– Да, нам, женатым, уже ничего нельзя… – …А жениться хочешь именно на ней. Почему?! – Плотская, как ты говоришь, любовь постепенно переходит в платоническую. – Это у Толстого она переходит в платоническую! А у нас пока не переходит!! И страшно как раз то, что когда-нибудь может перейти!!! – Хорошо, более современным языком: любовница становится еще и другом. – Это ты хорошо сказал, но недостаточно. Друга можно любить платонической любовью, любовницу, соответственно, плотской, а жена – это что-то совсем третье. – Партнерство? – Да. Еще ближе. Но я хочу сказать, что в жене не только соединяются разные стороны жизни, а в ней есть еще что-то отдельное, другое, четвертое. – Только что было третье. Давай закончим с этими бесплодными попытками определить, кто такая жена, и перейдем уже к свадьбе. – Я понял. – Ну. – Женщины со временем становятся либо тетеньки, либо дамы. А Соня ни та, ни другая, а какая-то, говорю, совсем отдельная. – Я рад за вас, но сейчас ведь все выглядят хорошо и молодо. – Да я не про это. Ты просто, наверное, никогда не видел детскую писательницу. – Толстого я тоже не читал. – Я слышал, как, увидев детских писательниц, говорят: «Эти девушки…» И так хочется сказать, что этим девушкам сорок лет минимум. – Милфы? – Ну да… Но нет… Это все равно, что про тебя сказать, что ты блогер. То есть, ты блогер, но недостаточно ведь про тебя сказать только это. Может быть, дело в порноплатье… – Каком порноплатье? – Ну платье с закосом под школьное, такое простенькое черное с круглым белым воротничком. Детские писательницы в таких выступают на встречах в библиотеках. Типа наив, а на самом деле… – Да… Наив, а на самом деле милфы. Платье. И что? – Я понял. – Опять? – Бекон. – Какой бекон?! – «Английский подкопченный» из «Мяснова», тот самый. В восемнадцатом году он стоил сорок девять рублей за сто грамм. Сейчас уже пятьдесят три. Нет, пятьдесят пять. Все дело в нем. – Опять нужен перекус? – Но в «Мяснове» возле дома он быстро уходит. К обеду его уже точно нет. Поэтому каждую пятницу я просыпаюсь в девять утра и сразу, бегом иду в «Мяснов». Прямо как у Скриптонита, «не завтракая, надеваю худи». Застаю там хороший кусочек грамм на шестьсот и забираю его с собой. Собственно, поэтому он так быстро уходит. Почему-то так мало привозят. Вот. – Что вот? – Ну с ним мы обычно делаем наши фирменные «макарошки» – гречневую лапшу как бы по-китайски, но с нашим, русским звучанием. Раньше делали с куриным бедром, но потом перешли на бекон, а бедро теперь называем здоровой, полезной едой. Иногда позволяем себе чуть больше, по пятницам у нас праздничный ужин – и с этим беконом жарим картошечку. Поэтому вот. – Что вот?! – Я недавно последний раз в сезоне ездил на дачу… – Я сейчас опять карточки принесу. – Я правда подхожу к этому! Там надо было на зиму слить воду из всех нагревателей и шлангов. Все закрыть, проверить, в общем, законсервировать на зиму. Мне помогал наш знакомый из поселка, возле которого дача, Петр, очень хороший. Напомни, про него тоже надо отдельно. Все сделали, назад ехал два часа один на электричке, в начале ноября – представляешь, какая тоска? Проголодался, замерз ужасно. Вернулся в Москву, а там, оказывается, так хорошо, так уютно! На полдня всего стоит уехать, и ты опять ее так любишь. Но главное, дома Соня сидит под лампой – лампу я украл, но это нормально, потом расскажу – и читает книгу своего отца, «Искусство делать искусство». И я пожарил картошки с этим беконом, и у нас был праздничный ужин. Мы ели эту картошку и… как бы это сказать, чтобы было понятно? – Да как угодно скажи, я уже ничему не удивлюсь. – Ну, к еде мы относимся, как к плотской любви. И издаем соответствующие звуки. Звуки любви. Как в порно, но только в фудпорно. Это