Катон замешкался, лихорадочно размышляя. Сейчас не время уделять внимание ненужным подробностям, достаточно принять похвалу и покончить с этим как можно быстрее. Ему все так же отчаянно хотелось остаться в одиночестве, чтобы осознать сказанное Нарциссом о Юлии. Кроме того, излишние подробности включали в себя тот факт, что Каратак сбежал от них сразу же после битвы, и его пришлось потом ловить в землях бригантов[3]. И он сделал вдох. – Был тяжелый бой, государь. Тяжелее всех других, в каких довелось сражаться центуриону Макрону и мне. Противник оборонялся на крутом холме за рекой. Шел сильный дождь, и нам пришлось бороться не только с тамошними воинами, но и с грязью. Некоторое время чаши весов колебались, пока центурион и я не повели легионеров в атаку с фланга. Мы застали врагов врасплох, быстро и мощно атаковав их, и они побежали. Именно тогда, государь, мы и пленили Каратака. Его и большую часть его семьи. – И теперь они томятся в ц… ц… цепях, прямо у нас под ногами! – сказал Клавдий и визгливо засмеялся. Паллас последовал его примеру, а затем и остальные, в угоду императору, пока тот не замолчал, чтобы снова обратиться к двоим командирам. – А через два дня их проведут по Р… Риму на всеобщее обозрение, а затем предадут смерти на ступенях х… х… храма Юпитера, Величайшего и Всемогущего. А тебя, мой дорогой префект, и тебя, цен… цен… центурион, удостоят чести возглавить почетный караул на этом ш… шествии. Катон почтительно склонил голову. – Вы заслужили нашу благодарность. Пока в Риме есть такие воины, как вы, наши границы в безопасности, наши враги нас б… б… боятся, а боги благоволят нам. Клавдий неловко поднялся с трона и поднял руку. – Слава префекту Катону и центуриону М… Макрону! Собравшиеся повторили слова императора, приветствуя их. Зал наполнил оглушительный шум, эхом отражаясь от стен. Макрон не удержался от улыбки, наслаждаясь похвалой, но Катон не последовал его примеру. В тот самый момент, когда он должен был бы радоваться, он мог лишь горевать по умершей жене и переживать известие о ее измене, отравившей ему все. Этот зал, этот шум, это всеобщее внимание внезапно показались ему удушающими, и ему хотелось просто сбежать. Но было некуда бежать от радостных криков и топота, до тех пор, пока император не поднял руку снова, призывая к тишине. Шум стих – и Клавдий попытался заговорить, но вдруг вздрогнул и прижал руку к животу. Его лицо перекосилось от боли, и Нарцисс спешно взбежал по ступеням, подзывая стоящих позади рабов. – Его Императорское Величество устал. Отнесите его в его покои. Радостные крики сменились тревожным шепотом. Катон увидел, что Агриппина сидит на своем троне, совершенно неподвижная, даже не шелохнувшись, чтобы прийти на помощь страдающему супругу. Стоящий рядом ее сын поднял взгляд, и на его лице появилась едва заметная удовлетворенная улыбка, прежде чем он осознал, что на него могут смотреть, и попытался сделать озабоченное лицо. Рабы подняли императора с трона и осторожно понесли в сторону небольшой двери в дальней стене зала. Нарцисс и Паллас перекинулись парой слов, а затем Паллас решительно вышел вперед, чтобы обратиться к собравшимся. – Заседание окончено. Все прошения следует подать моим секретарям. Благодарю… благодарю. Он кивнул германцам-наемникам, стоящим позади собравшихся, и те открыли двери, ведущие в широкий коридор. Все начали понемногу выходить, однако Вителлий повернулся к Нарциссу и его спутникам. – Все прошло как надо для всех заинтересованных. Вы герои войны, и я скоро тоже стану. Макрон сердито поглядел на него. – Никогда не думал, что до такого доживу. Вителлий усмехнулся. – А ты не изменился, центурион. Такой же язвительный. Но я не об этом. Мой дорогой Катон… Посмотрев на префекта, он отвел его немного в сторону и сделал скорбное лицо. – Хотел бы выразить искренние соболезнования в связи с твоей утратой. Это случилось несколько месяцев назад, насколько мне известно, но уверен, что ты очень горюешь, только