени, и я упал, как грешник, молящий о спасении. Что-то изменилось во мне, когда я увидел, как загорелись ее глаза на той пыльной парковке. Я всегда был собственником, когда речь шла о ней, но когда я увидел эти шрамы, я тоже стал защищать ее. Вызывая старые чувства, которые только и делают, что причиняют боль людям. Я постукиваю пальцами по столу в ритме, который знаю наизусть, и решительно выдыхаю, ущипнув себя за переносицу. В следующий раз, когда я увижу ее, я воспользуюсь возможностью напомнить себе, что сотрудничающий объект шантажа — это еще не союзник. Она все еще Лучано, она все еще враг. Через десять минут она входит в тяжелые деревянные двери "Дена". Ее темные волосы собраны на макушке, как будто беспорядочно разбросаны, но этот беспорядок ей идет. Ее глаза напрягаются, когда встречаются с моими из-за барной стойки; она поднимает подбородок в знак приветствия. Она пробирается через столики ко мне и поднимает брови. "Ну что ж, давай приступим к делу". Моя рука нащупывает ее спину, когда я веду ее в кабинет Дена. Это автоматический жест. Но в тот момент, когда я прикасаюсь к ней, я понимаю, в какой жопе я нахожусь. Потому что я не хочу просто легонько прикоснуться к ней ладонью, я хочу впиться в нее пальцами до синяков и клейма на коже. Я хочу расчесывать пряди волос, спадающие ей на шею, и впиваться в нее зубами, пока на ней не появятся мои следы. Я так много хочу сделать с ней, с ней. И это злит меня, потому что я с тревожной ясностью осознаю, что не контролирую себя, когда дело касается Эффи Лучано. Я иду за ней в кабинет, оставляю дверь открытой и опускаюсь в кресло за столом. Я уже открыл папку и смотрю на нее, сканируя ее лицо, когда она просматривает десятки фотографий и видеозаписей.