– А может и погибнешь там! – рявкнул бывший воевода. – А нам, дуракам, все едино: или воробей заклюет, или в бою все поляжем, – усмехнулся я, – Забаву ужасно жалко – только что поженились, ребенка от меня хочет. Лечил, лечил, но пока забеременеть у нее не выходит. А теперь скоро уходить, деньги, чтоб добраться черте-куда, понадобятся и жене надо что-то оставить. Даже при самом благоприятном исходе надолго уходим. Ребятишки, с кем иду, не зажиточны. Торговля каретами, может, не сегодня завтра встанет, наберутся этих экипажей новгородские бояре; кирпичники прибыли пока не приносят – будут строить церковь на народные пожертвования. Реальные доходы были только от лесопилок. И вдруг черт принес Твердохлеба Мишинича! Был бы я сам здесь, особых проблем бы и не возникло. Там спел, тут полечил – глядишь, всегда при монете. Богуслав тяжело вздохнул. – Мы бы тебе помогли, не забыли бы твоих заслуг. Да и нужное дело пойдешь делать. Но я все деньги детям отдал, их у меня семеро; а князь из-под родительского крыла вылез общипанный, как кур для варки щей. Деньги у нас с ним появятся, но не скоро – ты уже успеешь отчалить. Так что не взыщи – дать пока нечего. Хочешь лошадей на всех вас для похода дадим? – Подумать надо, посоветоваться. То ли на ладьях пойдем до Русского моря по Славутичу, то ли посуху поскачем, еще не решили. Но за предложение спасибо. Я от лошадок пока не отказываюсь. – На худой конец продашь их в Смоленске или Киеве – все-таки какая-никакая деньга забренчит в вашем походном кармане – все хлеб. – И то верно, – согласился я. – Ну, до завтра! – Спокойной ночи. Боярин снял завесу секретности и удалился. Я подошел, поглядел Мстислава – все было хорошо, и ушел почивать. Устал, как собака. Только упал в кровать, сразу же понеслись разноцветные сны… Глава 11 Встал около десяти утра. Князь еще спал, дружинники возле него сидели уже другие. Все параметры состояния государя, которые я мог поглядеть, тревоги не вызывали. Сбегал на двор, нашел туалет, потом умывальник. Вернулся. Бойцов отпустил. Мстислав проснулся, попытался со сна потянуться и застонал от боли в послеоперационном шве. Его ощущения я не стал убавлять, ни тем более убирать, а то он мне от юношеского усердия весь кетгут порвет. Положено лежать спокойно, вот и лежи, не возись лишка. – Это меня косолапый так изорвал? – спросил князь, – господи, болит-то как… – Не надо тянуться и пытаться вставать. Шов, который мы вчера с боярином Богуславом наложили, разойтись может. Опять кишки наружу полезут. Княгиню Кристину от своего излишнего усердия вдовой можешь оставить. Мстислав заинтересовался. – А чего она тебе вчера по-немецки говорила? Чего-то прощу или чего еще? Кристина не хотела, чтобы Мстислав ее речь понял. Навру сейчас чего-нибудь похожее. Кое-что князь все-таки понял. Поймает на вранье, отговорюсь, мол немецкий язык плоховато знаю. – Сказала – если помирать будешь, передать тебе, чтобы простил ее за дикую ревность. – Ну, у нее был повод. Задрал я как-то симпатичной дворовой девке сарафан на голову, а Кристинка возьми, да и зайди, как на грех. Три дня бесилась, аж хотела к батюшке в Швецию вернуться. Еле удалось уговорить остаться. Не поймал лекаря на вранье! – А что это такой степенный боярин, как Богуслав, взялся меня ушивать? – Один я не справлялся, слишком рана была велика, помощник был нужен. – Он же сроду никого не лечил! – Зато голова светлая, и рука крепкая – не подвел. – Всю жизнь его знаю, у него ума палата, надежнейший человек. Отец и послал его со мной, чтобы он за мной, недорослем, первые годы приглядел. Одно слово – воевода. Я с ним поругался вчера, уж очень он за порядок радеет, а результат? Богуслав дома остался, а я едва уцелел, теперь тут вот неизвестно сколько пролежу. – Объясни мне князь, что