– Вполне. Ну что же, бересту, чернильницу и перо в руки! – Заменим перо писалом? – Давай! Я получил полтора рубля, кто-то побежал за причиндалами. Мы пошли к прилавку. Присел на чурбачок. Надо мной бубнил купчина. – Как ты все зришь в корень – и люблю их всех очень, и тоскую по ним, когда уезжаю за товаром. С женой ни разу за все годы не поругались, живем душа в душу. Дочь ласковая, красавица, сынок в меня, очень умный. И тут песня у нас в семье будет… Прилетел посланец с нужными для письма принадлежностями, и я сел писать, стараясь делать врачебный почерк поразборчивее. И не знаю местной орфографии. Где-то читал, что вроде все пишется без разделения на слова. А на самом деле – бог его знает. А надо как-то оправдаться. Поднял голову. – Пишу, как умею – я из дальних краев. – Да мне все равно, – загалдел купец, – я пойму, надо будет – перепишу. Дописал, протянул собеседнику. Тот почитал, вздохнул. – Эх, горазд ты писать! Спросил мужика – а тебя как звать-то? – Михаил, – ответил купец. Во как, без явно лишних отчеств! – Не могу тебе написать ноты, – печально сказал я. – Про такое и не слыхивал, – ответил купчина. – Ими мелодию пишут. – Вот же музыка, – горячо заспорил Михаил, тряся бумагой. – Ну, слушай, – сказал я. Сначала текст – и медленно стал читать. А теперь – мелодия, вся сила песни и начал петь без слов. Купец не сразу, но понял. – Но я вот помню и так. – А если бы я писал тебе письмо? – Ну, как-то бы спел, – неуверенно заявил Миша. Я взял у него бумагу и наскоро записал первые три куплета другой песни. Сунул купцу – пой. Тот поразился, и что-то заблеял. А теперь я: и стал петь. На втором куплете вступила дудка, следом – остальные. Мы ушли писать с улицы в склад. Мои ребята сгрудились у двери. У Михаила округлился рот. – Как это вы все, разом-то? – Слаженная команда, – гордо заявил я, думая о грядущих у народа именинах, свадьбах и неведомых мне пока русских праздниках. Ладно, пора за гитарой. Встал, начал прощаться. Купец стал звать обедать. – Тороплюсь, – отмел я лестное предложение. Сейчас свяжись, это до вечера. А завтра торговец струнным инструментом отчалит в другой город и ищи его свищи. Эти шутки судьбы мне известны хорошо, все-таки мне за пятьдесят. Уж не мальчик, видал виды. Мы вышли из склада. Уйти нам не дали. Встретила возбужденная толпа. Поднялся шум: вы чего так долго, мы тут ждем… Люди хотели даровых песен и зрелищ. От меня – не дождетесь. Хватит исполнять клятву Гиппократа! – Шумните им, – попросил я своих, – что сегодня здесь петь больше не будут. Молодые переминались с ноги на ногу. – Нас так не ждали ни разу. Надо петь, – заявил самый падкий до чужого успеха музыкантишка. Посмеявшись в душе, я ответил. – Ну что же, можете петь тут хоть до утра. Подумал о торговце инструментами – буду искать по рынку сам и повернувшись, начал уходить. Далеко мне уйти не дали – стали хватать за руки. – Старший, мы идем, больше горячиться не будем… Посмотрел в их зарвавшиеся лица. Глазенки прячут. Похоже, проняло. – Охладить надо народ, – скомандовал я. Из наших тут же вытолкнули самого горластого. Он взялся орать, как громкоговоритель. – Новгородцы! Певец устал, сегодня песен больше не будет. И так раза три. Вот это по-нашему, по-вокальному! Народ пороптал, пошумел и разошелся. А мы двинулись в сторону намеченной цели. Значит, о гитаре вы слыхом не слышали, но может хоть балалайку знаете? Ребята переглянулись, поговорили тихонько между собой. И не видели, и не слышали. Ну, прямо край какой-то таежный! И это святая Русь! Я начал потихоньку злобствовать. – А струны-то вы видели? – Конечно, – расцвели ребятишки, радуясь выходу из тупика. Я напрягся, как волк учуявший добычу. Интересно, на какую дудку они натянули струну? – И на что они были натянуты? – спросил у молодых. – На домру. В памяти что-то шевельнулось. Слышал звон, но не знаю, где он. – А какая она? Описывают. Нет, это не гитара. – А далеко видели? – может где-нибудь в Киеве? – Да тут на торге. – Прямо здесь? – Да рядом. Вот она стоит, – и показывают руками. Я внутренне аж ахнул! Стоит красота с тремя струнами, дека с колками, корпус круглый. Конечно, три не шесть, и как звучит, неведомо, но все это решаемо. Струны подтянуть, деку подогнать. Сидящий бородач лениво спросил: – А деньги-то у тебя есть? Инструмент десять рублей стоит. Я вздохнул, спросил парней: а поласковей продавца не найдем? Они дружно замотали головами. Да, в других городах такого нет. Торгаш встал, прошел за домрой, протянул мне. – На ней ведь играть надо уметь. Посмотрим, что я смогу, может налавчиваться надо долго. Бить себя в грудь и кричать, что на гитаре с десяти лет играю, может и бесполезно. Придется учиться заново. Взял инструмент в руки, прошелся по струнам. Звучит славно. Повертел колки, заиграл. Подтянул одну струну, и запел. Как мной гордились ребята! Купец просто раскрыл рот. Домра звучала изумительно и на трех струнах. Гитара против нее выступит только элитная. Дешевка – не у дел. Тут откуда-то выскочил невзрачненький мужичонка. – Пой дальше, – скомандовал он. Подумал: а приказывать будешь дома, жене и детям. У меня все мысли были о покупке и цене. Пришлый заныл, что это же он просит. – А я тебя прошу: дай сделать дело! Он опять взялся донимать. Уже не слушая, сказал своим: уберите его. Парни спросили: как, куда. Я обозлился: лучше, если останется жив. Мои загоготали пошли на говоруна всей оравой. Как он от них убегал… Я повернулся к торгашу. – Как ты играешь! – восхитился тот. – Да инструмент уж очень хорош! Так сколько хочешь? У продавца музыкальных инструментов глазки забегали. Он явно упарился с домрой. – Молодые твои придут, инструмент в руках крутят, бренькают. А денег в кошеле нет и похоже, не будет. – Так сколько? – прервал его я. – Ну, десять рублей. – Даю три. – Девять. – Восемь.