Несколько минут я лежу неподвижно, сердце бьется все сильнее и громче, как будто притягивая меня к ней. Я откидываю одеяло и поднимаюсь наверх в одних трениках. Я застаю ее в ее импровизированной студии, залитой лунным светом, в той же самой рубашке, в которой она была вчера. Ее голые ноги выставлены напоказ, и у меня чешутся пальцы, чтобы погладить гладкую кожу, надеясь, что от моего прикосновения у нее побегут мурашки. Она поворачивает голову, когда я медленно приближаюсь. Я двигаюсь медленно, как будто она — мираж, который может исчезнуть, если я буду двигаться слишком быстро. "Не могу уснуть", — говорит она, потянув за вырез рубашки. "Я тоже не могу". Я сокращаю расстояние между нами и провожу пальцем под ее подбородком, поднимая ее лицо. "Что в этой красивой головке, принцесса?" Она зажимает нижнюю губу между зубами и медленно сглатывает. "Я заблудилась, Финн". Мой палец, обводящий ее челюсть, останавливается, в ее голосе звучит такое отчаяние, что у меня все тело холодеет. Ее взгляд возвращается к холсту с абстрактными узорами, выполненными жирными цветами и золотой краской. "Я чувствую, что не могу доверять себе, когда дело касается тебя". Ее слова, словно физический удар, заставляют меня сделать шаг назад и уронить руку. "До тебя у меня не было никого, кому я могла бы доверять. Но потом то, что моя семья сделала с твоей… Мы ушли на войну, и у меня больше не было тебя, но у меня всегда была я сама. Теперь я не уверена, что это так. "Иногда я чувствую себя телом, которым торгуют и покупают, а не личностью. Что будет, когда ты поймешь, что тебе продали испорченный товар? Я все еще буду тебе нужна?" Мое горло сжимается, и любой ответ пересыхает. Слова не помогают мне, ничто не кажется адекватным. Никаких извинений не хватит. Никакое утешение не может быть достаточно сильным. Не знаю, что заставляет меня это делать, но я подхожу к мольберту и выдавливаю на палитру немного золотой краски. Я беру первую попавшуюся кисть и провожу ею по краске, приподнимая подол ее рубашки, пока она не стягивает ее через голову. Сердце колотится в груди, когда я вижу ее совершенно обнаженной на табурете. Она сворачивается в клубок и обхватывает руками свои груди. Я не говорю ей раздеться. Я не говорю ей, что мне нужно посмотреть. Я встаю на колени сбоку от нее и смотрю на изгиб ее бедра и ляжки, когда она сидит, скрестив одну ногу над другой. Я вспоминаю следы растяжек, которые я увидел в нашу первую ночь здесь, и думаю, что никогда не видел ничего более прекрасного. Она напрягается, когда холодная краска касается ее кожи, но расслабляется под мазками. Я провожу каждую линию, пока ее бедро не становится золотистым. Я перехожу на другую сторону и с благоговением выделяю каждую отметину и шрам. Она резко вдыхает, когда я опускаюсь перед ней на колени и раздвигаю ее колени. Я осторожно поднимаю ее ногу и кладу ее себе на плечо, набираю на кисточку побольше краски и провожу ею по растяжкам на внутренней стороне бедра. Я кладу другую ее ногу себе на плечо, и ее руки взлетают, чтобы вцепиться в мои волосы для равновесия. Я чувствую жар ее пизды и запах ее возбуждения, что заставляет меня застонать и провести носом по ее бедру, прежде чем рисовать полосы. Когда я закончил, я поцеловал ее киску, надеясь, что она почувствует трепет от этого. Она вздрагивает, когда я провожу длинную, широкую линию от входа до клитора. Я смотрю на нее сверху, впиваясь зубами в ее нижнюю губу, и убеждаюсь, что ее глаза обращены на меня. "Расскажи мне обо всех способах, которыми я причинил тебе боль". Она молчит, и я снова ласкаю ее киску медленными, тяжелыми движениями языка. Затем я замираю на расстоянии дыхания от ее сладкого жара, ожидая. "Ты манипулировал мной", — вздыхает она, и я делаю еще один целенаправленный смачный лиз, снова делая паузу на вершине, пока она не заговорит снова. "Ты заставил меня". Еще один сильный удар. Она сопит, а я растираю круги по ее бедрам. "Это хорошо, принцесса. Продолжай." "Ты