– Можешь заплатить мне должное, вот что ты можешь сделать. Катон нахмурился. – Долг перед тобой? Я тебя впервые вижу. В чем дело? Тавр сунул руку в висящую на боку сумку и достал связанные веревками восковые таблички. Открыл и принялся громко читать вслух. – Задолженность по счету префекта Квинта Лициния Катона, восемьдесят пять тысяч девятьсот пять динариев, не считая лихвы за текущий месяц. У Катона расширились глаза. – Ты ошибаешься. Я у тебя ничего не занимал. Я тебя не знаю вообще. – Деньги были взяты твоей покойной женой, господин. Она делала займы от твоего имени под залог твоей недвижимости. – Юлия? Я не верю. – У меня в конторе на Форуме есть полная запись всех займов. Подписанных ею и скрепленных печатью ее кольца. Там весь расчет, если ты захочешь с ним ознакомиться. Но могу тебя заверить, все это доказуемо и, что более важно, имеет юридическую силу. Катон выставил руку. – Дай посмотреть. Тавр замешкался, а затем подошел ближе, держа таблички в руке, чтобы Катон мог их прочесть, но не выпуская. Катон принялся читать длинные столбики цифр и букв, с датами, с нехорошим ощущением. Чем вообще Юлия занималась в его отсутствие? Какую жизнь вела? На некоторые вопросы он уже получил ответы, но ведь не могла же она израсходовать целое состояние просто на роскошную жизнь? Просто немыслимо. И тут он увидел особенно большую цифру ближе к концу записей. Тридцать тысяч динариев. – Это что? Тавр поглядел в таблички. – Это за небольшую виллу, которую она хотела приобрести. Неподалеку от Остии. Знаю эту виллу. Маленькая, но на самом берегу моря. – Она купила еще один дом? – ошеломленно спросил Катон. – Она ничего об этом не сообщала. – Могу догадаться, господин, – ответил Тавр, пожимая плечами. – Учитывая, что я слышал, что она его кому-то подарила. – Подарила? – переспросил Катон, чувствуя, как ярость охватывает его с новой силой. – Кому подарила? – Должно быть, трибуну Кристу, господин. Нет смысла скрывать это. Он похвалялся на Форуме вскоре после того, как были подписаны документы. Но для тебя это не меняет ничего. Твоя жена брала взаймы у меня под залог этого дома. Выплатить долг она не успела, да покоится она с миром, а за время твоего отсутствия росла и лихва. Все совершенно законно. Так что я пришел за долгом. Катон потряс головой. – Но у меня нет таких денег. Даже малой их части. Практически все мое жалованье выплачивали моей жене по доверенности, пока меня не было. – Ничем не могу помочь, господин. Это касается лишь тебя и твоей жены. Она подписывала документы от твоего имени, следовательно, долг на тебе. Так что мне хотелось бы узнать, как ты собираешься со мной расплачиваться, и, лучше всего, прямо сейчас, если позволишь. Катона будто ударили. – Как, черт побери, я могу такой долг выплатить? Я же не возьму деньги из ниоткуда. Это просто нелепо. Катон помолчал, потом шмыгнул носом. – Это либо ошибка, либо обман. Юлия никак не могла накопить такой огромный долг. – Лихва на лихву, префект. И, несомненно, распутная жизнь твоей бывшей жены. Катон почувствовал острое желание набить морду ростовщику сейчас же, но осознавал, что это ничего не изменит. Но желание побыстрее с ним расстаться было все таким же. – Ты назвал свое имя, – холодно сказал Катон. – Я займусь этим делом сразу же, как появится возможность, и если сказанное тобой правда, то приду к тебе, чтобы договориться о решении. – Договориться? – переспросил Тавр и рассмеялся. – Единственное, о чем ты имеешь возможность договариваться, друг мой, это отдашь ты долг наличными или отдашь в уплату этот дом. – Убирайся, – приказал Катон. – Убирайся сейчас же. Пока еще имеешь возможность, жадный кусок дерьма. Видимо, на лице у него были написаны все его