Повернулся уходить. В глазах вернувшихся парней плескалась горечь. А домра в моих руках – чудо как хороша! – Шесть рублей и не меньше! – крикнул мне в спину Тишило. Да, до уличного продавца-турка двадцать первого века, ему далеко. Не хватило бы мне десятки, и, оставив скоморохов караулить, побежал бы к Фролу за добавкой. – Три рубля – негромко сказал я. – Бери – махнул рукой купец. Как это в книге про ходжу Насреддина: продавец оказался сговорчивым и после часа криков и споров… Я бережно взял свое чудо в руки, ласково повертел, начал отсчитывать рубли. Купчина бубнил рядом. – Полгода сбыть не могу, отчаялся уже. Покупатели смотрят, а не берут. Почему неласков был – твои ходят часто, но проку от них нет. Разложил монеты по прилавку, купец их жадно схватил. – Расчет полный, претензий нет? Говорил я отчетливо и громко. – Всем доволен! – бодро ответил веселый торговец. – Соседи слышали? После песни, из-за прилавков рядом и напротив за нами следили очень внимательно. Отозвались тут же: да, конечно, да, да… Ну можно уважить купчика напоследок за внимательность. Я взял домру покрепче, отступил на пару шагов, вдруг Тишило прыгнет, и очень внятно проговорил. – Такая замечательная вещь на рынке – в большую редкость. Обычно их делают на заказ признанному мастеру, играть в княжеских и боярских теремах очень богатым и знатным людям. На обычный прилавок, к не знающим ее истинной цены людям, она может попасть только случайно. У меня с собой только десять рублей. После того, как я на ней поиграл, отдал бы деньги без звука. Надо было бы, сбегал за прибавкой. Вещь очень дорогая, и красть ее можно только под заказ другого мастера игры на домре, их в Новгороде пока нет. Я учился у арабов, такого замечательного инструмента ни у них, ни на Руси не видывал. Ладно мне, слава богу, продали всего за три рубля. Я-то и двадцатку бы отдал безропотно, если бы видел, что ты настоящую цену инструменту знаешь. Полюбовался рожей хрипящего купчика, подумал: ну тебе, друг любезный, до конца жизни будут говорить: шел бы ты дровами торговать. Через несколько дней, рынок облетит история, как опытный купец продал вещь вместо сотни за трешку. А с последующими добавками и привираниями, красота будет неописуемая. Буркнул парням, стоящим с ошарашенными от моего вранья рожами, что уходим. А сам, удаляясь, начал играть сложный проигрыш из Барыни, рассчитанный на балалайку, все ускоряясь и ускоряясь. Глава 4 Молодые шли, тихо беседуя между собой. Один догнал и поинтересовался, точно ли я у арабов жил? – Немного, всего год. Работал, осваивал игру на домре и на гитаре. Много повидал там интересного, многому научился. В Дамаске меня как-то завели в старейшую мечеть. Там арабы молятся Аллаху. Место силы. Стою в ней, чувствую – на голове волосы поднимаются. Нигде такого не было, и нет. Язык, правда, не выучил. Стойте! Я увидел прилавок шорника. Там было все, что мне нужно. Померяв по себе и домре, взял кожаный ремень по размеру. Постоял, подумал. – А сапожник тут есть? – И не один. Меня подвели к сапожнику. – Кривые гвозди у тебя есть? – Найдем. – Самые маленькие, четыре штуки, – уточнил я. – Есть. – Прибей вот этот ремень. Показал, куда вколачивать. Кривые хороши тем, их крайне трудно вырвать потом. Обувщик усомнился в крепости деки и корпуса. Что же делать? Тогда я ее на гриф прибью, а с другой стороны – приклею. – Впрочем, – сообщил сапожник, – тут близко стоит столяр. Он с деревом работает, и скажет точно – можно ли колотить, и, если можно, сделает это лучше меня. Мастер продал кривых гвоздей, и мы пошли в указанную сторону. Краснодеревщика нашли быстро. Объяснили суть дела. Парни кричали и горячились больше меня. – Давайте сюда вашу домру. – Повертел, подумал. – А что надо делать? Я подал ремень и гвозди. – Нужно прикрепить этот конец тут, а вот этот – сюда. Столяр опять подумал. – Не пойму, в чем трудность? Вас шестеро здоровых парней, неужели никто ничего делать не умеет? Или молотка нет? Так я вам дам немножно постучать. Я посмеялся в душе: вырос в частном доме, отец тоже столяр-краснодеревщик. Молоток с топором в руках у меня сидят, как влитые. – Трудность в том, что инструмент очень редкий и дорогой. Сломаем – не восстановим, – сообщил я ремесленнику. Столяр с сомнением пробурчал, что, мол, такой-то сделаем. Ну, что же, повеселим новгородского Страдивари. Я прошел за прилавок, сел на хорошо сделанную табуретку, закинул ногу на ногу, пристроил домру поудобнее и начал играть. – Ну, эта песня немецкая. Мне наши и ближе, и родней. Спел нашу, народную, исконно русскую: «Вдоль да по речке». В общем, ой, да люли! Плотник сидел обалдевший. Песню про автономное плавание сизого селезня уверенно можно было включать в репертуар. Я перестал петь и проиграл то же самое без моего голоска. Звучала только моя новая прелесть. – Впечатляет, как домра музыку выдает? – Да-а… Столяр бережно взял музыкальный инструмент в руки, повертел. Высказал свое мнение. – Знатная вещь! Ну, вот это, – берясь за гриф – дуб. Очень крепок. Любые гвозди выдержит. И два, и три. В воде только крепнет. А вот это – произнес он, крутя в руках корпус – ясень. Но сделан как-то хитро… – Он склеен из очень тонких кусков дерева – вмешался я. – А перед этим его изгибают, как – не знаю. В деку давай колоти, столяр. Тот пришил ремень на один конец с двух сторон. – Ладно, а где взять хороший клей? – А что клеить-то? Показал кожу и ясень. – Это казеиновый или рыбий. Мездровый будет слабоват. Рыбий ужасно дорог, да он тебе и без надобности. – А где взять? – Их лавка в самом конце этой улицы. – Мы знаем, – загалдели музыканты. И, простившись с русским мастером струнных инструментов, пошли дальше. Есть уже ужасно охота. Кстати, пока не забыл. Остановился. – Ребята, я вам денег должен. Отсчитал им рубль. Они радостно загалдели. – Что-то много даешь, договаривались на полтинник. – Ваш дудочник играл при толпе для спорщика. – Да мы тоже так можем! – Это потом рассчитаетесь, между собой. Вы ели давно? Парни потупились. – Еще вчера, утром. – Чего-то давно. Пост что ли такой? – Денег не дают! Целый день бродим, все ноги уже оббили. А в кошеле – на одну кружку кваса. Если бы не ты, только и идти воровать. Да, дела веселые… – Ребята, может вместе походим? Поиграем, попоем? Буря восторгов и объятий. С трудом вырвался.