– Папа? – произносит Эмма, и Оливер готов поклясться, что она ничуть не рада видеть его, а ее голос исполнен ужаса. Его сердце переполняется жалостью к этому ребенку. Он беспомощно смотрит, как Эмма крепче прижимается к Джулии, старается отодвинуться от него. Что же Маршалл сделал с этим маленьким созданием? – Я не твой папа, – наконец сипло произносит Оливер. – Я твой дядя. Дядя Олли. Знаю, я похож на твоего папу, но… эм. Мы были братьями. Близнецами. – Помнишь, мы читали ту историю, милая? – говорит Джулия. – Про девочек-близнецов и как люди все время их путали? Но они же были разными людьми, так ведь? Эмма неуверенно кивает, после чего недоверчиво разглядывает Оливера. По крайней мере, в ее глазах уже нет того ужаса. – Не папа, – произносит она. – Неа, – подтверждает Оливер. – Окей, ланч готов, – объявляет Вера. – Побыстрее, сядьте все. На этом неловкий момент разрешается. Оливер выдыхает, и Джулия по пути на кухню похлопывает его по плечу. Его ладони вспотели после реакции Эммы. У него не столь богатый опыт общения с детьми, однако он убежден, что ребенок не должен так реагировать на тех, кто похож на кого-то из родителей. От осознания, каким дерьмовым отцом Маршалл был для этой девочки, внутри вскипает злоба. Чтобы как-то успокоиться, Оливер пытается сосредоточиться на происходящем. Удивительно, как легко Вера освоила пространство, хотя тоже оказалась здесь впервые. Оливер ловит взгляд Джулии: она широко раскрывает сапфирово-голубые глаза и растерянно улыбается, и каким-то необъяснимым образом один лишь этот зрительный контакт переносит их во времена старшей школы, когда они могли общаться вот так, только с помощью взгляда. Он улыбается в ответ, пока все собираются вокруг стола, накрытого, как на День благодарения, с той лишь разницей, что День благодарения еще очень не скоро. Оливер насчитывает по меньшей мере двенадцать различных блюд, таких аппетитных, словно прямиком со страниц кулинарной книги. – Садитесь! – распоряжается Вера. – Нечего стоять и глазеть, еда остынет. Ты, – она поворачивается к Эмме на руках Джулии, – мой ассистент и должна сидеть со мной. – Ох, она… – начинает Джулия, но замолкает в изумлении, когда Эмма отцепляется от нее и кивает. – Я сижу тут, – Эмма указывает на детский стульчик рядом с местом Веры. – Ладно, – неуверенно соглашается Джулия, но даже спустя годы Оливер может прочитать по ее лицу, что ей это не по душе. Она усаживает Эмму на высокий стул и застегивает пряжки, после чего в нерешительности встает позади нее. – Сядь, – Вера требовательно указывает деревянной ложкой на место через два стула от Эммы. Джулия послушно садится, и Вера переводит взгляд на Оливера. Он чувствует, как под этим взглядом его поры раскрываются и начинают вырабатывать пот. – Ты сядь здесь – между Джулией и Эммой. – Эм, ладно, – Оливер опускается на стул между своей племянницей и ее матерью, к которой всеми силами старается дышать ровнее. Сана и Рики рассаживаются по указанным местам, и Вера хмыкает, довольная расстановкой. – Окей, теперь ешьте, – она встает, берет порционную ложку и принимается раскладывать еду по тарелкам. – Это говядина с черным перцем, ешь этого больше, Джулия, ты очень бледная и малокровная, тебе надо больше говядины. А по тебе, Рики, могу сказать, что ты страдаешь запорами, поэтому я приготовила тебе парную треску с черными грибами. Несчастный Рики заливается краской. – Нет у меня… эм, запоров. Вера только цокает и накладывает на его тарелку щедрую порцию рыбы с грибами. – Да мне достаточно просто посмотреть на тебя, чтобы понять, что у тебя сильный запор. – И переключает внимание на Сану, которая заметно сжимается на своем стуле. – А ты выглядишь мерзлявой, слишком много инь. Тебе нужно есть больше острого, это увеличит твою энергию ян. Вот острый тофу с чесноком, он согреет тебя. Сана вздыхает. Вероятно, от облегчения, что Вера не стала говорить о работе ее кишечника. Вера тем временем переводит взгляд на Оливера, и у него по спине ползут мурашки. – А для тебя, Оливер, я делать курицу в рисовом вине с клейким рисом. Очень утешает. Я думаю, тебе не помешает немного душевной еды, правильно? У него перехватывает горло, потому что он и в самом деле не отказался бы от «душевной» еды и готов убить за порцию куриного супа в китайском исполнении. Он кивает, и Вера накладывает ему крупные куски курятины, такой нежной, что мясо отваливается от костей, и заливает их наваристым бульоном. Пахнет божественно. Все равно что вернуться домой, думает Оливер, вдыхая богатый, многогранный аромат. Для маленькой Эммы Вера накладывает тарелку тушеной говяжьей лапши и выуживает откуда-то из кармана детские палочки для еды. Палочки скреплены с одного конца, чтобы удобнее было пользоваться. Вера вкладывает палочки Эмме в руку: – Теперь ешь как большая девочка, потому что ты мой ассистент, окей? Эмма кивает, после чего погружает палочки в тарелку и набирает полный рот лапши. Все принимаются за еду, и с минуту тишину нарушает