– Да ладно? Когда ты в последний раз что-то такое получал? – Ну… – Зулавски замялся. – Я точно знаю, что не так давно. Могу даже поискать. – Ага, поищи, – с нотками презрения в голосе откликнулся Варгас. Варгас и Зулавски работали в ночную смену, собирая, каталогизируя и время от времени предоставляя сотрудникам со сверхвысоким уровнем допуска доступ к самым загадочным и опасным объектам в архивах ДНН. Их нарекли «неисповедимым подразделением», группой настолько секретной, что ее полное название – Сверхсекретное неисповедимое подразделение – было самым большим секретом, потому если б даже кто-то вдруг наткнулся на их кабинет, то ни за что бы не понял, насколько тут все секретно. Однако из-за всей этой невероятной секретности члены СНП зачастую чувствовали себя забытыми, что было откровенной глупостью, ибо как можно забыть о том, о чем никогда не знал? Тем не менее СНП не славилось высоким боевым духом, и ввиду упомянутой секретности никому из его сотрудников не дозволялось беседовать со штатным психиатром департамента или вступать в команду по софтболу, разучивать румбу в танцевальном классе, заводить офисного питомца и заниматься любой другой деятельностью по укреплению боевого духа, которую мог предложить ДНН. Короче говоря, СНП было самым несчастным, одиноким и заброшенным подразделением, гордившимся своей способностью сделать даже самую безнадежную работу еще невыносимее, следуя девизу: «Безвестность. Недоумение. Тунец». Одна только эта фраза как таковая была призвана погрузить любого, кто над ней всерьез задумается, в осоловелое предтрансовое состояние. – Ну как успехи? – спросил Варгас. – Еще ищу, – отозвался Зулавски. Варгас постучал карандашом по столу. Членам СНП запрещалось пользоваться ручками, потому как объекты в архиве порой становились чувствительными к чернилам и зверели. Не один сотрудник пал из-за случайно забытого в кармане списка продуктов. – Не спеши. Ты лишь доказываешь мою правоту. – Ага! – воскликнул Зулавски. – Одну нашел. – Покажи. Он подошел к Варгасу и бросил перед ним нацарапанную карандашом записку. – Убедился? Варгас пробежался по ней глазами и снова положил на стол: – Ей два месяца. – Серьезно? – удивился Зулавски. – Я думал, свежая. – Тешься иллюзиями. Говорю тебе. Они окончательно про нас забыли. Зулавски поднял записку, убедился, что Варгас прав и ей два месяца, затем вернулся к коробке с почтой и зарылся в бумажки. – Вот эта с прошлой недели. Кажется. – Зулавски протянул напарнику еще одну служебку. Тот вчитался в нее с большим подозрением. Он был уверен, что Зулавски не погнушался бы подкинуть записку в ящик, лишь бы доказать неправоту напарника. А еще подозревал, что стоит отвернуться, и он притупляет карандаши, заливает папоротник лишней водой и волшебным образом возвращает корочки на сэндвичи, которые Варгас приносит из дома, предварительно собственноручно эти корочки срезав. Порой ночами Варгас чувствовал, что сходит с ума, но изменить ничего не мог. Безумие в СНП было также засекречено и, по слухам, могло привести к повышению до руководящей должности, где наверняка еще хуже, чем на его текущей позиции. Потому в любых необъяснимых происшествиях в офисе было проще и безопаснее и дальше обвинять Зулавски. Записку Варгас перечитал дважды. И правда – датировано прошлой неделей. – Поздравляю. Твою заявку на дополнительные ластики шестого размера одобрили. Есть чем гордиться. Зулавски выхватил служебку из его рук: – Ну уже что-то. И это доказывает, что ты ошибаешься. Про нас не забыли. – Я просто смирился с неоспоримостью того, что наш отдел полностью провалился в глухое подполье, в то время как ты, кажется, слишком яро этому сопротивляешься. Тебе что-то известно? Зулавски убрал записку обратно в коробку. – Только то же, что и тебе. Дело в посылке. Варгас на мгновение замер: – Мы вроде договорились не вспоминать о ней. – Но в том-то и проблема! Нам нужно все обсудить. И решить, что делать. С ней. – Нет, не нужно. Мы не должны ничего делать. Зулавски огляделся и прошептал: – Я ее боюсь. – Думаешь, я не боюсь? – отозвался Варгас. – Жуткая штука. Слышать не хочу о ее существовании, тем более о существовании в этом кабинете. Зулавски покосился на серые металлические стеллажи, вроде тех, что имеются в любом хранилище. На ближайшей полке зловеще лежала упомянутая посылка – простой плоский прямоугольник, завернутый в мясницкую бумагу 6. – Она словно наблюдает за нами, – прошептал Зулавски. – Никто ни за кем не наблюдает, – отмахнулся Варгас. – У тебя паранойя. – Думаешь, она понимает, что мы говорим о ней? Варгас в очередной раз засомневался в собственном здравомыслии. Длились такие приступы недолго, но случались все чаще, и из страха угодить к управленцам он не мог раскрыться перед Зулавски. – Это просто вещь. Вещь в коробке, – пробормотал Варгас. – Мерзкая, жуткая, злая, но всего лишь вещь. – Она меня пугает. – Повторяешься. – А тебя не пугает? – Я же уже признал, что да! – Извини. Я просто… Может, все-таки что-нибудь с ней сделаем? Спрячем, например. И притворимся, что мы ни сном ни духом. Варгас взял карандаш и внимательно осмотрел острие. Все еще заточено. Пока. – А если кто-то узнает, что она у нас, и придет искать? Что тогда? – Вот когда придет, тогда и будем беспокоиться, – заявил Зулавски. – Поздно, я уже беспокоюсь от одних только разговоров об этом. – А что, если именно из-за нее мы больше не получаем служебок? – Не пори чушь, – фыркнул Варгас. Зулавски схватил стремянку: – Я ее спрячу. И пока он тащил лестницу к полкам, на Варгаса снова накатили подозрения. – С чего ты вдруг так зациклился на посылке? Ты чего-то недоговариваешь. Зулавски замер на полпути, опустил стремянку и уселся на ступеньку. – У меня сегодня день рождения. И я не получил ни единой открытки, даже от руководства, а ведь они всегда что-нибудь присылают. – У тебя день рождения? Точно? – Точно. – А я почему не в курсе? Зулавски вскочил с лестницы: – Ты так каждый год говоришь! «А я почему не в курсе?» Как ты можешь быть не в курсе? День рождения у меня каждый год в один и тот же день. – Да не расстраивайся ты так. Ты наверняка тоже не знаешь, когда у меня. – Семнадцатого июня. Я подарил тебе открытку с котиком и надписью: «Поздравмяу с днем рождения». – А, да. Что-то такое помню. Прости. С днем рождения. – Спасибо. Чем больше Варгас об этом думал, тем отчетливее вспоминал открытку. И это вновь наталкивало на подозрения. Разве мог он быть уверен, что действительно родился семнадцатого июня? Вдруг это уловка. Если Зулавски хватает магического дара, чтобы возвращать на сэндвичи отрезанные корочки, вероятно, он и дату рождения в силах изменить. Или просто заставить Варгаса вспомнить не ту дату. В общем, он решил не спускать с напарника глаз. Посмотрел на часы. – Твое обеденное время закончилось, – сказал Зулавски, глянув на свои. – Есть не собираешься? Варгас уже изучил сэндвичи и убедился, что корочки на месте.