Мисс Грей появилась у них в половине одиннадцатого с минутами для первого отчета. Она как раз проходила через холл, когда увидела девушку. Мисс Лиминг указала ей на позднее время, однако мисс Грей сказала, что хочет отказаться от расследования и вернуться в город. Тогда она провела ее в кабинет, где работал сэр Рональд. Они пробыли вместе минуты две. После этого мисс Грей вышла из кабинета, и обе женщины направились к ее машине; разговаривали они мало. Мисс Грей сказала, что сэр Рональд попросил ее вернуться утром, чтобы забрать причитающиеся ей деньги. О пистолете речи не заходило. Примерно за полчаса до этого сэру Рональду позвонили из полиции и сообщили, что его ассистент по лаборатории, Кристофер Ланн, погиб в автомобильной катастрофе. Она не сообщала мисс Грей об этом событии перед их беседой с сэром Рональдом; ей просто не хватило времени: девушка немедленно прошла в кабинет. По словам мисс Лиминг, они стояли у машины и прощались, когда раздался выстрел. Сначала она решила, будто это выстрел глушителя на дороге, но потом догадалась, что звук донесся из дома. Они ринулись в кабинет и обнаружили сэра Рональда уткнувшимся головой в письменный стол. Пистолет выпал из его руки и лежал на полу. Нет, сэр Рональд никогда не говорил ей ничего о самоубийстве. Его подкосила смерть Ланна, но утверждать что-либо очень трудно, так как сэр Рональд всегда скрывал свои чувства. Последнее время он упорно работал и после смерти сына стал не похож на самого себя. Но мисс Лиминг и в голову не могло прийти, что такой человек, как сэр Рональд, способен наложить на себя руки. Затем последовали показания полицейских – уважительные, профессиональные, но не вызывающие ни малейших сомнений, что все это для них далеко не в новинку: они видели и не такое и увидят еще не раз. Следом выступили медики, в частности, патологоанатом, давший подробные, но явно излишние с точки зрения суда показания о том, что происходит с человеческими мозгами, когда в них вонзается 90-граммовая пуля с определенными баллистическими характеристиками. Коронер сказал: – Вы слышали показания полицейских, согласно которым на курке пистолета имеется отпечаток большого пальца сэра Рональда Келлендера, а на рукоятке – отпечаток его ладони. Каковы ваши выводы? Патологоанатом был несколько удивлен вопросом о каких-либо самостоятельных выводах, однако ответил, что сэр Рональд определенно спустил курок большим пальцем, приставив пистолет к голове. По мнению патологоанатома, так, вероятно, удобнее всего держать оружие, что подтверждается формой входного отверстия. Последней давала свидетельские показания Корделия. Она поклялась на Библии, хотя перед этим задумалась, насколько это честно и не последовать ли ей примеру мисс Лиминг. В ее жизни случались минуты, особенно солнечным пасхальным утром, когда она жалела, что не может искренне назвать себя настоящей христианкой; однако всю остальную часть года она не испытывала ни малейших сомнений, кем на самом деле является, – неизлечимым агностиком, подверженным непредсказуемым припадкам веры. В зале суда она решила, что не может позволить религиозным соображениям взять верх над простой необходимостью. Ложь, которую она собиралась произнести, не станет менее отвратительной, если она усугубит ее святотатством. Коронер позволил ей изложить всю историю, не перебивая вопросами. Она чувствовала, что для суда она – загадка, но достаточно симпатичная. В кои-то веки безупречный акцент, присущий британскому среднему классу, бессознательно приобретенный ею за шесть лет пребывания в монастыре, часто раздражавший ее у других людей и так выводивший из себя ее отца, когда он подолгу слушал ее голос, здесь пришелся кстати. Она надела строгий костюм и покрыла голову специально приобретенной по такому случаю черной вуалью. Кроме того, она старалась не забывать обращаться к коронеру «сэр». Выслушав ее краткие показания, полностью подтвердившие версию мисс Лиминг об