что вернувшись домой. Твоя жена была чудесной женщиной. Очень умной, очаровательной и совершенно прекрасной. Это ужасная потеря для всех, кто знал ее. Он сделал намеренное ударение на последних словах, и Катон ощутил, как его снова охватывает гнев. – Что ты хочешь сказать? Нарцисс спешно подошел к ним и, взяв его за руку, попытался увести от Вителлия. – Пойдем, Катон. Не время и не место для этого. Катон стряхнул его руку и повернулся к Вителлию. – Так что ты хотел сказать о Юлии? – В твое отсутствие, учитывая, насколько она была привлекательна, вполне понятно, что некоторые желали воспользоваться возможностью и завоевать ее чувства. Полагаю, это было совершенно безобидно… по большей части. В конце концов, она была достойной женщиной. – Он тебя провоцирует, – сказал Нарцисс. – Пойдем. С этим мы разберемся позже. – Нет, мы разберемся с этим сейчас, – яростно ответил Катон. И шагнул вперед, став лицом к лицу с Вителлием. – Говори же. Рискни, ты, мерзкий заносчивый ублюдок. Говори же. – Говорить что? Что твоя жена была привлекательна? Что она имела некоторое количество почитателей среди мужчин Рима? Катон замахнулся кулаком, но Нарцисс перехватил его руку, прежде чем он нанес удар. – Не здесь, Катон. Не при свидетелях. Он именно этого и хочет. Ты нападешь на него во дворце и отправишься в изгнание. Из Рима как минимум. Тебя могут отправить в самый дальний конец империи, где ты никому будешь не нужен. И ты окажешься далеко от своего сына. Так что держи себя в руках, Катон. Сделай же это! У Катона стучало в ушах, ярость и ненависть раздирали его сердце, и на мгновение его охватило бездумное желание уничтожить Вителлия. Порвать на части голыми руками. Какое там держать себя в руках. Об этом и речи не было. И именно это отвело его от края бездны. Он ужаснулся, узрев это чувство внутри себя, опасное и ненасытное, будто бешеный зверь. Сделав глубокий вдох, он медленно выдохнул, заставляя себя совладать с чувствами. Разжал кулаки и опустил руки. Закрыл глаза и склонил голову. – Все в порядке… я в порядке. Глава 7 После того как они вернулись в дом на Квиринале, Катон сказал Макрону, что очень устал и хочет отдохнуть. Сделав глубокий вдох, он вошел в спальню. В комнате было темно и мрачно, и он открыл ставни на окне, выходящем в атриум. Увидел, как небольшая птичка села на краю неглубокой впадины, куда собиралась стекающая с черепичной крыши вода. Катон глядел, как птичка прыгнула в воду, подняв брызги, и принялась чиститься, трепеща крылышками и дергая головой. Ее нехитрая радость и равнодушие к проблемам мира показались Катону невыносимыми, и он быстро отвернулся. И его взгляд упал на кровать. Когда он спал на ней этой ночью, то чувствовал некое утешение, ощущая себя ближе к ушедшей жене. Но теперь он ощутил гнев, понимая, что это место, где она ему изменяла. Что эту кровать Юлия делила с любовником. Теперь она была для него оскверненной. Краем глаза он уловил тусклый блеск амулета, который заметил еще вчера, и ощутил глубоко внутри отвращение. Взяв амулет в руки, он принялся его разглядывать. Тонкая и сложная работа, узор в виде виноградных листьев. В конечном счете, был ли этот подарок предназначен ему, с горечью подумал Катон. Или его забыл здесь любовник Юлии? А потом он заметил среди узора две буквы, «К» и поверх нее «Ю». У него упало сердце, казалось, до самого живота. Катон отшвырнул амулет, и тот укатился под кровать. Он наклонился и заглянул под кровать. Увидел там амулет рядом с небольшой шкатулкой, убранной достаточно далеко, так, чтобы ее было сложно заметить постороннему, если кто-то вошел бы в комнату. Катон лег на живот и протянул руку, достав до шкатулки. Взял ее пальцами за замочек и вытащил, а затем сел на покрытый плиткой пол, скрестив ноги, открыл замочек и откинул крышку. Внутри лежала куча свитков папируса, прижатая портретом светловолосого мужчины, выполненным на тонкой дощечке. Катон вздрогнул. Сглотнул и резко прокашлялся. А затем принялся