И от этой мысли у меня в животе заурчало от страха. Потому что я хочу, чтобы это было правдой. Я хочу этого больше, чем всего, чего я когда-либо хотел в своей жизни. Я веду нас через заросли травы за сараем в лес. Лунного света, проникающего сквозь листву, достаточно, чтобы сориентировать наши ноги. Но нога Эффи зацепилась за корень, и она полетела вперед. Инстинктивно я протягиваю руку и обхватываю ее за талию, пока она не сломала свою чертову шею. Ее тело теплое и мягкое, и я чувствую, как вздымается и опадает ее грудь от тяжелого дыхания. Ее красивые розовые губы разошлись, и я замер, глядя на нее сквозь ресницы. Я мог бы наклониться и поцеловать ее. Мог бы. Но я этого не делаю. Вместо этого я опускаю руку и иду дальше, "еще немного". Остаток пути Эффи идет не рядом со мной, а позади, чтобы точно следовать моим шагам. Мы доходим до озера без дальнейших промахов. Деревья расступаются, листва редеет, превращаясь из кустарника в тонкие, жилистые сорняки. Серебристая вода слабо рябит в ночном воздухе. Эффи скептически смотрит на деревянный причал, протянувшийся перед нами: "Похоже, что от одного порыва ветра он вот-вот свалится". "Оно того стоит". Я сглатываю комок в горле и протягиваю руку. "Обещаю". Она кладет свою руку в мою, и у меня в животе порхают бабочки. Блядь. Мы выходим к концу причала. Он зловеще скрипит от наших шагов, и мне чертовски повезет, если этот старый причал сегодня ночью развалится. "Посмотри вниз", — говорю я ей. Мне не нужно смотреть. Я и так знаю, что там внизу. Вместо этого я наблюдаю за ней. Ее брови поднимаются, а на губах появляется милая улыбка. "Это прекрасно", — говорит она, не отрывая глаз от сети кувшинок, плавающих на поверхности. Крупные белые цветы усеивают воду, и в лунном свете они выглядят неземными, особенно на фоне жужжания сверчков и легкого бриза. Эффи поворачивается и ловит мой взгляд. Я хочу отвернуться, сделать вид, что не запомнил все черты и линии ее лица. Но она подходит ближе, так близко, что наши груди почти соприкасаются. Моя рука дрожит, когда я медленно протягиваю руку и заправляю прядь волос ей за ухо. Она прикусывает губу, когда мои пальцы касаются чашечки ее уха. Не задумываясь, я беру большой палец и вытягиваю ее губу из-под зубов. Воздух густой и тяжелый. Наше дыхание утяжеляется, когда мы остаемся в глубоком зрительном контакте. Я с трудом сглатываю, когда мой большой палец скользит к ее подбородку, и наклоняю ее голову вверх. Другой рукой я касаюсь ее щеки, а она слегка кладет руки мне на талию. Я никогда так не нервничал. Она встает на цыпочки, и наши губы почти… Резкий звонок рассекает воздух. В кармане зажужжал виброзвонок, и гипнотический момент разрушился. Она отступает назад, и я отстраняюсь, копаясь в джинсах. Я понимаю, что это не телефонный звонок, а серия текстовых сообщений, приходящих одно за другим, так что текстовое оповещение звучит как звонок. Есть также уведомления о пропущенных вызовах. Они продолжают появляться, и я замечаю, что время в них отображается на час назад. Обычно здесь нет связи. На экране высвечивается определитель номера моего брата, и я отвечаю. "Где тебя черти носят, Финнеас?" Кэш рычит, как только я отвечаю. "Я уже целый час пытаюсь тебе дозвониться!" Я не могу понять, что именно, но в его тоне что-то не так. Он злой человек, кричать — это его привычка, но в том, как он рычит, есть что-то отчаянное. "Я только что приехал из сервиса. Что происходит?" спрашиваю я, и Эффи поднимает на меня глаза, ее брови озабоченно нахмурены. Она знает, что такой срочный звонок из семьи — это, скорее всего, не просьба заехать за молоком по дороге домой. "Отца арестовали…" "За что?" кричу я в ответ. "Говорят, он стрелял в губернатора Олбрайта". "Что?" У меня кровь стынет в жилах. Олбрайт был моим давним союзником. "Тащи свою задницу домой. Сейчас же." Моя опухшая от синяков рука болит от того, что я так крепко сжимаю телефон. "А Финн?" "Да?" "Возвращайся домой в целости и сохранности. Грядет война". 