– Вчера вечером ты заключила сделку со своей матерью, чтобы гарантировать, что я смогу выступить против Зевса без последствий. Каковы ее условия? – Откуда ты… – Я замолкаю, когда до меня доходит смысл его слов. – Зевс. Это был ты? – Наверняка он, если только Аид не ввязался в драку в баре в промежутке между моим уходом и возвращением. Самый логичный ответ оказывается самым простым. Он пришел к Зевсу, и они сражались. Теперь Зевс мертв, а Аид сидит здесь и выглядит так, будто пережил автокатастрофу. Потянувшись, нерешительно беру его за руку. Он крепко сжимает мою ладонь, а потом, будто осознав, что делает, пытается расплести наши пальцы. Я сильнее сдавливаю его руку. – Ты пошел против него. – Я думал, ты сдалась ему, чтобы он пощадил меня взамен. Я знал, что он сломает тебя, и не мог позволить этому случиться. – Его голос почти лишен эмоций. – Мне бы хотелось сказать тебе, что я не хотел, чтобы он упал, но… я не знаю. Я просто не знаю. Если это что-то меняет… – Аид, остановись. – Да, ты мне это уже говорила. Я не сразу понимаю, что он имеет в виду. – На мосту. – Его я тоже чуть не убил. – Его голос звучит иначе. Он едва похож на самого себя. – Мог убить, если бы ты меня не остановила. Прокашлявшись, я предпринимаю еще одну попытку. – Зевс был чудовищем. Не стану делать вид, что убийство – верный способ решить проблему, но неужели ты правда думаешь, что он не убил бы тебя, выпади ему такой шанс? Он в ответе за огромное количество смертей. Мне жаль, что тебе приходится нести это бремя, но я не сожалею о его смерти. – Я протягиваю свободную руку и осторожно прикасаюсь ладонью к его синяку. – А человек, которого ты избил, причинил боль моей сестре. Я кричала не потому, что хотела его спасти. А потому, что знала, что ты будешь чувствовать себя виноватым, если потеряешь контроль. Он делает судорожный вздох. – Видимо, пора прощаться. Я бы рассмеялась, если бы не чувствовала, будто нахожусь посреди марафонского забега. Настало время открыть всю правду, но сердце стучит так быстро, что вдруг появляется страх потерять сознание. Написать эти слова и убежать, пока он их не прочел, было гораздо проще. – Аид, я не уеду. Я люблю тебя. Я останусь и сделаю все, чтобы защитить тебя и помочь защитить твоих людей. – Но Зевса больше нет, ты свободна. – Я знаю, что свободна, – прерывисто вздыхаю. – И раз свободна, то делаю выбор. Я выбираю нас. – Он не отталкивает меня, и, набравшись храбрости, я продолжаю. – Месяц назад я хотела только одного – сбежать. Я не знала о твоем существовании, не говоря уже о том, что влюблюсь в тебя. Я не знала, что существует часть Олимпа, в которой я буду чувствовать себя как дома. – Когда он просто смотрит на меня, будто бы в замешательстве, я тяну его за руку. – Здесь, Аид. Здесь, с тобой, я чувствую себя дома. В этом доме, в нижнем городе. Я хочу быть с тобой, если позволишь. Его губы медленно растягиваются в улыбке. – Ты серьезно. – Всем сердцем и душой. – Я тоже тебя люблю. – Он подносит наши руки к губам и целует костяшки моих пальцев. – Я не хотел своим признанием вынуждать тебя остаться, но… я тоже люблю тебя. Он любит меня. Он любит меня. Я и так подозревала, но, когда он произносит эти три слова, моя голова кружится от радости. Мне бы очень хотелось полностью погрузиться в это состояние, но нужно разобраться с просьбой моей матери. – Аид, остался еще один вопрос. – Условия твоей сделки. – Да. – Я крепко сжимаю его ладонь. – Я пообещала матери шесть публичных выходов в верхнем городе по ее выбору. Шесть совместных выходов с нами обоими. Аид долго смотрит на меня. – И все? – Что значит – и все? Если человек, стоящий за мифом об Аиде, будет несколько раз в год оказываться у нее на побегушках, ее власть в глазах других многократно усилится. Это серьезное дело. Он