чувства, поскольку Катон увидел в глазах Тавра страх. Ростовщик отступил на шаг. – Ладно, хорошо, префект. Пусть будет так. Все в твоих руках. Но если я не увижу тебя у себя в конторе в течение трех дней или не получу от тебя известие, то я вынесу вопрос в суд. Герой войны или нет, но магистрат по взысканию долгов весьма плохо относится к тем, кто их не выплачивает. – ВОН! – крикнул Катон, выбросив руку в сторону двери. – Как пожелаешь, префект. Только не забывай, три дня. Это все, что у тебя есть. Тавр развернулся и быстро пошел к двери, а Аматап едва поспевал за ним. Ростовщик распахнул дверь, вышел на улицу и исчез, предоставив Аматапу закрывать открытую настежь дверь. Катон привалился к стене рядом с открытым окном спальни и запрокинул голову. – Юлия… что же ты сделала со мной? Что же ты сделала с бедным Луцием? Глава 8 Спустя два дня, в день триумфа, Катон встал засветло. Быстро поев вяленой свинины и хлеба и запив их разведенным вином, он накинул плащ и пошел к двери, позвав Аматапа, чтобы тот закрыл ее за ним. Когда они шли через атриум, то услышали громкий храп Макрона, раздававшийся в тишине. Катон думал насчет того, чтобы взять с собой Макрона, но потом решил, что лучше использует время, которое потребуется, чтобы пересечь город и добраться до Мамертинской тюрьмы, на то, чтобы поразмышлять в одиночестве. Начинало светать, и по улице уже можно было пройти без факела. Хотя закон и запрещал носить мечи в пределах Рима, Катон прицепил к поясу ножны, и вес меча, скрытого плащом, действовал на него успокаивающе. Особенно с учетом того, через какие районы города ему предстояло пройти. Уличные бандиты прятались в темных переулках, готовые наброситься на одинокого прохожего или тех, кто слишком напился, чтобы защитить себя. На улице уже было достаточно народу – торговцы с небольшими тележками, спешно везущие товар в лавки, пока не вошел в силу запрет на колесный транспорт в дневное время, сборщики мочи с шестами, на которых висели дурно пахнущие горшки с плещущимся содержимым, которое они несли в суконные мастерские, туда, где чистили и гладили белье богатых обитателей Рима. А еще путешественники, прибывшие в Рим с семьями и желающие заранее найти место получше, чтобы смотреть на праздничное шествие. Родители, нагруженные едой и напитками, тащили за собой зевающих детишек. Катон не терял бдительности, настороженно поглядывая на стоящих у входов в переулки. Старался держаться посреди улицы, спускаясь к Форуму, и не убирал руки с рукояти меча. Однако его ум заполняли мысли о долге, который оставила ему в наследство Юлия. Он пока не рассказал об этом Макрону. Надо будет сделать это потом, когда Катон сам оправится от шока настолько, чтобы быть в состоянии рассказывать обо всем с должным хладнокровием. А вот со своим бывшим тестем он поговорил. Сначала сенатор Семпроний вел себя несколько смущенно, не зная, как много узнал Катон о поведении своей жены в его отсутствие. Выразив сочувствие, он заявил, что не имеет достаточных средств, чтобы помочь Катону с погашением долга, однако предложил взять к себе Луция и растить его, когда Катон получит новое назначение по службе. В любом случае, перспектива потерять дом, в который Катон только что пришел, вернувшись с войны, лежала на его сердце тяжелым грузом. Благодаря Юлии он имел при себе лишь те скудные сбережения, которые привез с собой из Британии. Если повезет, можно рассчитывать на какой-нибудь подарок от императора после триумфа, но затем ему придется заново копить средства, если он хочет спокойно жить после выхода в отставку и оставить сыну достойное наследство. То, что Катона возвели в сословие всадников, поможет Луцию в жизни, а если посодействует отец