первая заметила Аня, племянница Сони, тоже детская писательница в черном платье с белым воротничком, когда Соня ездила к ней в Питер в марте двадцатого, когда мы только начали быть вместе, и тогда выпал большой снег, которого не было всю зиму до этого, и начался карантин, которого тоже раньше не было. Про Аню потом тоже расскажу, напомни. Я провожал Соню на площадь трех вокзалов, и был большой снег. И на эти вокзалы я потом провожал ее всю весну двадцатого, весь карантин, и было грустно, и мы тогда не знали, что это было очень хорошее время. И вот в тот вечер Соня сказала, что вышла за меня потому, что со мной можно есть жаренную с беконом картошку и издавать соответствующие звуки. И я с ней внутренне согласился. И внешне, конечно, тоже. Я по той же причине захотел с ней быть. – Романтичная история. Даже картошки жареной захотелось. Интересно, можно заказать где-нибудь доставку картошки? – Я тебя научу! Такую самому делать надо. Потом еще заезжала в гости Сонина издательница, Наташа, она иногда по пятницам заезжает в гости, и я это очень люблю. И я при ней сформулировал про картошку. Что мы все забыли, что есть, оказывается, такая еда из детства, а я первый про нее вспомнил. Просто то, что мы называем «здоровой, полезной» едой, на самом деле… – Про свадьбу-то будет что-то? – Ну а что свадьба. Я знаешь за что Толстого люблю? За то, что он просто проговаривает то, что думают все, но почему-то стесняются сказать. Свадьба – это хлопотно, скучно и никому не нужно. «Крейцерова соната», опять же. Поэтому Соня придумала максимально простую и нескучную свадьбу. Она сняла фотостудию где-то на Шаболовской, и мы позвали друзей на фотовечеринку. «Фотовесна» она называлась, кажется, в вотсапе. И вот мы расписались в МФЦ, и сдержанная тетенька, можно даже сказать, дама, которая нам все оформляла, в конце очень трогательно и тепло нас поздравила. И мы с этой розовой папочкой со свидетельством о браке пошли в студию, и я был уверен, что никто не придет на «фотовечеринку». А Соня говорила, что придут. И оказалась права. И друзья приходили, и кто-то сразу понимал, что у нас свадьба, и радовался, а кто-то понимал не сразу и, соответственно, радовался за нас чуть позже. Мы пофоткались, попили шампанского и разошлись. Было холодно, и дома мы грелись уже нашими классическими макарошками. Сейчас вспоминаю и тоже думаю, что это было хорошее время. – Чего бы ты хотел дальше? – Сейчас даже я не отказался бы от жареной картошки. – От вашего брака? – А. Я бы хотел «Крейцерову сонату» наоборот. В старости вспоминать, как все это было, но не осуждать, а радоваться, что оно было и ушло. Все уходит, и это тоже хорошо, хотя и бесконечно грустно. – Даже бекон уходит. – Бекон уходит в первую очередь. – Все? Что теперь? – Теперь уже про пьянство и разврат можно. 17:38 Пироман – Ну я вижу, тебе неинтересно. – Я очень внимательно слушаю про твоих девушек. – Жалко, новости нельзя посмотреть, закончилось ли там все, и что вообще это было. Интернет тут почему-то пропал. – Интересно, почему, да? Ведь мы опять в том самом овраге. – А мне кажется, не в том самом. Это какой-то другой овраг. Ведь мы столько с тобой проехали и прошли. – Очень важно, конечно, выяснить, тот это овраг или не тот. У тебя GPS есть? – Есть вроде. Но я им почти не пользуюсь. То есть, пользуюсь, но по картам я все равно не ориентируюсь, так что… – Дай телефон. Странно, у меня вообще вся связь пропала, а у тебя GPS есть. – Но по моему GPS я бы тебе не советовал ориентироваться. – Почему? – По нему мы еще больше заблудимся. – Откуда ты знаешь, что мы заблудились? – А мы заблудились? – Да. Теперь точно заблудились. – Надо выходить назад к машине. По ощущениям, там возле МКАДа уже все закончилось. – Иван, мы заблудились.