– Ты это серьезно, Линдси? Вот не повезет-то вам с Кэмерон. Вы же такие близкие подруги, да? – Вашей команде не повезет куда больше, – заметил Тед. Его ответ был гораздо лучше всего, что могли сказать я или Линдси, и несколько тренеров, стоявших поблизости, даже ухмыльнулись. Однако тренер Тед на этом не остановился. Развернув лицом к себе, он взял меня за плечи и сказал: – Как думаешь, Кэм, сможешь ты плавать так же быстро, если Линдси не будет дышать тебе в затылок? Я чувствовала, что все: Мэри-Энн, Тед, тренеры, которых я не знаю, и даже Линдси – уставились на меня в ожидании ответа. Возможно, он ни на что такое и не намекал, но мне все равно стало не по себе. – Я всегда помню, чему учил Патрик Суэйзи: «Будь вежлив до тех пор, пока по-другому нельзя», – сказала я. Тед шутливо пихнул меня в плечо и рассмеялся. Почти все тренеры последовали его примеру. – Это Далтон говорит, а не Суэйзи. Далтон – крутой парень, а Суэйзи – болван. И я почти уверен, что тебе еще рановато смотреть «Дом у дороги». – О, это вряд ли, – отшутилась я, и Мэри-Энн закатила глаза. Но этого оказалось достаточно, чтобы она забрала свои ленточки и убралась восвояси. * * * На стоянке у бассейна Линдси отдала сумку отцу, а потом помогла нам с Рут загрузить вещи в белый «Форд Бронко». Эту машину Рут выбрала в начале июня, чтобы легче было возить продукцию «Салли-Кью». Джейми тут же окрестил новое приобретение эмбриомобилем (сокращенно ЭМ), после того как Рут аккуратно прицепила несколько пролайферских наклеек на задний бампер: «Ты тоже – бывший эмбрион» и «Твой ребенок имеет право жить. Выбери жизнь, а не смерть». Рут предположила, что логичнее бы назвать его ЖМ (жизнемобиль), но это звучало уже не так забавно. – Держи меня в курсе новинок бамперной галереи, – шепнула мне на ухо Линдси, пока Рут доставала лимонад и хлопала крышкой холодильника. – Ну, дорогая, – обратилась тетя к Линдси, – надеюсь, тебя ждет просто замечательный учебный год. И не забывай звонить Кэмми. – Я буду звонить ей все время, клянусь, – ответила Линдси и, когда Рут заключила ее в объятия, выразительно посигналила мне бровями. На Линдси был крошечный топ на тонких бретельках, и она взвизгнула, когда ледяная бутылка лимонада коснулась ее спины. – Ой, вы только поглядите на меня, – отпрянув, Рут неловко захихикала. – Я вовсе не собиралась отправлять в Сиэтл мороженое. – Когда тетя с кем-то любезничала, она вечно напускала на себя смущенный вид. – Веди себя хорошо, малыш. Кэмми, а ты напомни мне остановиться на заправке, прежде чем мы выедем на трассу. Ты же знаешь, я вечно забываю и проезжаю мимо. – Она открыла дверцу и принялась возиться со спинкой водительского кресла, лимонадом и свитером, в котором любила садиться за руль, а после наконец забралась внутрь и оставила нас в покое. Как-то так незаметно для нас наше время подошло к концу, и теперь тетя Рут ждала меня, поглядывая в зеркало заднего вида, а отец Линдси – ее, прислонившись к пикапу и покуривая сигарету. Стоял один из тех августовских вечеров, которые в Монтане по-особенному хороши. Тяжелые тучи наползли на еще недавно сиявшее голубизной небо, чувствовалось приближение ливня, что-то такое в воздухе, в том, как менялся свет. До начала бури оставалось минут двадцать, но пока, перед лицом надвигающейся стихии, колыхание разноцветных флажков над бассейном, блеск масляных луж на стоянке, запах жареной пищи, доносящийся из «Бургер Бокс» на углу, каким-то непонятным образом ощущались стократ ярче, словно все оживилось, наэлектризованное ожиданием грозы. Казалось, мы простояли так целую вечность. Стоило мне открыть рот, как Линдси тут же начала что-то говорить. Мы неловко рассмеялись и опять замолчали. – Надеюсь, ты и впрямь будешь мне писать, – решилась наконец я и неуклюже обняла Линдси. Обняла