1. Speakers — Acoustic Mixtape — Sam Hunt | SummerOtoole.com/playlists Глава 1 Прибытие Эффи Настоящее время Я не думала, что мой отец согласится на участие в шоу Les Arnaqueuses только потому, что они — женская команда. Даже несмотря на то, что они совершили несколько самых крупных краж в современной истории — Моне из Лувра, коллекция яиц Фаберже у русского олигарха, целая стена здания в Бристоле с рисунком Бэнкси — я могу продолжать. Но, опять же, он любит любой повод поиздеваться над группой Foxes. Поэтому, когда печально известная команда обратилась к нему по поводу тайника Фокса и пожелала найти местного спонсора, он не стал медлить. И если слухи о стоимости тайника Фокса правдивы… что ж, я полагаю, он решил, что потенциальный куш стоит того, чтобы рискнуть. Однако меня удивило то, что он хотел, чтобы связным была я. Мои братья были тесно связаны с нью-йоркскими семьями, поэтому я ожидала, что он позволит Бруно, своему громиле-капо, взять на себя инициативу. Но, конечно, его женоненавистническая задница не думала, что мужчина может работать с женщинами, не трахая их, так что оставалась только я. "Эта работа слишком важна, чтобы рисковать из-за того, что шлюха не может держать ноги закрытыми". Я уверена, что он так же недоволен этим, как и я. Я понимаю, что у меня есть своя роль, свой долг перед семьей, но я всегда думала, что выйду замуж за того, кого отец сочтет лучшим для семьи. Он не посвящал меня практически во все детали, и меня это устраивает. Не то чтобы меня устраивало, что он заложил меня как приданое коровы, но я смирилась с тем, что знаю свое место, свою ценность. Я слышу реактивный самолет раньше, чем вижу его. Джонатон протягивает мне пару неоновых оранжевых наушников. Он выполняет свою роль офицера моей службы безопасности почти комично, одеваясь идентично сотрудникам Секретной службы. Черный костюм и галстук, чистая белая рубашка, темно-черные солнцезащитные очки и наушник. Самолет пробивается сквозь облака, его нос упирается в желтые линии взлетно-посадочной полосы. Я надеваю наушники и смеюсь про себя, когда Джонатон только сжимает челюсть и напрягает спину, вместо того чтобы самому надеть пару. Мужчины. Маленький самолет — единственный самолет на всем частном аэропорту. Мой отец, несомненно, использовал свои значительные ресурсы, чтобы к моменту прибытия экипажа здесь никого не было. Интересно, что будет, если Фоксы узнают, что Арнаки в городе? Узнают ли они, что за ними охотятся? Невольно вспоминается теплая летняя ночь и светящиеся в лунном свете лепестки кувшинок. Я сглатываю комок в горле и напоминаю себе, что это было очень давно. Когда самолет останавливается и опускает трап, я пытаюсь заменить воспоминания о том, как пело мое сердце, на воспоминания о том, как кричало мое сердце. Мой любимый двоюродный брат, неузнаваемый после полученных ударов. Наблюдаю из окна, как другого солдата отшвырнули на обочину, и слышу страшный грохот на три этажа выше. Вот такие они, Фоксы. Жестокие. Безжалостные. Бессердечные. А Фокс Финн — самый страшный из них. Кровопролитие прекратилось только после того, как было заключено хрупкое и непрочное перемирие, прежде чем две семьи уничтожили друг друга. Взаимное гарантированное уничтожение или выживание. Я ненавижу то, что сделали они, но я также ненавижу то, что сделали мы. Подставили отца Финна, Эйдена Фокса, в убийстве