Юлии, то, возможно, когда-нибудь мальчику повезет и он попадет в Сенат. Эти мысли наполнили Катона гордостью. Его отец был вольноотпущенником, и продвинуться всего за три поколения до Сената Рима было бы значительным достижением. Он вышел на Форум, где команды рабов убирали с улиц экскременты и скопившийся мусор, другие же украшали статуи и колонны храмов гирляндами цветов и разноцветных полос ткани. Катон обошел подножие Капитолийского холма, сердце города, на котором возвышался дворец императора, и подошел ко входу в Мамертинскую тюрьму, где держали самых главных врагов Рима на потеху императору. Большинство их были обречены на казнь, в том числе Каратак и его семья. У обитых гвоздями с выпуклыми шляпками ворот стояли на страже несколько гвардейцев-преторианцев. Дежурный опцион вышел навстречу Катону и выставил руку. – Как звать, по какому делу? – Префект Квинт Лициний Катон. Я пришел увидеться с плененным Каратаком. Услышав звание Катона, опцион стал по стойке «смирно» и отдал честь. – Прости, командир. У меня нет указаний на счет посещения. – Я пришел по своей инициативе, опцион. Хочу просто поговорить с Каратаком. Недолго. Опцион покачал головой. – Нет, без соответствующего разрешения. Катон ожидал подобного ответа. – Ты знаешь, кто я такой? – Конечно, командир. В казармах немало говорят о тебе и центурионе Макроне. Отличная работа, скажу я тебе. Большая честь увидеться с тобой лично, командир. – Наверняка, – с улыбкой сказал Катон. – Следовательно, тебе известно, что я на хорошем счету у императора. А это означает, что он вряд ли сильно обрадуется, если мне доведется упомянуть о том, что ты и твои парни завернули меня, когда я просто хотел последний раз поглядеть в глаза Каратаку и попрощаться с ним, прежде чем его прибьют. Как воин воину. Катон наклонился вперед и коснулся груди опциона. – Не хочешь же ты, чтобы я упомянул твое имя, когда стану рассказывать императору, что мне отказали в последней возможности поговорить с пленником? Насколько я слышал, Клавдий всегда готов найти кого-нибудь новенького, чтобы бросить на арену на потеху черни. Опцион вздрогнул. – В этом нет нужды, командир. Конечно же, я впущу тебя. В конце концов, я не могу отказать герою Рима, так ведь? – Так-то лучше. Опцион отошел в сторону, махнув рукой в сторону ворот. – Паулин, проводи префекта к пленникам. Один из гвардейцев отдал честь и спешно открыл невысокую дверь, пропуская посетителя. Катону пришлось пригнуться. Войдя, он увидел ведущие вниз ступени. Внизу горела жаровня, рядом с которой у стены стояли несколько незажженных факелов. Как только Катон оказался внутри, то почувствовал, что здесь ощутимо холоднее, чем на улице, и сыро. Хорошо, что он плащ надел. Спустившись по лестнице, он у жаровни дождался, пока гвардеец зажжет факел, и поднял его, чтобы осветить узкий коридор. По обе стороны коридора виднелись двери, ведущие в камеры, где ожидали своей участи пленники императора. Воздух был наполнен плотным запахом нечистот, а из камеры в дальнем конце слышался приглушенный кашель. Пройдя порядка двадцати шагов, гвардеец остановился у одной из дверей и сдвинул засов. Распахнул дверь, заскрежетали петли. Пригнувшись, Катон вошел. Камера длиной футов двадцать и шириной футов десять была освещена тусклым светом, проникавшим через зарешеченное окно в верхней части противоположной стены. Пол был застлан соломой, на стене виднелись несколько железных крюков, к которым крепились кандалы пленников, когда тех наказывали, чтобы сделать заточение еще более мучительным. Глаза Катона не сразу приспособились к полумраку. Он услышал шорох, а затем разглядел силуэт человека, встающего на ноги в дальнем углу камеры. – Желаешь, чтобы я остался, командир?