так же быстро и неловко, как обнимала учителей в последний день учебного года, когда училась в начальной школе: позади меня выстраивалась целая очередь из учеников, которые тоже ждали своей порции объятий, и все мы страшно смущались и робели. К счастью, Линдси пришла в себя и сказала с обычной самоуверенностью: – Я запишу тебе песни на кассету, как только вернусь домой. – И притянула меня к себе для еще одного объятия, только в этот раз настоящего. – Можешь приехать ко мне в гости в Сиэтл. Будет круто. – Ага, – сказала я, – может быть. А потом она побежала к отцу. Я смотрела, как ее голова с ежиком светлых волос подпрыгивает в такт шлепанью ее вьетнамок. Облака уже совсем сгустились, и на стоянке потемнело. Глава 7 После пикника, устроенного «Воротами славы» на День труда, Рэй Айслер и тетя Рут начали официально встречаться. На тех выходных Джейми Лори как раз гостил у своей мамы, так что вынужден был прийти на пикник вместе с ней. Именно он первым заметил, что Рэй оказывает Рут небольшие знаки внимания. Почти все ребята из церковного клуба «Сила духа» занимались тем, что заносили складные стулья обратно в церковь или подбирали липкие пластиковые стаканчики с лужайки, где мы провели большую часть дня. Однако Джейми перестал помогать и вместо этого уминал остатки обветренных пирогов, которые еще стояли на столе. Он складывал ломоть так, чтобы вся черничная, вишневая или яблочная начинка стекла в середину и хоть чуть-чуть подсластила жирную корку, а потом отправлял ее в рот и принимался за следующий кусок. Этим он развлекался минут десять, пока я не подошла к нему с огромным электрическим кофейником. – Похоже, кто-то хочет набить морозильник Рут под завязку, – пробормотал он с полным ртом, дожевывая толстую корочку пирога, испеченного кем-то из прихожанок. Я подумала, что ослышалась. – Что ты мелешь? – переспросила я, прислонив кофейник к краю стола. Не сводя глаз со следующего куска, Джейми принялся возиться с кокосовым кремом и неопределенно мотнул подбородком в сторону редеющей толпы вокруг угасающего костра. – Рэй ходит вокруг нее кругами, что твой Мэверик в «Топ Гане». Призрачное мерцание костра придавало силуэтам Рэя и Рут какие-то необычные очертания. Они сидели рядом на малюсенькой деревянной скамейке, на которой и одному-то трудно уместиться, совершенно поглощенные друг другом. Рэй относился к тем мужчинам Майлс-сити, которые хоть и не работали на ранчо, но все равно нет-нет да и натягивали ковбойский костюм: джинсы, ремень с огромной пряжкой, сапоги со скошенными каблуками и большую шляпу. Такого легко узнать: поджарый, с коротко стриженными темными волосами и густыми бровями, среднего возраста и роста (метр восемьдесят вместе с сапогами), с приятным мягким голосом и пикапом, отдраенным до блеска как снаружи, так и внутри. Я никогда не замечала Рэя, разве что когда он надевал синие брюки, синюю рубашку и синюю кепку – костюм, в котором он иногда щеголял, приходя в церковь прямо с работы. Но сегодня был другой случай. – Эй, если Рэй начнет шпиговать Рут, может, раздобудешь нам апельсинового шербета? Он охрененный! – сказал Джейми и тут же поймал строгий взгляд матери; она стояла рядом, составляя формы, в которых принесла запеканки к общему столу. Он намекал на работу Рэя, который был торговым представителем «Шван фудс» – компании, доставлявшей замороженные продукты по всей восточной Монтане. У родителей Ирен в подвале когда-то стоял огромный морозильник, доверху набитый всякой шванской едой: пиццей, блинчиками с начинкой, куриными наггетсами. Жесткие, побелевшие до синевы и законсервированные во времени, они ждали, пока их развернут и сунут в духовку, чтобы снова стать настоящими. Я сентиментально относилась к замороженным продуктам с тех пор, как взяла напрокат и пересмотрела (впервые, наверное, со второго класса) фильм «Заботливые мишки против профессора Ледышки». Там злой профессор Ледышка и его закадычный друг Замерзака пытаются сделать из всех детей города сосульки. Им даже удается превратить в ледяные глыбы парочку медведей, но сердечное тепло освобождает их из плена, и медведи снова становятся совершенно нормальными. То, что настоящий съедобный ужин можно приготовить из содержимого жесткой, словно асфальт, обжигающе холодной коробки куриных ножек или пирожков, завораживало меня. – Не помню, чтобы раньше видела с ним Рут. – Я наблюдала за осторожными манипуляциями Джейми, который бережно макал особенно неаппетитный кусок пирога с клубникой и ревенем в остатки взбитых сливок. – Ну, сегодня она наверстала упущенное. Она по нему сохнет, это факт. В два счета он запихнул пирог в рот, прожевал все до последней крошки, забрал у матери один противень и, прежде чем направиться к машине, сказал: – Пять тридцать, Джей-Джей-Кей. Он называл меня Джей-Джей-Кей, в честь знаменитой американской легкоатлетки Джекки Джойнер-Керси, с тех пор как несколько недель назад мы вступили в команду старшей школы Кастер по кроссу. Я вообще-то не собиралась, но Джейми меня уговорил. Теперь, когда купальный сезон, а вместе с ним и мои отношения с Линдси завершились, бег и клуб «Сила духа» помогали мне освоиться в старшей школе. Некоторые ребята тренировались все лето, но форма, приобретенная мной на соревнованиях по плаванию, и мои, как тренер Россет их называла, легкие пловчихи обеспечили мне место среди бегунов. Я отнесла кофейник на церковную кухню, где сытые прихожанки мыли посуду в глубоких металлических раковинах и смеялись над всякими пустяками. Если мне что и нравилось в «Воротах славы», то именно это время, когда все вот так вот собирались после службы, молитвы, собрания или занятия, посвященного изучению Библии. Тогда прекращались разговоры о нечистоте, грехе, стыде и прочих вещах, от которых мои щеки вечно полыхали огнем, и всех переполняли воодушевление и бодрость, вызванные, вероятно, некоторым излишком сахара в крови. Я зашла в кладовую, вернула кофейник на место и позволила себе задержаться на несколько минут, прислушиваясь, как женщины гремят посудой и шлепают руками по воде, когда кто-нибудь передает над их головами кухонное полотенце. Мне нравилось стоять здесь невидимкой, присутствовать незримо. Возможно, дело было в истории, которую рассказала мне Марго, – истории, как ее брат поцеловал мою маму в церковной кладовой. А может, дело было не только в ней, а в аккуратно расставленной посуде на верхних полках, в хвойном аромате моющего средства. Среди этих уютных запахов и звуков я чувствовала себя в безопасности, чувствовала себя до странности нормальной. На маленькой доске объявлений висел календарь церковной жизни. Каждый день сентября был занят каким-то событием: «Детским часом», собранием «Клуба матерей», дополнительными уроками для детей прихожан, заседанием «Отцовского клуба» и так далее. Рядом с календарем кто-то прикрепил значок с изображением буханки хлеба, под которой значилось: «Хлеб жизни: не голодны ли вы?» За несколько месяцев до аварии папа наконец-то купил хлебопечку «Хитачи» за 350 долларов, которую присмотрел в каталоге. Он давно о ней мечтал, хотя мама считала это приобретение нецелесообразным и нелепым. Они спорили и спорили, нужна ли она им, а потом папа взял да и купил ее без спросу. В течение первой недели он пек хлеб чуть ли не каждый день, чтобы доказать полезность нового приспособления. Ароматный ржаной хлеб и белый с хрустящей корочкой наполняли дом волнующим ноздри запахом, и папа жутко гордился собой. Он брал масленку и медвежонка, хранившего мед в своем пластмассовом брюшке, выносил все на террасу, и мы наслаждались свежеиспеченным