осторожно пересаживает щенков и встает, поднимая меня за собой. – Невелика цена. – Ты уверен? Потому что если у тебя есть хоть какие-то сомнения… – Персефона. – Аид берет мое лицо в ладони. – Маленькая сирена. Неужели ты думаешь, что есть цена, которую я не готов заплатить за твое счастье и безопасность? Деметра могла потребовать гораздо большего. Опять ком в горле. – Не говори ей об этом. – Не стану. – Он улыбается мне. – Скажи еще раз. Я безошибочно понимаю, что он имеет в виду. Провожу ладонями по его груди и обнимаю за шею. – Я люблю тебя. Он губами касается моего уха. – Еще. – Я люблю тебя. Кожей чувствую, как его губы складываются в улыбку. – Я тоже люблю тебя, маленькая сирена. – Наверное, сейчас неподходящий момент для шуток? Аид опускает руки мне на талию и прижимает ближе, укутывая меня своим теплом. – С каких пор тебя это останавливает? Я смеюсь. Смех сначала звучит неровно, но потом наполняется истинной радостью. – Ты прав. – Я придвигаюсь к нему. Едва могу поверить, что все закончилось. Или не закончилось, а наоборот, только начинается. Все так хорошо, что даже не верится, и я все никак не могу перестать прикасаться к нему, убеждая себя, что он здесь, что все это на самом деле. – В таком случае у меня есть вопрос. – Ага. – Он слегка отстраняется, и я вижу, что он широко улыбается. – Спрашивай. – Ты любишь меня больше, чем свои драгоценные полы? Он смеется. Громко и основательно, будто наполняя этим звуком все окружающее нас пространство. Аид опускает голову, пока не касается моих губ своими. – Я точно люблю тебя больше, чем свои драгоценные полы. Но буду настаивать, чтобы в будущем ты воздержалась от того, чтобы заливать их кровью. – Ничего не могу обещать. – Нет, этого я и не жду. – Он целует меня. И дня не прошло с тех пор, как он в последний раз прикасался ко мне губами, но кажется, будто целая вечность. Прижимаюсь к нему и с нетерпением раскрываю губы, чтобы поцелуй стал глубже, растворяюсь в ощущениях и совершенстве момента. По крайней мере, пока он не поднимает голову несколько секунд спустя. – Если не остановимся, опоздаем на пресс-конференцию. – Пусть идут к черту. Снова этот восхитительный смех. – Персефона, мне совершенно не хочется снова оказаться в черном списке твоей матери, особенно если этого так легко избежать. Он прав. Знаю, что прав. Я запускаю пальцы в его волосы и слегка тяну за пряди. – Пообещай, что ночью мы запрем все двери, выключим телефоны и распылим спрей для отпугивания Гермес. Я хочу, чтобы ты был только моим. – Договорились. Мы неохотно отрываемся друг друга. Большая часть моих вещей осталась здесь, поэтому я делаю все возможное, чтобы замазать синяки Аида, а остальное скроют темные очки. Он надевает черный костюм с рубашкой того же цвета и выглядит словно злодей, вышедший на солнечный свет. Всю дорогу на пресс-конференцию мы держимся за руки. Остальные члены Тринадцати вместе со своими семьями собрались в одном из внутренний дворов, окружающих башню Додона. Все одеты безупречно. Дети Зевса, живущие в Олимпе, облачились в черное, с нарочито отрешенным выражением на лицах. Мои сестры позади матери. Сжав напоследок ладонь Аида, я иду к ним. Он еще крепче сдавливает мою руку. – Останься. – Что? – Я озираюсь. – Но… – Будь моей, Персефона. И позволь мне быть твоим. На людях и наедине. Я смотрю на него, и в моей груди, словно пойманная в клетку птица, трепыхается только один ответ: – Да. Не знаю, чего я жду. Конфликта. Обвинений. Но Аид беспрепятственно проникает в ряды Тринадцати. Прибывают репортеры, и Посейдон выходит вперед, чтобы сделать официальное заявление и провозгласить Персея новым Зевсом. Истина интересует людей гораздо меньше, чем их собственное восприятие, и сейчас это нам на руку. Пристальное внимание репортеров к Аиду тоже не повредит.