унизил меня…" Я провожу языком снизу вверх. Еще одна жалоба, еще одно извинение. И так продолжается до тех пор, пока ее бедра не начинают подрагивать по обе стороны от моей головы, а ее хриплый, почти надрывный голос не переходит в придыхательный стон. Ее пальцы перебирают мои волосы, и я стону в ней. "Финн…", — выплывает ее голос, и я знаю, что делать дальше. Я осторожно ставлю ее на ноги, встаю, беру ее за руку и оттаскиваю от табурета. Она следует за мной, ее рука кажется мне такой маленькой и доверчивой. Я ставлю ее перед зеркалом в полный рост, стоящим у небольшого шкафа. "Посмотри на себя, ебаный шедевр". Я встаю позади нее и провожу руками по ее плечам и рукам. Она прислоняется спиной к моей теплой груди, и я таю от ее доверия. Положив руки ей на плечи, я обнимаю ее груди и накрываю их ладонями. Я дразню ее соски, проводя большим пальцем по каждому из них, и она откидывает голову в сторону, на мое плечо. Я наблюдаю в зеркале, как закрываются ее веки и губы расходятся в довольном вздохе. Я оцениваю ее реакцию, когда одна из моих рук скользит по ее животу и между бедер. Ее глаза открываются и пьяно встречаются с моими в зеркале, говоря мне, что все в порядке. Может быть, даже лучше, чем хорошо. Я раздвигаю ее губы и провожу пальцем по ее влажной щели, нащупывая набухший клитор. Кровь приливает к моему члену, и я пытаюсь отвести бедра назад, чтобы она этого не почувствовала, но она тянется сзади и обхватывает его рукой поверх моего спортивного костюма. "Блядь", — вырывается из моих губ при малейшем сжатии ее кулака. Она смотрит на меня, в ее глазах безмолвная мольба. Я знаю, чего она хочет, но она не хочет спрашивать. Поэтому я сглатываю комок в горле и шепчу ей на ухо: "Руки на зеркало, принцесса". Она наклоняется вперед, выгибая спину. Ее глаза не отрываются от моих в зеркале, даже когда я раздеваюсь и медленно ввожу свой член в ее вход. Ее рот открывается, и я заполняю его своим пальцем. Она сосет его, и я опускаюсь до упора, глубокий стон вырывается из моей груди. "Еще раз. Скажи мне больше". Я вынимаю палец из ее губ и трусь им о ее клитор, все еще находящийся глубоко внутри нее. "Ты…" Я медленно отстраняюсь, проводя пирсингом по ее точке G. "Ты заставил меня почувствовать себя в безопасности, а потом забрал все это". И я подаюсь бедрами вперед, проталкиваясь в нее на всю длину. Она задыхается. Я осторожно выхожу, и она, задыхаясь, продолжает, пока я обвожу ее клитор: "Ты заставил меня почувствовать, что я недостойна нежной любви". Я снова погружаюсь в нее, мое сердце разрывается от ее признания. "О Боже", — срывается с ее губ, когда я прижимаюсь к ее внутренним стенкам и сильно трусь о ее клитор. Я чувствую, как ее тело начинает сжиматься вокруг моего члена. "Не останавливайся, принцесса". "И я ненавижу — ох, блядь". Я снова делаю толчок, и ее тело содрогается от оргазма. "Что ты ненавидишь?" говорю я сквозь стиснутые зубы. Ее сжимающаяся пизда похожа на райскую пытку. "Я ненавижу то, что не могу тебя ненавидеть", — плачет она, срываясь. "Я знаю. Мне так жаль." Я стону, глядя, как сжимается и требует ее киска. Этот миг ранимости навсегда запечатлелся в моей памяти. Я надеюсь, что она сможет почувствовать, что она гораздо больше, чем просто тело, что эти физические удовольствия — лишь мостик к чему-то большему, за пределами семейного соперничества, принудительных браков, лжи и предательства. Я выгибаюсь на ней, тяжело дыша и испытывая удовлетворение. Мои руки крепко обхватывают ее талию, даже когда мои ноги грозят подкоситься. Я осторожно выхожу из нее, и она жалобно скулит. Я подбираю с пола свой спортивный костюм и аккуратно вытираю вытекшую из нее сперму, хотя не могу удержаться от того, чтобы не выдавить немного обратно. Я поднимаю ее на руки и прижимаю к своей груди, наслаждаясь последними мгновениями прикосновения ее теплой кожи к моей. Я кладу ее на кровать и натягиваю на нее одеяло. Она сворачивается калачиком на боку, и я целую ее в висок, вдыхая ее приятный аромат. Когда я отстраняюсь, рука протягивается и останавливает меня. И она произносит слова, которые заставляют меня вырезать свое сердце и протянуть его ей, окровавленное и бьющееся: Останься. . 