обстоятельствах ее вовлечения в дело, коронер попросил: – А теперь, мисс Грей, будьте добры объяснить суду, что случилось в ночь смерти сэра Рональда. – Он выглядел усталым и расстроенным. Я попыталась втолковать ему, почему собираюсь отказаться от дела, но не уверена, слышал ли он меня. Он сказал, чтобы я зашла к нему следующим утром за деньгами, и я попросила всего-навсего компенсировать расходы, а заодно вернуть мне пистолет. Он всего лишь помахал рукой, отправляя меня восвояси, со словами: «Завтра утром, мисс Грей, завтра утром». – И вы ушли? – Да, сэр. Мисс Лиминг проводила меня до автомобиля, и я как раз собралась уезжать, когда раздался выстрел. – Находясь в кабинете у сэра Рональда, вы не видели у него в руках пистолета? – Нет, сэр. – Он не говорил вам о смерти мистера Ланна и не заронил в вашу голову мысли, что способен совершить самоубийство? – Нет, сэр. Коронер машинально черкнул что-то в своем блокноте. Не поднимая глаз на Корделию, он сказал: – А теперь, мисс Грей, разъясните, пожалуйста, суду, как у сэра Рональда оказался ваш пистолет. Это было труднее всего, но Корделия отрепетировала ответ. Кембриджские полицейские оказались очень цепкими и задавали ей тот же самый вопрос вновь и вновь. Она знала назубок, как у сэра Рональда оказался ее пистолет. Она помнила отрывок из речений Дэлглиша, который часто повторял Берни, хотя он казался ей в то время больше подходящим преступнику, нежели детективу: «Никогда не лгите без необходимости; правда – мощное оружие. Самые ушлые убийцы попадались не из-за того, что лгали по-крупному, а потому, что продолжали лгать о незначительных деталях, хотя правда не причинила бы им ни малейшего вреда». – Мой партнер, мистер Прайд, – ответила она, – имел пистолет и очень этим гордился. Когда он покончил с собой, я поняла – он хотел, чтобы пистолет достался мне. Именно поэтому он перерезал себе вены, а не застрелился, хотя это быстрее и проще. Коронер резко поднял голову. – Вы были там, когда он покончил с собой? – Нет, сэр. Я только нашла тело. В суде пробежал одобрительный шепоток; она почувствовала – они переживают за нее. – Вы знали, что пистолет не зарегистрирован? – Нет, сэр, но подозревала, что может оказаться именно так. Я захватила его с собой, когда ехала заниматься этим делом, потому что не хотела оставлять его в конторе. Кроме того, с ним мне было как-то спокойнее. Я хотела проверить регистрацию, как только вернусь. Я не собиралась пускать пистолет в ход, даже не думала о нем как об опасном оружии. Просто это мое первое дело, и Берни оставил его мне, да и мне спокойнее, когда пистолет при мне. – Понимаю, – сказал коронер. Корделия решила, что и он, и суд действительно понимают ее. Им нетрудно поверить ей, поскольку она говорила чистую правду, хоть и звучащую довольно невероятно. Ей предстояло солгать, но они поверят ей и на сей раз. – Теперь расскажите суду, как сэр Рональд отобрал у вас пистолет. – Это произошло при первом моем появлении в Гарфорд-Хаусе, когда сэр Рональд показывал мне спальню сына. Он знал, что я осталась единственной владелицей агентства, и осведомился, не слишком ли это трудная и страшная работа для женщин. Я сказала, что мне не страшно, к тому же у меня при себе пистолет Берни. Узнав о пистолете, он заставил меня выложить его из сумки, сказав, что не собирается прибегать к услугам человека, который может представлять угрозу для других и для себя, так как не вправе брать на себя такую ответственность. Он забрал и пистолет, и патроны. – И что он с ним сделал? Корделия тщательно обдумывала и этот вопрос. Конечно, он не пошел с ним в руках на первый этаж, иначе пистолет попался бы на глаза мисс Лиминг. Она с радостью бы ответила, что сэр Рональд положил пистолет в ящик в комнате Марка, но не помнила, были ли там в столе ящики. Поэтому сказала: – Он унес его из комнаты, но не сказал куда; он отсутствовал всего минуту, а потом мы вместе спустились на первый этаж. – И