лишь ритмичный стук столовых приборов по мискам и тарелкам. Вера занята тем, что подкладывает всем добавки. Оливер успевает отправить в рот только пару кусков курицы, а на его тарелке уже возвышается горка тушеной свинины с пекинской капустой, обжаренной с чесноком. Ему трудно вспомнить, когда он в последний раз садился за один стол с другими людьми, чтобы вот так поесть. Он совершенно не помнит, когда пробовал такую хорошую еду, которая не только насыщает, но и приносит удовольствие телу и душе. С каждым съеденным куском Оливер чувствует любовь и заботу, вложенные в приготовление – эта пища не только для желудка, но и для сердца. – Вера, это восхитительно, – произносит Сана, подхватывает вилкой кусок нежной свиной грудинки и, закрыв глаза, вдыхает аромат. – Боже, с ума сойти. Этот вкус домашней еды, такого не найдешь ни в одном ресторане. Я как будто вернулась в детство. – М-м, – Рики кивает с набитым ртом. Затем проглатывает и добавляет: – Признаюсь, я никогда не пробовал черного гриба, но я тебя понимаю. Вкус такой знакомый, что можно и подсесть. – Мне тоже это знакомо, – говорит Джулия. – Как будто бабушка приготовила. Вера лукаво улыбается, а затем поворачивается к Эмме. – Как дела у моего су-шефа? Ой, почти все доела! Эмма ухмыляется и открывает рот, демонстрируя наполовину прожеванную лапшу. – Вкуснятина. – Закрой р… – начинает Джулия, но Вера ее перебивает: – Да, вкуснятина, очень хорошо. Джулия сама захлопывает рот и таращится на Веру. На мгновение Оливеру кажется, что она раздосадована таким вмешательством, однако непохоже, что она рассержена. Скорее, смотрит на Веру… с любопытством, даже с некоторым изумлением. Когда Вера поднимается, чтобы подложить Эмме еще лапши, Джулия бормочет: – Никогда не видела, чтобы она так хорошо ела. Обычно мне приходится кормить ее с ложки, пока она вопит и разбрасывает еду во все стороны. Оливер вскидывает брови. – Наверное, даже ребенку двух лет не под силу сказать Вере «нет». Джулия смеется, и на какой-то миг Оливер вновь видит в ней лучшую подругу юности, какой знал ее много лет назад. – Не представляю, кто вообще может сказать «нет» Вере, – говорит она шепотом. Оливер собирается ответить, но чувствует что-то мокрое на своей руке. И когда поворачивает голову, видит, что Эмма положила ему на запястье длинную лапшу. – Ешь, – произносит она тем серьезным тоном, на какой способны только двухлетние дети. – Тебе понравится. – Боже, Эмма, – говорит Джулия, вытирая рот. – Прости. – Нет, все хорошо. И это действительно так. Оливер впервые получил что-то в подарок от своей племянницы и не собирается отказываться от этого. Он зажимает лапшу между большим и указательным пальцами. – Эй, спасибо, Эмма, – и с шумом втягивает лапшу в рот. – М-м-м. И правда, очень вкусно. Эмма чопорно кивает, и Оливера захлестывает волна любви к этому маленькому созданию, которое так похоже на Джулию. Так горько сознавать, как много он уже пропустил в ее жизни. Между тем Эмма берет вторую лапшу и кладет в его раскрытую ладонь. – Ешь еще. Тебе нравится. Вероятно, следовало дважды подумать, прежде чем втягивать первую лапшу. * * * Оливер не может припомнить, когда в последний раз так объедался. И чувствовал себя таким счастливым и довольным. Когда в последний раз ему было так тепло и уютно. После третьей порции лапши Эмма впала в пищевую кому, и Джулия отнесла ее в комнату, так что теперь за кофейным столиком четверо взрослых, не считая Веры. У всех несколько осоловелый вид, мозги после пира работают вполовину нормы. И в этот момент Вера произносит: – Ладно, перейдем к серьезным делам. Кто из вас убивать Маршалла? Кажется, у всех не только пропадает дар речи, но и способность дышать. Воздух застывает, и повисает мертвая тишина. Затем кто-то прокашливается. Рики. Он издает сдавленный смешок. – Вера, перестаньте. Вера и бровью не ведет. – Ты думаешь, я не серьезно? Почему? – Чт… – Рики беспомощно разводит руками. – Потому что… не знаю, это нелепо. И вроде как неуважительно приходить в дом к его вдове и обвинять кого-то в убийстве. – Неуважительно? – Вера хлопает глазами, как будто получила пощечину, и Оливер понимает ее. В китайской традиции уважение, как река, течет лишь в одном направлении, от младших к старшим. Старшее поколение не обязано проявлять уважение к младшему, а если такое и происходит, то из любезности и великодушия, но точно не из необходимости. Поэтому для такого молодого парня, как Рики, заявлять Вере, что она переступает границы, просто немыслимо. Оливер растерян. С одной стороны, он согласен, что Вера действительно переступает границы, заявляясь домой к Джулии и открыто обвиняя кого-то из них в убийстве Маршалла. Но его второе «Я», воспитанное в крайне традиционной семье, морщится от дискомфорта. Прежде чем он успевает что-то сказать, Вера поворачивается к Джулии и берет ее за руку. – Милая, – произносит она, – прости, я не хотеть проявлять неуважение. Я только хотеть узнать, кто убивать твой муж, хорошо?