хлебом с маслом и медом. Мама, насколько я помню, так ни разу к нам и не вышла и хлеб не пробовала. Но однажды папа испек хлеб с корицей, который пах гораздо вкуснее всех предыдущих, испек специально для мамы и привез ей на работу в качестве извинения. И она сдалась. После этого он, видимо, решил, что больше не обязан все время пользоваться хлебопечкой, и они засунули ее в один из шкафов, в котором даже пришлось специально освобождать под нее место. Я не вспоминала об этом с их похорон. Полагаю, она все еще там стоит. Я встала на цыпочки, сняла значок «Хлеб жизни» и застегнула булавку, чтобы не уколоться острым кончиком, а потом положила его в задний карман джинсовых шортов. На чердаке кукольного домика эта штука будет очень кстати. И вдруг, неожиданно для самой себя, я разревелась прямо там, в кладовой. Я горько плакала, сама не зная почему, наверное, скучала по родителям, хотя большую часть времени избегала об этом думать. Кто-то уронил стакан в кухне, и я услышала, как осколки стекла разлетаются в разные стороны. Все принялись хохотать и выкрикивать: «Молодец!», «Так держать, руки-крюки!» и «Ты уверена, что не выпила все вино во время причастия?» Я восприняла это как удобный момент, чтобы выскользнуть наружу, подолом футболки утерла слезы с лица и взяла себя в руки. Рут стояла у теперь уже опустевшего стола, где недавно громоздились блюда с пирогами; глаза у нее покраснели от костра, а волосы растрепались, но она словно помолодела на пару лет. Я давно ее такой не видела, пожалуй, ни разу после аварии родителей. Чуть позади нее Рэй держал в руках каменную миску цвета спелой пшеницы, в которой мы принесли картофельный салат. Я вспомнила, как родители купили ее в маленькой галерее в Колорадо, где мы как-то раз отдыхали. Странно было видеть его с этой миской. Нет, не плохо, просто странно и непривычно. * * * Линдси сдержала слово и уже к середине семестра прислала мне двадцать с чем-то тетрадных листов, исписанных вручную блестящими гелевыми ручками, где делилась своими наблюдениями и сообщала о последних любовных увлечениях, а еще снабдила меня потрепанным экземпляром «Гранатовых джунглей»[8], несколькими выпусками «Адвоката»[9] и чуть ли не десятком записанных ею лично кассет, где название каждой песни на картонном вкладыше внутри было выведено разным цветом. Всё, кроме кассет, я прятала под матрасом, поскольку все известные мне парни, включая Джейми, поступали так со своими порножурналами. Кассеты же я заслушала буквально до дыр, постоянно прокручивая их на своем плеере во время пробежек. Существовало три маршрута, по которым мы обычно бегали. Один шел прямо через центр города – мимо баров, банков, пресвитерианской церкви, закусочной, мотелей, «Ворот славы» – и, обогнув кладбище, возвращался к школе. Другой кружил вокруг парка развлечений и «Пятнистого орла» – нашего местного заказника с грязным прудом и лодками, куда отправляются, чтобы быстро перепихнуться в машине, врубив магнитолу на полную катушку после нескольких стаканчиков, а то и целой бутылки виски. Третий же маршрут пролегал через форт Кеог, военный исследовательский центр, который был так же стар, как и сам Майлс-сити. Его основали на том же месте, где когда-то находился военный гарнизон, возглавляемый генералом Нельсоном А. Майлсом, чье имя получил впоследствии наш город. Все эти места были мне давно знакомы, но под новую песню, звучавшую в наушниках во время тренировки, открывались с еще не известной стороны: белоснежный барак постройки 1800-х годов с ввалившейся кое-где крышей отлично сочетался с гангста-рэпом; темные ранним утром витрины магазинов «Пенниз» и «Энтониз», где манекены, наряженные в свитера и зимние куртки, с шарфами и варежками, стояли среди разбросанных искусственных листьев, – с Riot grrrl. Строго