губернатора, довели его до самоубийства в тюрьме. От всего этого меня тошнит. Я не создана для такой жизни. Я холодна, но не безжалостна. Я холодна, потому что мне никогда не показывали тепло любви, за исключением того единственного лета — нет, забудь, того Финна больше не существует". Выходит женщина, ее светлые волосы убраны назад в тугой пучок, живот виден между облегающей майкой и брюками-карго, застегнутыми на лодыжках. Один взгляд на ее атлетическую фигуру — и я уверена, что она знает двадцать различных способов убить меня голыми руками. Мой отец встречает ее у подножия трапа и пожимает ей руку, пока мужчины берут из ее рук дизайнерские сумки и укладывают их в багажник лимузина, ожидающего на асфальте. За ними следуют остальные женщины, и когда все высадились, мы с Джонатаном подходим к группе. "Моя дочь, Эуфемия, — протягивает руку отец, когда я подхожу к группе людей. "Она будет вашим контактным лицом и уже договорилась о вашем проживании". "Можете звать меня Эффи". Отец сжимает челюсти, ненавидя мое прозвище, но быстро возвращает свою самодовольную ухмылку — он всегда устраивает шоу. Женщины представились. Ту, что похожа на наемницу, зовут Линни, и у нее лишь легкий французский акцент. Невысокая стройная женщина с загорелой кожей представилась как Хадис, ее темно-карие глаза с золотистыми вкраплениями порхают над окрестностями, постоянно сканируя их, напоминая мне ястреба. Последняя женщина с короткими темными волосами и светлой кожей — Маргарита. Поездка к нашему дому проходит под лепет отца и вежливый смех женщин над его сексистскими шутками. Я смотрю, как белеют костяшки пальцев Линни на бокале с шампанским, и жду, что он вот-вот взорвется. Кажется, она мне понравится. Моя мама приветствует нас и представляет обеденный стол, заставленный домашней итальянской едой, как будто она сама ее приготовила. Я сомневаюсь, что она встала с постели за тридцать минут до нашего прихода. "Вы, наверное, проголодались после перелета, сколько времени прошло?" — спрашивает мама, обходя стол и усаживаясь напротив моего отца. "Чуть меньше девяти часов", — отвечает Линни, устраиваясь в кресле и размахивая салфеткой на коленях. Когда мы сели есть, я заметила, что мама скептически смотрит на бритую голову Маргариты, и я почти слышала ее мысли в своей голове. "Что заставляет красивую женщину так себя вести? Мужа она себе не ищет, это точно". И здоровая порция греческих ругательств. Брак моих матери и отца был, конечно, политическим. Союз семей Лучано и Пападимитриу. Но я думаю, что они научились любить друг друга по-своему. Как избалованный ребенок любит свою любимую игрушку, потому что она его и больше ни у кого не может быть. Я выросла, зная, что моя ценность — это моя рука в браке. Брак по любви — это для принцесс в сказках, а не для принцесс в Мафии. Финн Я снова сверяюсь с часами. Они должны быть здесь с минуты на минуту. Я поправляю дыхательную маску и скрещиваю лодыжки над коленом. В комнате пусто и темно, я сижу на единственном стуле в комнате. Единственный свет исходит от трех мониторов над дверью, показывающих три из множества камер, которые покрывают каждый дюйм этого старого отеля. Его закрыли много лет назад, потому что он весь пропитан асбестом, и когда потребовался ремонт, ничего не оставалось делать, как пустить его в дело. Теперь это моя игровая площадка.1 Черный фургон без окон въезжает в проем в заборе, окружающем полуразрушенную территорию. Один из моих людей в лыжной маске закрывает забор за фургоном. В кровь поступает едва уловимый адреналин. Он не оглушает, но усиливается. Синий свет мониторов становится резче, воздух за респиратором свежее, а потребность в охоте растет.