разглядывать портрет. Мужчина с изящными чертами лица, примерно его возраста. С карими глазами и легкой улыбкой на губах. В отличие от лица Катона на этом не было ни шрамов, ни морщин. Симпатичный… Эта мысль будто ударила его, и Катон представил себе Юлию, страстно, с вожделением глядящую на этот портрет. Кровь вскипела у него в жилах, и Катон зло швырнул портрет в шкатулку лицом вниз, а потом вытащил свитки. И сразу же понял, что это такое. Любовные письма. Написанные одной рукой и подписанные именем «Крист». Катон принялся читать их, медленно, и его все больше наполняли боль и ярость. Письма свидетельствовали о страстной любви, которая становилась все сильнее, о подарках, которыми осыпала Юлия своего любовника, об изысканных удовольствиях плоти, которые их связывали, и, что самое болезненное, о том, как им надо избавиться от обременительного препятствия на их пути к счастью, от мужа Юлии. Возможно, надеялся Крист, что муж сам совершит достойный поступок и погибнет в бою… если нет, то придется объясниться с ним, когда он вернется из Британии. Юлия должна будет все рассказать мужу как можно скорее и потребовать развода. Спустя немалое время Катон прочел все письма и сложил их обратно в шкатулку. Опустил крышку и плотно закрыл замочек. – Почему же ты так поступила со мной? Почему, Юлия? Я же ничего плохого не сделал… ничего не сделал, чтобы заслужить такое. Потом Катон улегся на кровать, сжавшись в комок и погружаясь в темные пучины отчаяния. Лежал неподвижно, закрыв глаза, но не засыпая, и вдруг услышал резкий стук во входную дверь дома. Тишина, потом снова стук. И снова. Наконец Катон услышал шаги Аматапа, который неспешно шел к двери, чтобы встретить бесцеремонного посетителя. Послышался грохот засова и скрип задвижки, донесся шум улицы, приглушенный. На смену им пришли голоса – громкие и раздраженные. Они стали громче, когда Аматап и посетитель вышли в атриум. – Заверяю тебя, господин, хозяина здесь нет, – сказал Аматап. – А теперь уходи, пока я не послал за вигилами. – Валяй. Посылай за ними, – возразил другой голос. – Я с радостью вынесу это дело на суд властей. Поглядим, что скажут по этому поводу магистраты города, а? – Господин, со всем уважением прошу тебя уйти, – терпеливо ответил Аматап. – Оставь послание, которое я мог бы передать хозяину. Уверен, он ответит сразу же, как сможет. – Чушь. Я останусь здесь, пока префект не вернется. – Ты не можешь так поступить, господин. – Не могу? А что ты будешь делать, если останусь? Вздохнув, Катон слез с кровати и встал. Затем открыл дверь спальни и вышел в атриум. Он увидел перед собой коренастого мужчину с бритой головой, стоящего напротив Аматапа, который умолял его уйти. На пришедшем была выкрашенная охрой туника, а на его мощной шее висела толстая золотая цепь. Он стоял, сложив огромные руки на широченной груди, из-под туники виднелись короткие толстые ноги. Довершали угрожающую картину армейские калиги, подбитые гвоздями. Катон подошел к ним, хмурясь. – Кто ты такой, во имя Гадеса, и чего ты хочешь, явившись в мой дом без приглашения? Посетитель быстро повернулся и внимательно оглядел Катона. – Ты Квинт Лициний Катон? – Префект Квинт Лициний Катон, да. Мужчина пожал плечами. – Мы тут не в армии, не так ли? Так что давай с самого начала оставим эту ерунду. Катон остановился на расстоянии в длину меча от пришедшего и холодно оглядел его. – Очень хорошо. Но ты служил. Это я сразу понял. Не слишком долго, судя по возрасту, чтобы выслужить срок, и явно не был демобилизован по здоровью. Я бы сказал, что ты опцион, а может, даже центурион. Мужчина на мгновение сжал губы, а затем кивнул. – Десятый легион. До центуриона дослужился. – Уверен, не слишком долго им был. Предположу, что тебя выгнали с позором. Надменное выражение исчезло с лица посетителя, и он поглядел на Катона в ярости. – Так что, легионер, представься, – потребовал Катон. – Сейчас же. – Хорошо. Марк Торций Тавр меня зовут. – И чем я тебе могу помочь, Тавр?