говоря, нам не разрешалось слушать музыку во время тренировок, но, так как я стала приятным бонусом для нашей команды и на всех соревнованиях входила в десятку лучших, мне сделали поблажку. К тому же ходили слухи, что тренеру Линн Россет нравятся девушки, что тоже, возможно, сыграло мне на руку. Наверное, мне следовало хорошенько пораскинуть мозгами над теми потенциальными неприятностями, к которым могло привести это привилегированное положение, ведь так я лишь укрепляла сплетников в подозрениях на мой счет. Но я просто радовалась, что могу бежать и слушать песни, которые выбрала для меня Линдси: иногда что-то из Принца и REM, иногда 4 Non Blondes и Bikini Kill, иногда Salt-N-Pepa и A Tribe Called Quest. Я взяла в привычку ходить в наушниках на переменах в школе, причем даже направляясь в туалет или к шкафчику. Я опускала голову, и музыка увлекала меня за собой, так что телом я была в школе в Майлс-сити, а душой уносилась в совершенно иные миры. Этому приятному занятию я предавалась в тот октябрьский день, когда, завернув за угол, налетела на какую-то девушку в вельветовых брюках и дорогих мокасинах. Кроме мокасин и брюк я больше ничего толком не разглядела, пока не подняла глаза, собираясь извиниться, и вдруг обнаружила, что это Ирен Клоусон собственной персоной. – Ой, блин! – непроизвольно вырвалось у меня от удивления. Я вытащила наушники из ушей и оставила их висеть на шее, так что от меня исходило приглушенное жужжание песни. – Привет, Кэмерон. – Ирен, видимо, полностью овладела собой, а может, и вообще не теряла самообладания. Она даже переплела руки на груди и слегка ухмыльнулась, хотя, возможно, мне показалось. Мы слишком замешкались и упустили подходящий момент, поэтому, вместо того чтобы обняться, стояли и пялились друг на друга как два истукана. Я не видела ее с весенних каникул, да и тогда мы были в компании других девчонок, потому что всем было интересно узнать, как это, наверное, здорово – быть Ирен Клоусон, а она в свою очередь блестяще оправдывала наши ожидания. Я думала, что мы увидимся летом, но она провела его на Восточном побережье, подрабатывая младшей вожатой в каком-то пафосном лагере. Мы обменялись несколькими письмами сразу после ее отъезда, но потом все заглохло. Наверное, на первых порах она чувствовала себя одиноко, хотя в переписке об этом не упоминала. Она стала выше ростом, впрочем, как и я. На ней были голубая рубашка-поло, свитер, повязанный (господибожемой) вокруг шеи, и бриллиантовые сережки-гвоздики, которые блестели даже в тусклом свете коридорных ламп. Волосы теперь она зачесывала назад – раньше я никогда не видела ее с такой прической. На мне – футболка с длинным рукавом (такие выдавались всем участникам прошлогодних соревнований по плаванию) и треники, а волосы были собраны в небрежный хвостик. Точно такой же она оставила меня на пороге моего дома несколько лет назад, только теперь я немножко подросла и стала старше. А вот Ирен за это время успела по-настоящему повзрослеть. – Что ты здесь делаешь? – спросила я. – В Мейбруке осенние каникулы. Несколько моих друзей поехали в Лондон; я тоже хотела с ними, но мистер Фрэнк спросил родителей, не могла бы я выступить у него на естествознании и рассказать его ученикам, как продвигаются раскопки. – Почему твой отец сам не захотел выступать? Сэкономили бы деньги на билет. – Пламя нашего давнего соперничества начинало постепенно разгораться. Ирен помахала кому-то в коридоре за моей спиной. – Он очень занят, да и к тому же не лучший оратор. Я легче располагаю к себе людей. – Она помолчала, видимо, размышляя, стоит ли ей говорить то, что так и вертелось у нее на языке, и все-таки добавила: – Да и вообще нам больше не нужно экономить на авиабилетах. – Круто, наверное, – сказала я. – Да, – ответила она. – Очень.