это за охота такая – по овсам? Я всю жизнь думал, что на медведя только зимой охотятся, из берлоги его поднимают. – Ходят на него и в начале осени, когда овес уже поспел, а убрать еще не успели. Потапыч идет наесть жир на теле, чтобы спокойней в берлоге было почивать, да лапу сосать. Появился Богуслав. Завтрак был уже готов. Я жестко обозначил свою позицию. – Князю несколько дней надо полежать. Я буду приходить поглядывать. Когда присесть можно будет – скажу. Сегодня сгоняю на рынок, заказать надо кое-что для лечения. – Тиуна может вместо тебя послать? Есть толковый, купит. – Этого на вашем базаре не купишь. Я такую штуку в очень далеких краях видел. А он, не зная, мастеру, как это сделать, не объяснит. Боярин понятливо покивал – твои мол, дальние края неведомо, когда появятся. – Мы чем можем помочь? – У меня в кармане ни копейки. Нужен толковый человек, чтобы задаток дать, а потом сделанное забрать. – Сам с тобой пойду – подытожил Богуслав. – Хочешь, чтобы хорошо получилось – сделай это сам. – А пока мы поесть уйдем, надо, чтобы за князем пара мужиков приглядела, – не дай бог, поднимется. – Да куда уж мне, – проговорил Мстислав, – и так еле лежу. Мы пренебрегли его речами, и стали столковываться между собой. – Опять дружинников дать? – Им государь может просто приказать. Нужны люди, чтобы слушались только тебя, а на приказы князя не обращали никакого внимания. – И тебя пусть тоже слушают. – Пожалуй, – кивнул я. – Без меня, меня и женили! – обиженно заметил князь. Но и на это его высказывание отклика не последовало. – Я сейчас махом обернусь – пообещал Богуслав и отбыл. – Интересно, а что там на завтрак? – заинтересовался Мстислав, – со вчерашнего обеда во рту маковой росинки не было, жрать охота не по-детски. И-эх, князь, не мылься, бриться не придется! – подумалось мне. – Сегодня есть еще нельзя, – обозначил я вслух свою гадкую медицинскую позицию. – Придется до завтра потерпеть. – Но я же хочу! Сюсюкать, типа, обидели князюшку, не тащат жранину, было некому. – Сожалею! – в стиле офицеров царской армии кивнул я головой. Эх, каблуков жалко нет, прищелкнуть бы этак пятками! – Я приказываю! Пугливых близко тоже не оказалось. Ты приказываешь, мне наплевать. Я пока тут первый после Бога, глубокоуважаемый Мстислав Владимирович, наследник рода Мономахов. – Придется потерпеть. И пить можно будет только после обеда. – У меня губы пересохли! И во рту все свело! – Так положено. Опять кивок, опять щелчок. На дальнейшие его неразумные выкрики: «Да кто это положил! Я тут хозяин!» – просто не обращал внимания, включив в голове для прослушивания «Болеро» Равеля. Наконец пришел Богуслав с двумя подручными. Взгляды орлиные, рожи зверские – то, что надо. Эти приглядят, как нужно. Видимо, были уже проинструктированы боярином, потому что сразу, без лишних вопросов, сели в головах князя и стали бдить за попытками встать. Неожиданно ворвалась Кристина. Она бросилась к мужу, схватила его за голову и принялась целовать. – Твой жить! Твой видаль! Яа альсц дигэй! Русский язык, выученный еще слабовато, от волнения дал трещину. Оранжевый огонь любви пылал на ее груди ярчайшим шведским маяком. Мстислав обрадованный приходом любящей его слушательницы и кричащей об этом на весь терем, воспользовался случаем и нажаловался, что он хочет пить, хочет есть, а злой лекарь ему запрещает. Богуслав посадил двух мордоворотов возле головы, а от них воняет чесноком и какой-то кислятиной. Княгиня повернулась к нам злобным лицом, топнула ножкой от возмущения и понеслось! На грани ультразвука вырвалось по-шведски: – Как вы посмели что-то запретить своему конунгу?! И насажать рядом каких-то вонючек?! Чудо как она была в этот момент хороша! Даже я, старый пес, искренне залюбовался ее красотой. Поклонился в пояс.