вы не видели пистолет до тех пор, пока не заметили его рядом с телом сэра Рональда? – Нет, сэр. После Корделии допрашивать было некого. Вердикт вынесли без задержки, и именно такой, какой, по мнению суда, одобрил бы сэр Рональд, ибо обладал четким научным умом. Он гласил, что умерший наложил на себя руки, однако в каком состоянии рассудка он при этом находился, определить не представляется возможным. Коронер разразился пространным предупреждением, объявлявшим пистолеты опаснейшими предметами. Суд был проинформирован, что пистолеты могут нести людям смерть. Особенно выделяются в этом отношении незарегистрированные пистолеты. Он не высказал никакого осуждения в адрес лично Корделии, хотя это, несомненно, стоило ему немалых усилий. Отговорив свое, он поднялся. Поднялся и суд. После ухода коронера присяжные раскололись на маленькие группки, в которых пошли перешептывания. Вокруг мисс Лиминг столпились люди. Корделия видела, как тряслись ее руки, когда звучали слова соболезнования и первые предложения о поминальной службе. Корделия удивилась, как она вообще вздумала опасаться, что мисс Лиминг могут в чем-то заподозрить. Сама она держалась в сторонке, чувствуя себя провинившейся, ибо знала – полиция обвинит ее в незаконном хранении оружия. Это была их обязанность. Правда, наказание не будет суровым, а то и вообще никаким. Однако ей на всю жизнь предстояло остаться девушкой, по чьей беспечности и наивности Англия лишилась одного из своих выдающихся ученых. Хьюго говорил, что все кембриджские самоубийцы – светила. Во всяком случае, за этого самоубийцу сомневаться не приходилось: смерть вполне может вознести сэра Рональда на пьедестал гения. Оставшись незамеченной, она вышла из здания суда на Маркет-Хилл. Хьюго, видимо, давно поджидал ее у двери и теперь пристроился рядом. – Как все прошло? Должен сказать, смерть преследует вас по пятам, не так ли? – Все прошло хорошо. Это я преследую смерть. – Полагаю, он действительно застрелился? – Да, застрелился. – Из вашего пистолета? – Вы бы сами услышали это, если бы побывали в суде. Я вас там не видела. – Я там и не был. У меня была консультация. Но новости распространяются быстро. Я бы на вашем месте не стал переживать. Рональд Келлендер не столь значительная персона, как хочется верить многим в Кембридже. – Вы о нем ничего не знаете. Этот человек жил. Теперь он мертв. Подобный факт всегда значителен. – Вовсе нет – вот так-то, Корделия. Смерть – наименее значительное событие в жизни. Утешьтесь словами Джозефа Холла: «Тень смерти с рожденья маячит над нами, в могиле лежит колыбель». Кроме того, он сам выбрал и способ, и время. Он сам себе надоел. Как и многим вокруг. Они вместе спустились к Королевскому бульвару. Корделии было невдомек, куда они направляются. Ей просто хотелось пройтись, однако она не возражала против провожатого. – Где Изабелль? – спросила она. – Дома, в Лионе. Нагрянувшему негаданно вчера вечером папочке показалось, будто мадемуазель получает деньги задаром, и он решил, что его бесценная Изабелль черпает меньше – а возможно, и больше – от кембриджского образования, чем он ожидал. Вам незачем о ней беспокоиться. Теперь она в безопасности. Даже если полиции вздумается отправиться во Францию, чтобы задать ей парочку вопросов, – только к чему это? Папочка окружит ее плотиной адвокатов. Он сейчас не в том настроении, чтобы выслушивать от англичан всякую ерунду. – А как насчет вас? Если кто-нибудь спросит вас, как умер Марк, вы никогда не откроете правды? – А вы как думаете? София, Дейвис и я – вполне надежные люди. На меня можно положиться, когда речь заходит о серьезных вещах. Корделия поймала себя на мысли, что ей хотелось бы, чтобы на него можно было положиться и в остальных случаях. – Вы огорчены отъездом Изабелль? – Наверное, да. Красота повергает ум в смущение; она идет вразрез здравому смыслу. Никогда не мог согласиться, что Изабелль есть то, что она есть: великодушная, ленивая, любвеобильная и глупая молодая женщина. Думал, всякая женщина ее красоты непременно наделена каким-то инстинктивным проникновением в загадки жизни, доступом к такой мудрости, недоступной для простого ума. Всякий раз, когда она открывала свой очаровательный ротик, я ждал, что она окрасит жизнь в волшебные краски. Наверное, я смог бы провести рядом с ней всю жизнь, просто глядя на нее и ожидая прорицаний. А она способна говорить только о тряпках. – Бедный Хьюго! – Никакой не бедный! Я далеко не несчастлив. Секрет довольства – никогда не позволять себе желать чего-то такого, чего ты, как тебе подсказывает рассудок, все равно не сможешь получить. Корделия подумала, что он молод, не беден, умен, правда, не слишком красив, но вряд ли ему приходилось чем-то поступаться. Он тем временем продолжал: – Почему бы вам не остаться на недельку-другую в Кембридже, чтобы я смог показать вам город? София предоставит вам отдельную комнату. – Нет, спасибо, Хьюго. Мне нужно возвращаться. Ей некуда торопиться, но Кембридж в сочетании с Хьюго тоже ей ни к чему. Однако причина остаться здесь у нее была, хотя и иного свойства: она пробудет в коттедже до воскресенья, на которое назначена встреча с мисс Лиминг. После этого с делом Марка Келлендера будет покончено раз и навсегда. Воскресная вечерня завершилась, и прихожане, почтительно внимавшие ответствиям, псалмам и антифонам в исполнении одного из самых чудесных хоров в мире, разом повскакивали на ноги и с радостью присоединились к завершающему гимну. Корделия тоже встала и запела вместе со всеми. Она выбрала себе место с краю, рядом с богатым занавесом, откуда хорошо виден алтарь. Платья хористов переливались белым и алым; ряды свечей отбрасывали золотые отблески; по обеим сторонам мягко подсвеченного Рубенса, вознесенного над алтарем и казавшегося издали желто-голубым размытым пятном, тянулись ввысь две стройные свечи. После благословения и великолепного «аминь» хористы живописной цепочкой потянулись из алтаря. Через распахнутые южные врата в собор хлынул солнечный свет. Преподаватели колледжа, присутствовавшие на службе и облачившиеся по этому случаю в стихари поверх обычной одежды, в беспорядке устремились следом за ректором и членами университетского совета. Огромный орган тяжело вздохнул, как зверь, набирающий в легкие побольше воздуха, и подал свой великолепный голос, обещая порадовать ценителей фугой Баха. Корделия осталась спокойно сидеть, слушая грандиозную музыку и дожидаясь встречи. Теперь прихожане двигались по главному проходу – кучки людей в цветастой летней одежде, переговаривающихся вполголоса, серьезные молодые люди, облачившиеся по случаю воскресенья в черное, туристы, не выпускающие из рук путеводители и увешанные бесчисленными камерами, стайка монахинь со спокойными, просветленными лицами. Мисс Лиминг появилась одной из последних – высокая фигура в сером платье, в белых перчатках, с непокрытой головой и в небрежно накинутом на плечи белом жакете, призванном уберечь ее от церковной прохлады. Она пришла одна, за ней никто не следил, и ее нарочитое изумление при виде Корделии казалось явно излишним. Корделия встала, и они вместе вышли из собора. Перед воротами было полным-полно народу. Компания японцев, ощетинившихся камерами и всевозможными принадлежностями для съемки, обогащала воскресный гомон высокими нотами. Серебряная поверхность реки Кем оставалась вне поля зрения, но неподалеку мелькали торсы скользящих вдоль берега гребцов, напоминающих кукол; они высоко поднимали свои шесты и разом отталкивались, словно выполняя фигуры ритуального танца. Между рекой и собором простиралась обширная лужайка, залитая солнцем, – ослепительно-яркое зеленое пятно, наполняющее воздух головокружительным ароматом. Немолодой худощавый профессор в шапочке с плоским квадратным верхом трусил по траве; ветерок раздувал рукава его мантии, отчего он напоминал огромного ворона, пытающегося взмыть в воздух.