1. Something in the Orange — Zach Bryan 2. Darkest Hour — Andrea Russett Глава 15 Женатый Мужчина Эффи Для такого холодного человека лиса Финн — это чертова горелка Бунзена. Его перед прилипает к моей спине тонким слоем пота, когда он дышит мне в шею. Я медленно пытаюсь освободиться от его коаловой хватки, не разбудив его. Я хватаю его за запястье и осторожно поднимаю со своей талии, но он снова сжимает его, и он рычит сзади: "Куда это ты собралась, принцесса?" Его утренний голос грубый и теплый, заставляет мой живот трепетать бабочками. "Ты на тысячу градусов, Финнеас. Я собираюсь принять душ". Я опускаюсь на колени и целую его в щеку, прежде чем сделать еще одну попытку. Он хватает меня за лодыжку и тянет назад. "Мне нравится, что ты пахнешь мной", — стонет он, прижимая мое тело к себе. Он слегка покачивает тазом, прижимаясь к моей попке, и жар проникает в мое сердце. О, как легко было бы перевернуться… Но я вся в поту и в краске! "Простыни!" Страх пронзает меня, и я бью ногой под Финном, пытаясь рассмотреть повреждения. Золотая краска размазана по всей середине кровати. "Боже мой, я все испортила". Как нарастающий прилив вины и стыда, я чувствую сильнейшую потребность все исправить, спрятать, сделать все, чтобы избежать последствий. "Финн, слезь с меня!" Он держит меня в ловушке, и мои нервы превращаются в разочарование. Неужели он не видит проблемы? "Эффи, что, черт возьми, происходит?" В его голосе слышится раздражение, потому что, конечно, это так, он, должно быть, злится. "Отпусти меня, и я все улажу", — умоляю я, и он переворачивает меня, прижимает мои запястья к голове и нависает надо мной. Я вздрагиваю, напрягаюсь, ожидая удара, которого так и не последовало. "О чем ты говоришь?" Он смотрит на меня сверху вниз, и в его глазах нет ничего, кроме озабоченности и растерянности. Что беспокоит и смущает меня. "О твоих простынях". Озабоченные слезы душат меня. "Я их испортила, они все в краске". "Хорошо. Я куплю новые". Он качает головой и убирает волосы с моего лица, запутавшегося в них после драки. "Держу пари, у меня тоже краска на лице…" Я смотрю на его лицо, и действительно, краска размазана по скулам и в волосах. "От пребывания между этими великолепными бедрами…" Он скользит вниз по моему телу, покусывая мой живот и целуя каждую внутреннюю сторону бедер. "Прости меня". Я не могу справиться с интенсивностью заботы в его глазах, когда он смотрит на меня сверху, это заставляет меня чувствовать себя неуравновешенной. "За что?" Он звучит раздраженно. "Мне плевать на простыни". Я закрываю глаза, пытаясь заглушить шум в голове. Ты все портишь, — я так отчетливо слышу голос отца, разгневанного моей небрежностью, его лицо стало свекольно-красным. "Эффи, посмотри на меня". Финн кладет руки мне на бока и нависает надо мной. Я медленно открываю глаза. "Ты не сердишься?" "С чего бы мне злиться? Это я тебя нарисовал, ради Бога. И я точно не сержусь, что ты провела ночь в моей постели". Он наклоняется вперед и целует меня под челюстью и в шею. Я прислоняюсь к его телу и чувствую, как его волосы касаются моей кожи. Он не сердится. Он не мой отец. Просто дышит. Он вылизывает дорожку у меня в горле и проводит губами по моим губам. "Теперь я могу уговорить тебя еще немного побыть в постели?" Я запускаю пальцы в его темные волосы, притягиваю его ближе и крепко целую, позволяя ему упираться в колыбель моих бедер и исследуя его рот языком. Он тихо, но жадно стонет. Я резко прикусываю его губу, и он отстраняется, в его глазах плещется жар и озорство. "Ты не можешь", — говорю я с легким смешком, выворачиваясь из-под него и спрыгивая с кровати. "Ой…" Я оборачиваюсь, моя попа горит от огненной пощечины. Он застыл с каменным лицом, но потом уголок его губ приподнялся в ухмылке.